Кэтрин Азаро - Инверсия праймери. Укротить молнию
«Соскони, — отец кивнул в сторону Джейбриола. — Тебе действительно нужен этот человек?»
Я нарисовала образ матери. «Какова будет твоя жизнь без нее?»
«Твоя мать не хайтон на четверть».
«Неужели что-нибудь, что ты увидел в его уме, так ужасно?»
Он вздохнул.
«Нет. Просто чужое».
«Для меня — не чужое».
Он посмотрел на Джейбриола, который все пытался понять, что же мы делаем, переглядываясь в полной тишине, молча жестикулируя, словно разговариваем.
— Тогда вам обоим, — произнес отец вслух, — надо просить у землян политического убежища.
Если бы все было так просто!
— Мы не можем покинуть Дьешу, — сказала я.
— Неужели у тебя не найдется в космопорте никого, кто мог бы пригнать сюда корабль? Ты сама смогла бы отвести его на Делос. Никто, кроме нас троих, не будет знать, что у тебя на борту пассажир.
Ну как мне объяснить, что такое планетарный кордон, человеку, военное образование которого ограничивается кавалерийскими атаками и пешей пехотой?
— Без разрешения Керджа никто не даст нам корабль. И сам он ни за что этого разрешения не даст.
— Если со мной случится еще один припадок, — заявил отец, — вам придется вызвать врача.
— Ты что, думаешь, что у тебя будет еще? — всполошилась я.
Он чуть улыбнулся:
— Это можно устроить.
Ага. Это, возможно, и позволит вытащить отсюда кого-то. Как бы ни недолюбливал Кердж своего отчима, тот все же нужен ему, причем в добром здравии.
— Но даже если у нас и будет корабль, Кердж разрешит только планетарный перелет, в больницу на другом континенте, куда-нибудь в безопасное, по его мнению, место. Но до тех пор, пока он не отловит Джейбриола, он не выпустит с планеты никого.
— Это еще не значит, что вам не удастся улететь.
— Не вижу, как.
— Ты освободила лорда Куокса?
— До того, как подняли по тревоге КИКС. Не думаю, чтобы хоть кто-то смог бы уйти теперь.
— Меня не интересует, может ли кто-то. Меня интересует, можешь ли ты?
Я уставилась на него. Сказать, что его никогда не восхищал мой выбор карьеры, было бы явным преуменьшением. Тем более я никогда не думала, чтобы он высоко оценивал мои способности.
— Не знаю, смогу ли.
— Но ты попытаешься?
— Да.
— Отлично. Значит, решено.
— Не так все просто. — Как будто в том, что он предлагал, вообще было что-то простое. — Даже если мы взлетим с Дьеши — что само по себе почти невозможно, — ладно, даже если нам это удастся, нам придется удирать вовсю от целого флота, преследующего нас по пятам. Они предупредят все патрули по дороге отсюда до Делоса. Нам никогда туда не добраться.
Он поправил очки:
— Значит, вам нужно выбрать другое место. Какое-нибудь, не известное ни КИКС, ни купцам.
— Если это место не известно КИКС, как найти его нам?
— Возможно, за этим нам лучше обратиться к землянам.
Ну как ему объяснить?
— Мы никого ни о чем не можем попросить. Все переговоры Дьеши с другими системами заблокированы.
— Значит, я воспользуюсь «горячей линией».
— Ты не можешь.
— Почему? Насколько я понимаю, системы безопасности Керджа не засекут моего разговора по ней.
— Они ничего не узнают. Так же как ты не узнал бы про то, что эту линию использовал кто-то из других членов Триады. Дело не в этом. Ты просто не можешь воспользоваться ею для этого.
— Не вижу, почему.
— Папа, ты не можешь использовать «горячую линию» связи с президентом землян для решения личных проблем. Это только послужит причиной кризиса в галактических отношениях.
— Если неминуемая казнь наследников престолов двух Империй не послужит причиной кризиса в галактических отношениях, я не знаю, что еще послужит.
Это меня остановило. События навалились на меня так внезапно, что у меня просто не было времени подумать о возможных последствиях. Наша казнь взорвет единство ронов. И в этом хаосе Ур Куокс обрушит на нас всю свою военную мощь, пытаясь отомстить за смерть сына. Все наши попытки убедить землян в том, что роны в сочетании с Ассамблеей — обычное правительство, а не цепляющаяся за власть династия тиранов, потеряют всякий смысл. Мы только подтвердим их худшие опасения, разрушив то хрупкое доверие, которого удалось достичь.
