Александр Зорич - На корабле утро
Я так и не узнал, что за ЧП произошло на Харьковском авиакосмическом. Потому что в этот момент эзоши ринулись в атаку.
Три группы эзошей по три-пять раков каждая открыли шквальный огонь на подавление наших пулеметчиков. А штурмовая группа – особей десять – подрабатывая реактивными ранцами, запрыгала зигзагами к пультовой.
Эти головорезы атаковали без стрельбы. Только в передних конечностях каждого душераздирающе выли циркулярные электроножи. Вгрызается такой ножик в «Валдай», и уже на второй секунде дела твои плохи… Не спасает «Валдай» от электроножей.
– Включай свое пожаротушение, – сказал я Лейкину.
Я ожидал, что Лейкину достанет одного нажатия кнопки. Но нажав одну кнопку, он нажал еще штук пятнадцать, а потом принялся лихорадочно вращать какие-то штурвальчики.
Эзоши были уже совсем близко. Двое из них, прогудев великанскими майскими жуками, плюхнулись прямо перед нами.
Бронестекло брызнуло бриллиантовой пылью под ударами электроножей.
Лейкин сгорбился и заскулил от ужаса.
Крушков, это был его звездный час, с какой-то нечеловеческой матерщиной выкатился из пультовой, заливая чоругов потоками смертоносного вольфрама из двух «Тульских Шандыбина» (кстати, снова же по-македонски!).
И тут наконец реакторную наполнил резкий, буравом ввинчивающиеся в мозг, шипящий свист – это из форсунок ледяными рапирами ударили струи пиродепрессанта.
Эзоши кубарем полетели вниз.
Кто-то успевал в последний миг дать тягу на реактивном ранце и худо-бедно приземлялся.
Кто-то, менее расторопный, упал на рабочий блок реактора и дальше его судьба решалась чистым везением. Очутившиеся в фокусе магнитных лазеров были мгновенно расплющены в газетный лист. Везунчики отделались легким испугом и потерей штурмовых винтовок, после чего попали под шквальный огонь пулемета нашего опорного пункта. Были еще и третьи, те, кого тугие струи газа обошли стороной. Они удержались на потолке и нам оставалось надеяться лишь на эффект катка, обещанный Лейкиным.
Эзоши из группы мастеров ножевого боя попадали вниз все до единого. Травмы, несовместимые с жизнью, получил только один из них. А остальным их пришлось устраивать практически вручную – озверев, мы топтали их и били прикладами… Кто погуманнее – расстреливал в упор из подствольного гранатомета…
При этом, черт возьми, ножи в автономных конечностях их боевых скафандров жили дольше своих владельцев на горе нашим «Валдаям». Несколько циклопов вышли из строя из-за местных разгерметизаций.
Еще троих бойцов в горячке этого страшного побоища мы потеряли от огня чоругского снайпера, который удачно закрепился за полуоткрытую диафрагму вентиляционной шахты.
Правда, перезаряжая магазин, он одним из «локтей» разозлил сенсор нашей мины-прилипалы. Бездушный триокфол отомстил снайперу за моих ребят…
А потом начался «каток».
Я заметил это лишь когда первая пара эзошей ни с того ни с сего шмякнулась в дальнем углу реакторной. Черныш, который оказался ближе всех, тут же воспользовался случаем.
И тут мне стало ясно, что, хотя враг понес тяжелые потери и временно дезориентирован, что хотя до победы совсем близко, именно сейчас мы можем изведать горечь сокрушительного поражения. Не спрашивайте – как, но мне удалось перехватить волну страха и самоубийственной ярости, которую источал коллективный разум эзошей.
Все эзоши, которые еще оставались на потолке и стенах и вот-вот должны были соскользнуть с них вниз, прыгнули на рабочий блок реактора, подрабатывая реактивными ранцами.
Трое из них обрушились прямо на наш опорный пункт. И хотя они были прошиты очередями «Смерча», мощные наступательные гранаты в их конечностях уже стояли на боевом взводе.
Череда ярких вспышек поглотила и чоругов, и циклопов.
– Все взлетаем! – завопил я. – Они хотят подорвать реактор!
Я прыгнул вперед. Но на гулкую палубу уже не опустился – реактивные струи, бьющие из ранца и ножных газовых рулей, подхватили меня и понесли, понесли вверх, откуда хлопьями сыпался синий иней.
Я, а со мной два десятка циклопов, зависли на уровне верхней крыши рабочего блока.
Перед моим мысленным взором встало широкое, бесстрастное лицо товарища Иванова.
«И от вас останутся только быстрые нейтрино…» – донеслось эхо его волевого, вкрадчивого голоса.
Мои худшие опасения подтверждались.
Пять эзошей энергично сооружали башенку из однотипных черных призм. Это был, вне всякого сомнения, сборный подрывной заряд, вроде наших «сонных торпед».
Пятеро собратьев прикрывали «подрывников». Они встретили нас стрельбой из своих штурмовых винтовок.
