Александр Зорич - Без пощады
Растов сделал несколько шагов молча, в глубокой задумчивости.
– Возможно, благодаря Х-крейсерам полнее раскроются стратегические дарования наших военачальников? Даст бог – раскроются… Но крупных кораблей, названных именами великих флотоводцев и полководцев, у нас всегда хватало, есть они и сейчас… Тогда мы подумали: что, если взять имена не адмиралов и маршалов, а простых героев – солдат, матросов и офицеров? Пусть будут десантные корабли «Колобанов» и «Лавриненко», авианосцы «Полбин» и «Клубов»! Мысль дельная, но… Но кому отдать предпочтение? Героев у нас очень много! Вдобавок эту идею уже несколько раз воплощали на нашем флоте, так сказать, по частям. Была и серия десантных кораблей «Цезарь Куников», и легкие авианосцы типа «Кожедуб»… Главное же, Х-крейсера – корабли уникальные, поэтому имена им нужны соответствующие: неожиданные, небывалые, да еще с таким смыслом, чтобы у врага мороз пошел по коже!
Растов наконец остановился и посмотрел в зал.
– Много мы перебрали вариантов. Много отвергли остроумных предложений. И после долгих дебатов назвали корабли так: «Геродот», «Ксенофонт», «Ливий», «Тацит», «Прокопий», «Нестор», «Соловьев», «Карамзин», «Ключевский», «Моммзен», «Дьяконов», «Гумилев», «Вегнер» и, конечно же, «Соколов».
«Сплошь историки? Это еще почему?.. Где логика?»
В лад с моими мыслями прозвучали слова, которые расставили все по местам:
– Почему? Потому что, товарищи, именно этим кораблям суждено писать историю. Историю нашей победы.
Глава 12
КОСМИЧЕСКОЕ СРАЖЕНИЕ, ВИД СБОКУ
Январь, 2622 г.
Планетолет «Счастливый»
Орбита «Вешняя-1000-8», система Крокус
– Чоруги? – переспросил Нарзоев и нервно рассмеялся.
– Что смешного? – Никита обиженно вздернул брови.
– Дорогой мой, чоруги используют для атмосферных полетов дисконтеры. А это были флуггеры. Наши флуггеры.
– Как только у вас язык повернулся сказать такое?! Что за дикость?! Зачем же нашим флуггерам жечь собственную базу? – Башкирцева трясло от негодования.
– Наши не в смысле «русские», – поправился Нарзоев. – Я хотел сказать: созданные людьми.
– И чьи же? Чьи конкретно? Русские? Американские?
– Не знаю. Во время налета я боялся выходить на связь, чтобы они меня не засекли. Потом вызывал орбитальную диспетчерскую и космодром Пентамилья… Молчат.
– Этого не может быть, – пробормотал Никита, который все глубже погружался в пучины своего эго. – Флуггеры Великорасы… Какой в этом смысл?
– А улей? – подала голос Таня, обращаясь к Нарзоеву. – Может, поговорить с ним?
– С «Блэк Вельветом» связи нет и быть не должно. По крайней мере устойчивой. Планетолеты выводит на улей орбитальная диспетчерская, и только на последнем участке я связываюсь с ним непосредственно, – терпеливо пояснил Нарзоев.
Штейнгольц, который в то утро еще не проронил ни слова, вдруг сказал – неожиданно твердо, почти бодро:
– Надо полагать, диспетчерская и космодром разделили участь базы Альта-Кемадо.
Таня думала так же. Поэтому, когда Штейнгольц высказал вслух ее затаенные страхи, она почувствовала даже нечто вроде облегчения.
Значит, у нее не паранойя. А если паранойя – так не у нее одной.
– Бред сумасшедшего! – отрезал Башкирцев. Нарзоев покачал головой.
– Хорошо бы, если бред, Юрий Петрович. Но факты – вещь упрямая: неопознанные флуггеры целенаправленно отутюжили военную базу Объединенных Наций. Значит, ошибки нет: кто-то начал против нас боевые действия.
В этот момент Никита, как назло, сказал:
– Это какая-то ошибка… Какая-то ужасная ошибка.
Он не слышал! Он не желал слышать ни слова из того, что говорил Нарзоев!
Чаша терпения Тани переполнилась.
Никита сходит с ума… Мир сходит с ума… Воздух отравлен гарью… Руки, плечи, волосы – все в крошечных серо-желтых крупицах… Прах кремированных заживо…
Таня уже примерилась, как бы залепить Никите увесистую затрещину, но почувствовала сильное головокружение, ноги сами подогнулись, и она обнаружила себя сидящей на корточках. Уткнув голову в колени, Таня зарыдала.