Мой отец ткнул пальцем в стол:
— Тебе придется помочь мне, Соскони. Я не знаю, как это делается.
Я села за стол, размышляя о дикости ситуации: он, питавший энергией всю Сеть, не знал, как в нее включаться. В общении с компьютерами он был беспомощен, впрочем, как и в письме. Иногда его нежелание учиться злило меня, иногда просто огорчало. Иногда мне казалось, что он не хочет этого из боязни, что знание заставит его почувствовать себя в этом мире — мире моей матери — еще более беспомощным. Псиберпространство служило ему лишь площадкой для игр, местом, где от него не требовалось ни читать, ни писать, ни понимать, как работают компьютеры. Все, что от него требовалось здесь, — это думать.
Я нажала на угол стола, и его блестящая поверхность с жужжанием вспухла посередине, образовав сферу около полуметра в диаметре, которая превратилась, в свою очередь, в пульт Сети. Плоская часть столешницы засветилась, превратившись в голоэкран.
— Мне нужен пароль и коды безопасности твоего доступа к «горячей линии», — сказала я.
— Пароль — «Валдор». Коды — имена всех вас, моих детей, зашифрованные в блоке безопасности четвертого уровня ЕМ16.
Я кивнула, сделав вид, будто то, что он сейчас сделал — назвал сверхсекретные коды «горячей линии»в присутствии наследника хайтонов, — в порядке вещей, а не измена, как — и мы оба это прекрасно понимали — расценил бы это Кердж.
Существовало три компьютера «горячей связи»— по одному на каждого члена Триады, — действовавших независимо друг от друга. Пока я ждала подтверждения верности пароля, я услышала шаги. Я оглянулась; за моей спиной стоял Джейбриол. Но его не интересовало то, что делаю я. Он смотрел на моего отца.
Отец нахмурился:
— Да?
— Я не понимаю, зачем вам врачи, — сказал Джейбриол. — Вы кажетесь совершенно здоровым.
— Я страдаю эпилепсией.
— Как это возможно? В наших досье об этом ни слова.
— С чего я должен вам все рассказывать?
— Мне просто странно, что наша разведка не обнаружила этого.
Мой отец, казалось, не слышал. Он снова сконцентрировался, пытаясь коснуться разума Джейбриола. Потом тихо заговорил:
— Мои родители погибли под горной лавиной, когда я был еще ребенком.
Тогда со мной случился первый приступ. Врачи полагают, что мой разум не до конца еще оторвался от разума моей матери, так что шок от ее смерти повредил мне мозг.
Я не верила своим ушам. Что побудило его рассказать об этом? Он и с нами-то редко говорил на эту тему. Если клетки его головного мозга перевозбуждались, они посылали необычно сильный электрический импульс, заставляющий его стискивать челюсти, сводящий все тело. Потом он синел и прекращал дышать. Когда его нейроны уставали, его тело сотрясалось в судорогах, постепенно слабевших до тех пор, пока он не терял сознания.
Придя в себя, он всегда чувствовал себя усталым и разбитым.
Впервые, когда я видела это — еще ребенком, — я ужасно боялась, что он умрет или что его дикие судороги означают невыносимую боль. Врачи объяснили мне потом, что он синел оттого, что кровеносные сосуды кожи сужались, чтобы большая часть крови подавалась к мозгу. Отец утверждал, что не помнит ни самих припадков, ни боли.
Чего врачи мне не говорили и что я сама узнала, только повзрослев, — так это то, что им не приходилось наблюдать более жестоких припадков.
Дополнительные нервные образования в его мозгу — те самые замечательные парацентры, что сообщали ему необычайные телепатические свойства, — делали его одновременно более уязвимым к нервным перегрузкам во время приступа.
Когда его парацентры развились окончательно, припадки стали настолько мучительными, что без медицинского вмешательства он мог бы умереть. Он смог достичь восемнадцатилетия только благодаря постоянному присмотру своего опекуна. Но оба они понимали, что до двадцати лет ему скорее всего не дожить.
Матери достаточно было увидеть один припадок, чтобы понять: то, что он считал «помрачением духа», на самом деле разновидность нервного приступа.
Но даже сейчас, зная, что эпилепсия — при надлежащем лечении — почти не мешает ему вести нормальный образ жизни, он говорил о ней только с членами семьи или с немногими врачами, которым доверял. То, что он заговорил об этом с Джейбриолом, поразило меня. Что-то происходило между ними двумя, что-то, за чем я не могла уследить.
— Это не передается по наследству, лорд Куокс, — сказал отец.
