Фрэнк Герберт - Бог-Император Дюны
— На противоположной стороне башни есть балкон, — сказал Лето. — Мы пойдем туда.
— Зачем?
В голосе Сионы прозвучала плохо скрытая подозрительность.
— Мне говорили, что там прохладно, — ответил Лето, — и мои щеки действительно ощущают прохладный ветерок, когда я бываю там.
Движимая любопытством, она подошла поближе.
Лето закрыл дверь, ведущую на посадочную площадку.
— Ночной вид с балкона просто великолепен.
— Зачем мы здесь?
— Чтобы никто не мог быть у нас над головой.
Лето развернул тележку и направил ее на балкон. Тусклый свет в зале дал Сионе увидеть, куда направился Император. Она последовала за ним.
Балкон окружал юго-восточную арку башни, по всему периметру балкона шла узорчатая металлическая балюстрада высотой до уровня груди. Сиона подошла к перилам и окинула взглядом расстилавшийся внизу пейзаж.
Лето чувствовал, что она ждет и готова слушать. Надо сказать что-то, предназначенное только для ее ушей. Что бы это ни было, она должна выслушать и ответить, движимая своими внутренними мотивами. Посмотрев поверх головы Сионы, Лето смотрел на Сарьир, окруженный Защитной Стеной, которая виднелась отсюда, как едва заметная полоска, выступавшая сероватой линией в свете Первой Луны, поднявшейся над горизонтом. Усиленное зрение Лето позволило ему разглядеть караван, направлявшийся из Онна. Цепочка огней на повозках, запряженных тягловыми животными, шла в деревню Табур.
В памяти Лето вызвал образ этой деревни, спрятанной во влажной тени деревьев у внутреннего основания стены. Его музейные фримены возделывали там финиковые пальмы, высокую траву и даже разводили настоящие сады у дорог. Да, это не то, что в старые времена, когда самый захудалый и крошечный бассейн с водой и ветровая ловушка с несколькими чахлыми деревцами казались роскошью по сравнению с окружавшими это населенное место песками. Деревня Табур казалась раем в сравнении с древним сиетчем Табр. Каждый житель сегодняшней деревни знал, что сразу за ограждением Сарьира река Айдахо направляла свой бег прямо на юг. Сейчас, в свете луны, река выглядела как серебристая полоса. Музейные фримены не могли забраться на стену, но они знали, что за ней есть вода. Земля тоже знала об этом. Если в Табуре приложить ухо к земле, то она начинала рассказывать о шуме дальних стремнин.
На берегу реки жили ночные птицы, думал Лето, птицы, которые в другом мире вели бы дневной образ жизни. Дюна произвела это маленькое селекционное чудо и птицы приучились жить ночью, отдавшись на милость Сарьира. Лето видел, как птицы летали над водой, спускались к поверхности, и, когда они опускали в воду клювы, чтобы напиться, на воде оставалась рябь, которую сносило к югу по течению.
Даже на таком расстоянии Лето чувствовал силу этой воды, он помнил эту силу, которая покинула его, унесясь, словно эта река, текущая мимо полей и садов. Вода прокладывала себе путь мимо холмов, мимо растений, которые заменили собой пустыню, место которой сжалось до размеров его Сарьира, убежища прошлого Дюны.
Лето вспомнил рев иксианских машин, которые вгрызались в землю, прорывая путь для водных артерий современного Арракиса. Казалось, это было только вчера, а ведь в действительности прошло больше трех тысяч лет.
Встрепенувшись, Сиона оглянулась, но Лето хранил молчание, его внимание было приковано отнюдь не к Сионе. Над горизонтом светилось бледно-янтарное пятно — отражение города в облаках. Лето знал, что это город Уоллпорт, перенесенный к югу из суровых северных районов, где косые лучи солнца почти не согревали землю. Свет города был словно окном в прошлое. Он чувствовал, как луч памяти пронзает его грудь, проникая под толстую чешую, заменившую мягкую и теплую человеческую кожу.
Я очень уязвим, подумал он.
Однако Лето сознавал себя хозяином этих мест, его же хозяином была сама планета.
Я — ее часть.
Он ел ее почву, отвергая только воду. Его человеческий Рот и легкие функционировали только для того, чтобы обеспечивать энергией остатки человеческого организма и сохранившуюся способность говорить.
Лето обратился к Сионе:
— Я люблю говорить и страшно боюсь того дня, когда потеряю эту способность.
Сиона недоверчиво посмотрела на Императора. На лице ее отразилось отвращение.
Ц Согласен, что многим людям я кажусь уродливым чудовищем, — сказал он.
— Зачем я здесь? — спросила девушка.