Но мы имели огневое преимущество пять к одному.
Чтобы убить всех, нам потребовались две секунды.
Сметенная шквалом пуль башня подрывного заряда разлетелась и уже в полете часть модулей взорвалась.
К счастью, обшивке рабочего блока все это не повредило.
«Ну, трындец», – едва слышно подытожил Черныш.
Мы стояли в отворе шлюза и, как две муромские матрены из резного окошка горницы, смотрели на то, как течет снаружи жизнь.
А она текла…
Прямо перед нами чоругский улей отвечал огнем на назойливые атаки наших «Дюрандалей» и «Хагенов».
Правее и ниже, практически у нас под ногами, зеленела в лучах Макранов галерея и шел голубыми сполохами купол храма.
Оба наши флуггера, «Фаланга» и «Кирасир», были на месте, терпеливо дожидаясь нашего возвращения. Это обнадеживало.
Признаюсь, отнюдь не из праздного любопытства дошли мы с Кирбитьевым до внешних шлюзовых ворот и глазели на все это боевое пестроцветье.
Во-первых, я хотел своими глазами увидеть пути проникновения эзошей в реакторную. Во-вторых, связи не было и связь требовалось восстановить. А ничего умнее, чем оказаться в прямой видимости нашего «Кирасира» и использовать его как ретранслятор, в наши оглушенные недавним боем головы не пришло.
Было еще и в-третьих, такое грустное. Во время боя с эзошами погибло девятеро наших ребят…
Освидетельствованием их гибели как раз в эти самые минуты занимался доктор Колдунов. Раньше я терпел такие вещи легко. Ну не то чтобы легко. Но терпел. А с недавних пор… короче говоря, когда подворачивалась законная возможность этого не видеть, я этой возможностью начал пользоваться.
Кто был на войне, тот меня поймет. Кто не был… А на мнение того, кто не был, мне, друзья, положить.
Где-то на периферии сражения крутился флуггер инфоборьбы «Андромеда-Е». Подозреваю, это именно ему мы были обязаны отсутствием связи. Но то ли этот радиопевун заткнулся по собственной воле, то ли его заткнули чоругские дископтеры, однако эфир вдруг волшебным образом очистился и Кирбитьеву наконец ответили.
– Здесь «Суворов», слышу вас! Говорите!
– Здесь Лев Степашин. Как поняли, прием?
В радиообмен сразу же вклинился суховатый голос товарища Иванова.
– Степашин? Иванов на линии. Давай доклад. Можно вкратце.
– Вкратце, у нас неожиданная неприятность произошла. Называется эзоши.
– Ничего себе! – отозвался Иванов встревоженно. – И где они?
– Уже – нигде. А совсем недавно их была полная реакторная.
– Отбились?
– С Божьей помощью. Но это было нелегко сделать – даже с ней…
– Еще бы… Эзоши… Элита элит! С агрегатами реактора все в порядке?
– Вроде как.
– За это – низкий поклон тебе и твои ребятам, Лев. А вот в диспетчерской обошлось без эзошей. Масленников уже полчаса над приборами ворожит и обещания обещает. Собственно, первые результаты он уже получил. Ему удалось дешифровать ключи внутренних каналов связи Х-ворот. Сейчас я тебе эти ключи солью. Они не такие и длинные. Примерно десять мегабитов каждый – в наших стандартах если.
– И что мне с ними делать?
– Отдашь Лейкину. Он разберется.
– Тогда жду.
Кирбитьев, который, естественно, слышал наш с Ивановым разговор, переключил аппаратуру связи в режим записи особо важной информации. Несколько секунд – и Кирбитьев закивал мне, мол, получено.
– Принято, товарищ Иванов! – отрапортовал я.
– Тогда бывай здоров. И надеюсь встретить тебя уже майором, Лев.
«Майором, хм… Хорошо бы не посмертно…»
Я некстати вспомнил странную, с точки зрения русского офицера, японскую традицию: особо отличившихся героев, погибших в бою, повышать в звании посмертно.
Мы донесли до Лейкина наш цифровой груз. Тот достал двадцатикилограммовый чемодан – это было устройство, конвертирующее человеческий информационный формат в чоругский. Один разъем чемодана Лейкин подключил к чоругскому пульту, другой – к скафандру Кирбитьева. Медленным ручейком данные потекли из Кирбитьева внутрь чоругской машины.
– Масленников на связи! – вдруг разнеслось по реакторной.
– Сильвестр Константинович? С вами Лейкин говорит! Ну как вы там?
– Хуже было только во время сдачи кандминимума, Шура, – усмехнулся Масленников. – Кстати, пока не забыл. Те протоколы с заседания ученого совета, о которых ты просил, лежат в нижнем ящике моего стола… Три дня пытался вспомнить, и вот, надо же, вспомнил! Когда вернемся, зайдешь к Маришеньке, она тебе выдаст!