Утешать ее никто не спешил. Никита сам нуждался в неотложной психологической помощи. Башкирцев – по большому счету тоже, хотя в его случае над депрессией одержал верх реактивный психоз. Едва дослушав Нарзоева, он принялся бегать взад-вперед, выкрикивая:
– Боевые действия!.. Действия!.. Боевые!.. Ну прямо Гай Юлий Цезарь, Галльская война!.. «После этого сражения»!.. «Цезарь считал уже совершенно недопустимым»!.. «Выслушивать послов»!.. «И принимать какие-либо предложения»!.. «От людей»!.. Господи боже мой, «боевые действия», ересь какая… «Которые сначала лживо и коварно просили мира, а затем сами, без всякого повода, открыли боевые действия»!
Штейнгольц же решил игнорировать всех присутствующих, кроме Нарзоева, которого сразу охотно признал в сложившейся ситуации за старшего.
– Да, атака была вполне осознанной, – сказал он. – Но, возможно, это не война, а чья-то масштабная провокация? Скажем, инопланетяне захватили несколько наших флуггеров? Те же чоруги?
– В чоругов я не верю, хоть убейте… Но коллективное помешательство нескольких пилотов могу допустить… Все-таки мы в глухом Внеземелье… Правда, как объяснить тогда потерю связи? Тоже помешательством? Чьим? Операторов? Многовато психов для одной захудалой колонии!
– Не знаю. Давайте лучше поскорее отсюда выбираться.
– А вот это лишнее. Думаю, самое правильное – не делать ничего. Вообще ничего. Подождем, пока ситуация не прояснится.
– Да, но если мы будем сидеть сложа руки – «Блэк Вельвет» уйдет без нас!
– А вы уверены, что он цел – ваш «Блэк Вельвет»?
– Н-нет… Послушайте, а сколько отсюда до Пентамильи?
– Где-то шесть триста.
– Шесть тысяч триста километров?
– Да.
– Надо лететь туда, вот что. Для планетолета это не расстояние!
– В космосе. Для длительных атмосферных перелетов «Счастливый» не предназначен. Придется совершить суборбитальный прыжок.
– Ну и что? Тем лучше! Полчаса – и мы на месте!
– Сожжем очень много топлива при посадке. И если только нас в Пентамилье не заправят, нам может не хватить на взлет и маневры возле улья.
– Погодите-погодите, мы сейчас запутаемся… – Если бы Таня перестала реветь и прислушалась к их разговору, она обратила бы внимание, что Штейнгольц только кажется спокойным и рассудительным, а на самом деле в голове у него воцарился такой же хаос, как у Башкирцева с Андреевым. – Погодите, Алекс… Давайте перебирать варианты аккуратно… Вариант первый: допустим, улей еще цел и в Пентамилье что-то уцелело, но выведен из строя узел связи…
– Да какие тут «варианты»! – к разговору вновь присоединился Башкирцев. – Давайте для начала успокоимся! И перестанем тыкать пальцем в небо!
– Давайте успокоимся, вот именно! – не выдержал Нарзоев. – Хватит кричать!
Он был так возбужден, что не сразу отреагировал на зуммер вызова: ожил дистанционный терминал. Удобная штука, терминал позволял пилотам пользоваться мощным бортовым оборудованием связи «Счастливого», находясь в нескольких километрах от планетолета.
– Да! Да! Слушаю! – закричал Нарзоев в трубку с раздражением человека, которого непрошеный звонок оторвал от важного разговора с интересным, обаятельным собеседником (чего и в помине не было). Пилот, похоже, не сразу сообразил, что появилась та самая долгожданная связь, отсутствие которой вызвало столько малоосмысленной болтовни.
– Не понимаю! Говорите по-русски!.. Ч-черт… Как будет по-испански «говорите по-русски»? – Это Башкирцеву.
– Что-то там эн руссо… халар… хавлар… Хаблар эн руссо, да.
– Но рекогнисьо! Хаблар эн руссо!
– Что вы фантазируете?! – воскликнул Башкирцев. – Какое еще «рекогнисьо»?! «Понимать» – это «компренде»! Дайте мне!
– Идите на хер и там погибните! Я из-за вас координат не расслышал! – заорал на него Нарзоев.
И, отойдя на несколько метров в сторону, вдруг заговорил совершенно новым, деловым тоном:
– Да. «Счастливый», служебный планетолет РАН… Да, «Блэк Вельвет». Записываю… Аш тысяча, подтверждаю… Не понял, повторите… Наклонение восемь, подтверждаю… Фи сорок четыре ноль пять… Имеются… Деревня, то есть лагерь археологов… И база Альта-Кемадо… Кажется, уничтожена полностью…
При этом, задрав голову, Нарзоев шарил глазами по небу, будто бы именно там находился его собеседник. Вообще-то так и было, но бледный от возмущения Башкирцев (которого не посылали по старинному русскому адресу уже лет сорок) решил, что пилот окончательно свихнулся. Его даже посетило подозрение, не является ли беседа Нарзоева чистой симуляцией, не говорит ли пилот в мертвую трубку.
Но тут Нарзоев посмотрел в сторону моря… и профессор, проследив его взгляд, был вынужден признать, что у него разыгралась мнительность!