Вопрос сразу по существу. Ее не собьешь. Это характерная черта всех Атрейдесов. Именно эту черту он хотел культивировать в своей селекционной программе. Такой характер говорит о сильном внутреннем чувстве своей цельности.
— Мне надо узнать, что Время сделало с тобой, — ответил он.
— Зачем вам это надо?
В ее голосе слышится страх. Она думает, что я начну спрашивать ее о повстанцах и выпытывать имена ее сообщников.
Он молчал, тогда заговорила Сиона:
— Вы убьете меня так же, как убили моих друзей? Она слышала о побоище у посольства. И предполагает, что мне все известно о ее участии в мятеже. Монео все ей рассказал, вот проклятье! Ну хорошо… Пожалуй, на его месте я бы поступил точно так оке.
— Вы действительно Бог? — требовательно спросила она. — Я не понимаю, почему мой отец верит в это.
У нее еще есть сомнения, подумал он. У меня есть поле для маневра.
— Определения самые разные, — проговорил Лето. — Для Монео я Бог… и это правда.
— Когда-то вы были человеком.
Ему доставлял истинное удовольствие ее интеллект. В ней было неуемное живое любопытство, столь характерное для Атрейдесов.
— Ты проявляешь в отношении меня недюжинное любопытство, — сказал он. — То же самое можно сказать и обо мне. Ты вызываешь у меня острое любопытство.
— Что заставляет вас считать меня любопытной?
— Ты очень внимательно следила за мной, когда была ребенком. И сегодня я вижу в твоих глазах то же знакомое выражение.
— Да, мне очень интересно знать, каково быть вами. Несколько мгновений он внимательно рассматривал Сиону. Свет луны очерчивал тени вокруг ее глаз, скрывая их. Он позволил себе подумать, что у нее такие же синие глаза, как и у него, — глаза человека, зависимого от Пряности. Если добавить эту черту, то Сиона будет похожа на его давно умершую сестру Ганиму. Было что-то неуловимо схожее в их лицах, в форме глаз. Он собирался сказать об этом Сионе, но передумал.
— Вы едите человеческую пищу? — спросила Сиона.
— Долгое время после того, как я надел на себя кожу из песчаных форелей, я ощущал голодные спазмы в желудке, — ответил он. — Временами я пробовал есть обычную пищу, но желудок почти всегда отвергал ее. Реснички песчаных форелей распространились по всему моему организму. Есть стало трудно и хлопотно. Сейчас я ем только твердые частицы, в которых иногда содержится немного Пряности.
— Вы… едите меланжу?
— Иногда.
— Но вы больше не испытываете голода, человеческого голода?
— Этого я не говорил.
Она выжидательно посмотрела на него.
Лето восхищался тем, как подействовал на него ее невысказанный вопрос. Она очень умна и успела многое узнать за свою короткую жизнь.
— Боль в животе превращала мою жизнь в пытку, я ничем не мог облегчить эту боль, — сказал он. — Я начинал бегать по дюнам, бегать, словно безумный.
— Вы… бегали?
— В то время мои ноги были непропорционально длинными и двигался я очень легко. Но голодная боль никогда не оставляла меня. Мне кажется, что это была боль по утраченной человечности.
Он заметил, что в ней, преодолевая внутреннее сопротивление, начинает просыпаться симпатия и сочувствие к нему.
— У вас… до сих пор бывают эти боли?
— Теперь это просто небольшое жжение. Это один из признаков финального метаморфоза. Через несколько сотен лет я навсегда погружусь в песок.
Он заметил, как сжались ее кулаки.
— Зачем? — спросила она. — Зачем вы это сделали?
— Это не такое уж плохое изменение. Сегодня, например, я получил большое удовольствие. Мне очень сладко.
— Есть и такие изменения, которых мы не видим, — сказала она и разжала кулаки. — Я знаю, что они должны быть.
— У меня очень обострились зрение и слух, но осязание притупилось. Чувствительность сохранилась только на лице. Остальное тело не чувствует прикосновений, как прежде, и мне очень недостает этих ощущений.
Ой снова заметил, что в Сионе против ее воли просыпается симпатия, движение к сочувственному пониманию. Она хотела знать!
— Когда живешь так долго, — сказала она, — то как ощущается движение времени? Движется ли оно быстрее по прошествии лет?
— Странное дело, Сиона. Иногда оно несется бешеным аллюром, а иногда ползет, как улитка.
Разговаривая, Лето незаметно приглушал свет ламп, пока наконец совсем не выключил освещение. Теперь помещение заливал только свет луны. Одновременно Лето незаметно, сантиметр за сантиметром, приближался к Сионе. Наконец его тележка показалась на балконе, а лицо в двух метрах от лица девушки.
