Клаудия Грей - Потерянные Звёзды
— Да ладно тебе, — окликнул ее Тейн. — Бывало и хуже.
— Да, и я уже сыта по горло! С меня хватит! — Девушка схватила сумку с инструментами и приступила к работе.
Остальные могли передохнуть. Эскадрилья «Корона» изменилась. Графиня ушла, вернувшись в родной мир, чтобы участвовать в президентских выборах (остальные пообещали появиться на инаугурации, если она победит). Йендор принял на себя командование эскадрильей. А еще к ним присоединились два новых пилота: один был новобранцем из Неа-Даджанама, другой — изгнанником с Корусанта. Тейну они оба нравились, как, впрочем, и вся команда. Он прислонился к борту корабля, наслаждаясь теплыми лучами солнца. Слишком редко выпадали такие мирные моменты.
Набу была родиной Палпатина и потому стала местом объединения всех сторонников Империи. Помимо символического значения, планета обладала и экономической важностью. Это был преуспевающий мир в Среднем Кольце, чья экономика и экология были значительно лучше, чем у большинства планет под имперской властью. Поэтому он стал одним из самых спорных мест во всей Галактике.
Уже трижды Империя посылала войска вторжения; трижды эти атаки были отбиты. Интересно, как долго придется ждать четвертой попытки.
— Эй, — позвал Йендор, помогая JJН2 спуститься с корабля. — Часть наших собирались сегодня в «Ото-Гунга», если, конечно, все будет спокойно. Знаешь, там делают этот десерт, который могут съесть как минимум четверо человекообразных. Говорят, он тает во рту и ввергает прямиком в сахарную кому. Ты точно захочешь кусочек.
— Нет, спасибо, — с улыбкой ответил Тейн. Друзья очень старались присматривать за ним, но кое-что приходится проживать самостоятельно. — Вы, ребята, веселитесь. Я подежурю в ангаре.
Йендор покачал головой, и его длинные синие лекку заколебались в такт, но ушел, не став спорить.
На Джелукане были довольно специфичные траурные ритуалы. По крайней мере, в долинах. Тейн узнал о них от Сиены и не был уверен, что верно помнил все детали, но старался изо всех сил (Джелукан оставался под контролем Империи, так что Тейн не мог обратиться к Парону Ри за советом или хотя бы принести свои соболезнования). Он хотел сплести и носить браслет, чтобы Сиена видела его глазами, но любимая говорила ему, что эта честь дозволена лишь членам семьи. Насколько он смог припомнить ритуалы для друзей, те казались достаточно продуманными и выполнялись в течение всего года после смерти человека. Он носил полоску ткани на руке и не снимет ее, пока не закончится год. Когда минуло шесть месяцев, Тейн подготовил предписанные вино и хлеб, чтобы оставить на ночь для духов. Он надеялся, что традиция не требовала специального хлеба или какого-то особого вина; он сделал все, что мог, с тем, что у него было. Насколько он помнил, следовало воздерживаться от любого досуга, но отводить несколько часов в неделю для медитации.
Ладно, он не был особенно хорош в медитациях, но все равно пытался.
Такие символические жесты вообще не в его стиле, но после Эндора ему требовалось какое-то направление, и он понятия не имел, с чего начать. В отчаянии он искал Сиену в обрядах ее племени и с удивлением обнаружил, что нашел способ исцеления.
Он оплакивал всех, кого потерял: Смайкса, Дака Ралтера, любезных мон-каламари со «Свободы», бесчисленное множество знакомых пилотов… и Джуд Эдивон с другими курсантами, знакомыми Тейну по Академии, которые погибли на одной из «Звезд Смерти» или в других сражениях. Хоть Империя и требовала, чтобы они пожертвовали своими душами, но все же большинство этих людей были не хуже других. Просто все хорошее в них было уничтожено Империей и войной, и об этом стоило горевать.
Размышления вдруг привели Тейна к неожиданному для него выводу: Новая Республика действительно стоила борьбы.
Конечно, переход был неровным. Пока шли сражения, Мон Мотма, принцесса Лея Органа, Сондив Селла и другие высшие должностные лица не могли установить стабильность повсюду. Тем не менее в избранный Галактический Сенат входили лишь те, кого выдвинули народы, и первые же рассмотренные ими законы были очищены от худших пороков Империи. Даже споры на новостных голограммах о достоинствах каждого предложения были замечательными: ведь люди могли свободно выражать свое мнение, не опасаясь имперских репрессий. Ресурсы направлялись не только на военных; уже начались массовые очистки загрязненных миров и репарации расам, порабощенным во время имперского правления (Логарра сказала, что собирается потратить свою долю на новые двигатели для «Могучего Дуба Апокалипсиса»). Несмотря на несовершенства, путь Галактики повернул в сторону справедливости и — возможно, в будущем — мира.
