Боец с планеты Земля (СИ) - Тимофеев Владимир

Жаль только, сами деньги на репликаторе чеканить не получалось. На всех легальных монетах присутствовал специальный княжеский знак, и подделать его было практически невозможно. Поэтому в местной торговле часто случался бартер, сиречь, натуральный обмен по принципу: «вот тебе вилы и новая электрическая батарейка — вот тебе четыре мешка муки и свиная нога».

Паорэ, кстати, тоже умела обращаться с чудо-устройством. Пусть медленно, по-ученически, не так профессионально, как тот же Нарруз, но для моих тайных планов хватало и этого. Работе с реактором её, чисто для развлечения, обучал мастер барона Калистуса, в те времена, когда она ещё не слетела с катушек по женской части. Потом, понятное дело, обучение прекратилось, но приобретённые навыки Паорэ не потеряла. Она, вообще, как я понял, любила учиться и впитывала новые знания с жадностью, но распространяться об этом считала излишним — местное патриархальное общество чрезмерную образованность женщин не поощряло.

Не использовать знания и умения «баронессы» стало бы с моей стороны непростительной глупостью. Полагаться только на себя и местного мастера, в голову которому при всём желании не заглянешь, я не хотел. Пять местных месяцев, отпущенные мне и Гасу на эвакуацию с Флоры, следовало тратить с умом.

Свою работу мастер Нарруз заканчивал в районе двадцати двух ноль-ноль. Если переводить со стандартных 30-часовых суток на 24-часовые, то по земному времени это примерно шесть вечера. После реакторная запиралась, а спустя ещё два часа запиралась и галерея, ведущая в «приватную зону» владельца замка. До одиннадцати утра (по местному) никто туда без моего личного приглашения не допускался. Правда, к Паорэ и Гасу это правило не относилось. Приятель им, к счастью, не злоупотреблял, а Пао… ну, она как та кошка: где хотела, там и ходила. А хотела она, как известно, каждую ночь и только со мной. Как, впрочем, и я с ней. Но что особенно любопытно, до собственной спальни мы добирались не сразу.

Ночи, в основном, проводили в реакторной. По части прогрессорства я убивал там сразу двух зайцев. Первый касался химии и оружия, второй — электро- и радиотехники. Я объяснял «баронессе» то, что помнил ещё по Земле и чему научился в имперской армии. Она — всё, что знала о здешних науках и технологиях. Вместе выходило неплохо. Взаимопроникновение культур завершалось, как правило, или на небольшом диванчике, или прямо на лабораторном столе, среди колб и реторт, но как ни странно, делу это ничуть не мешало. Интим в процессе обмена знаниями только помогал закреплять материал. Доказано экспериментально, на собственном опыте.

Потом, правда, всё равно приходилось идти досыпать в спальню, чтобы, как говорится, снять с себя подозрения, что, мол, опять занимались всю ночь не тем, чем положено. Претензии по этому поводу обычно предъявляла нам Нуна. Точнее, она предъявляла их только «миледи», сетуя на её вечно усталый вид и круги под глазами, но всё равно — до моего сведения Паорэ эти претензии доводила. Конечно, со стороны Нуны это было смешно и наивно, но мне почему-то казалось неправильным разочаровывать нашу «домоправительницу». Пусть лучше думает, что у нас есть проблемы со сном, а не с сексом, чем пробует выяснить, чем мы действительно занимаемся, когда нас никто не видит.

Один раз в неделю мы устраивали себе выходной. Ну, то есть, нифига не работали, а дожидались, когда за окном стемнеет, выбирались из замка через потайной ход и бежали к святилищу. Там долго смотрели на небо — проверяли, осталась ли на месте дыра в защите, потом укладывались голышом на траву и жадно любили друг друга, а когда начинало светать, возвращались в поместье, усталые, но счастливые.

Удивительно, но после нашей «инициации» на алтаре трёх святынь я стал существенно лучше видеть в потёмках. Конечно, не так хорошо, как на солнце, но точно не хуже, чем с ПНВ или, к примеру, с фонариком.

Паорэ ничего удивительного в этом не находила.