Тейн никогда прежде и не пытался быть идеалистом, но теперь думал, что мог бы попробовать.
Когда он устроился на вахту в ангаре, от своего Х-истребителя пришла Кенди.
— Починила?
— Ну, почти. Мне понадобится лоуарский зажим, чтобы закончить. Смогу завтра утром взять один у Йендора. — Девушка прислонилась к стене, скрестив руки на груди. Темно-зеленые волосы свободно струились по плечам. — Значит, остаешься здесь?
— Как обычно.
— Собираешься сидеть здесь часами.
— Ага, именно. Собираюсь просидеть в этом удобном кресле с хорошим голороманом, под одним из самых красивых небес, что когда-либо видел, на планете, где воздух еще чист и птицы еще поют. Никто ни разу не стрелял в меня здесь из бластера. После нескольких лет войны подобные мирные ночи стали моим определением хорошо проведенного времени.
— Поздравляю с восьмидесятилетием!
— Да ладно тебе. — Тейн усмехнулся. — Признай, в чем-то я прав.
Кенди рассмеялась:
— Знаю. Просто… странно, что ты разбираешься во всяких таких мистических и духовных штуках.
— Не разбираюсь. — Многие ритуалы казались Тейну странными и ложными, но он считал, что даже простая попытка давала ему какой-то результат. — Я просто должен это делать.
— Понимаю. Ответь мне на один вопрос, ладно?
Тейн кивнул, и девушка спросила:
— Как долго ты еще собираешься носить вот это?
Она указала на полоску серо-синей ткани, обвязанной вокруг его правого плеча. То был цвет траура на Джелукане — цвет неба, под которым местные жители хоронили своих умерших.
— Когда закончится год, — ответил Тейн.
— Осталось всего пара недель до годовщины битвы при Эндоре. Тогда ты наконец переживешь смерть Сиены?
Кенди ничего не понимала.
— Нет. В тот день закончится траур. Но смерть Сиены я не переживу никогда.
— Это… мелодраматичнее, чем я ожидала от тебя, Тейн Кайрелл.
Он пожал плечами:
— Это не мелодрама. Это правда.
Как же достучаться до нее? Тейн медленно сказал:
— То, чем мы были друг для друга… потеряв Сиену, я потерял часть самого себя. Такое нельзя пережить. В душе навсегда останется пустота.
* * *Сиена поморщилась, прижимая руку к животу. Медицинские дроиды наконец вернули ее на военную службу, но боль осталась. Может быть, навсегда.
Девушка выпрямилась и расправила куртку. Отправляясь за новой формой, она заказала тот же размер, что носила всегда. Одежда, однако, оказалась велика. Девушка сильно похудела за этот год. Ну хоть фуражка подошла.
Согласно списку дел, ее первой задачей значилась встреча с гранд-моффом Ранддом на командном мостике «Гнева». Сиена могла только догадываться, о каких новых обязанностях он будет ее информировать, но большинство командиров не получали приказов от столь высокопоставленных офицеров, как гранд-мофф.
С другой стороны, в эти дни старые протоколы едва ли соблюдались. Ничто не осталось само собой разумеющимся.
Сиена подошла к мостику, подождала, пока до ее запланированного прибытия не осталось две минуты, и вошла.
Высшие офицеры любили, когда подчиненные приходили раньше, но не слишком. Мостик «Гнева» отличался от командной палубы звездного разрушителя; младшие чины здесь сидели за длинными рядами терминалов, обрамлявших восьмиугольный отсек. Не было ни одного окна, чтобы взглянуть на Понемах — мир, на орбите которого стоял корабль. Проведя почти год на станции, Сиена все еще ничего не знала об этой планете, даже как она выглядит из космоса. Смотреть можно было лишь в огромный прозрачный купол над головой, открывающий бесконечные звездные просторы. Однако некоторые элементы оставались знакомыми, например: тусклая красноватая подсветка на уровне пола, металлическая сетка на полу и чувство напряжения, даже страха. Ничто из этого не радовало Сиену.