— Это барьер, — сказала она, когда я поинтересовался, что она обо всём этом думает. — В тебе его сейчас выше крыши. Он как электродвижущая сила в электрической батарейке. При замыкании на внешнюю среду через тебя течёт ток и вырабатывается энергия, которая, в том числе, идёт на подсветку для зрения.

— Хочешь сказать, я теперь человек-батарейка? — пошутил я, припомнив голливудскую «Матрицу».

— Ну, можно сказать, и так, — не стала спорить подруга. — На этой планете все, абсолютно все имеют такую особенность, но пользоваться ей не умеют. Барьер защищает Флору, но он же превратил её в тюрьму, клетку для жителей. Барьер их подпитывает и одновременно питается их энергией. Баланс, к несчастью людей, всё больше и больше смещается в его сторону.

— Откуда ты это знаешь?

— Откуда-откуда… Читала…

Кроме вопроса о ночном зрении меня интересовал и другой, не менее важный.

— Слушай, а почему же ты всё-таки залетела? Ты же ведь говорила, что стерилизована и, вообще, генетически несовместима со мной.

Я говорил это нарочито грубо, почти по-хамски, но, если честно, мне было просто не по себе. Точнее, я просто не знал, как надо относиться к своему будущему отцовству. Своих детей у меня никогда не было. Впрочем, может, и были (девок во времена оные много попортил), но раз я о них не знал, значит, они не существовали. Логика железобетонная, не подкопаешься.

Сейчас, кстати, тоже — чего-то особенного по поводу беременности партнёрши я пока не испытывал. Ну, родит. Ну, от меня. И чего? Все бабы рано или поздно рожают, и моя нынешняя не исключение. Такая уж их бабья доля…

Паорэ на меня не обиделась. Хотя могла бы и в рожу дать за подобный тон, я бы не возмутился.

— Во-первых, несовместимость у меня только с местными, а ты, как и я, не отсюда. Во-вторых, стерилизация слетела с меня вместе с рабской печатью. Процедура по закреплению пола всегда возвращает организм к нормальному естественному состоянию.

— Надо же? Не знал, — почесал я в затылке.

— Незнание закона не освобождает от ответственности, — «прокурорским голосом» сообщила подруга. — Но вообще это всё ерунда. Для нас это не играло никакой роли. Вероятность, что ты мой мужчина, была так и так нулевой.

— Чё это вдруг нулевой? — изобразил я обиду.

— Ну, хорошо, пусть не совсем нулевой, — улыбнулась «миледи». — Пусть будет просто не очень высокой. Но! — подняла она указательный палец. — Всё это не имело значения до тех пор, пока мы с тобой не легли на алтарь, не активировали амулет и не вошли в резонанс с планетой. Той мощи, к которой мы прикоснулись, плевать и на несовместимость, и на генетику. Она лишь исправила то, что не вписывалось в баланс формы и содержания. Любая природная форма стремится к тому состоянию, при котором потери энергии минимальны. Капля воды собирается в шар в невесомости и растекается по поверхности, когда её к ней притягивает. Она превращается в лёд, когда холодно, и в пар, когда жарко. Для любой формы нерастраченные излишки энергии уходят на её изменение.

— Это понятно. Но мы-то здесь каким боком?

— С нами произошло то же самое, что и с водой под давлением. Раньше все наши излишки от близости… ну, в общем, все они просто рассеивались в пространстве.

Я ухмыльнулся:

— Излишки? Какие такие излишки?

— Излишки энергии. А ты что подумал? — прищурилась дама.

— Я тоже про это подумал, — кивнул я, стараясь оставаться серьёзным. — Просто решил уточнить, вдруг недопонял.

Паорэ насмешливо фыркнула, потом вдруг прижалась ко мне, обхватила руками и по-кошачьи потёрлась щекой о плечо:

— Какой же ты у меня всё-таки дурачок…

Надо ли говорить, что беседа сразу же прервала́сь, и мы принялись выяснять на практике, куда могут исчезать излишки нашей энергии.

Разговор продолжился лишь через несколько дней, когда мы опять пошли «наблюдать за звёздами». Убедившись, что с разрывом в защите ничего не случилось, я приобнял подругу и указал на святилище:

— Слушай, а может, ещё раз попробуем?

— Что попробуем?