Мир без Стругацких - Эдуард Николаевич Веркин
– Зачем ты пришёл? Купить мою душу?
Чёрт снова расхохотался.
– О нет, ничего я не хочу покупать. Я должен задать тебе несколько вопросов, совсем простых, но важных вопросов.
– А когда я отвечу – ты уйдёшь? – Семён понял, что ему очень, очень хочется, чтобы этот морок развеялся.
– Не сразу, не сразу. Существует прописанная процедура: я задаю вопросы, слушаю ответы, потом мы подпишем пару бумаг, и ты отправишься дальше грешить в своё удовольствие, а я пойду по своим делам. Примерно так, как у вас происходит на парткоме или, там, на собрании.
С этими словами чёрт раскрыл непонятно откуда взявшийся роскошный дипломат (не чета Сёминому!), достал оттуда несколько бланков, не меняя позы, придвинулся к столу и разложил перед собой.
– Ну, – сказал он, – чего тут говорить, что ж тут спрашивать… а, вот! Скажи, Самуил Лейбович, сколько раз ты не боишься?
– Чего? – Семён даже не понял от неожиданности.
– Ну, сердце у тебя больное, все же знают. Так сколько раз за ночь ты свою Маринку не боишься… это самое?
Семён заметил, что, в отличие от ныне позабытого лауреата Сталинской премии, матерного глагола чёрт избежал.
– Я… – начал он и осёкся.
– Да не стесняйся, – сказал чёрт, – я и так знаю. Вчера вот два раза, а за два дня – все три. Думаешь, я сейчас тебе закричу «давай подробности»? Не, здесь не местком, я и сам все подробности знаю, даже получше тебя. Ты лучше скажи мне, Сёма, сладко молоденькую пялить? Вроде старик уже, голова седая, а смотри, какие девчонки тебе дают забесплатно! Сладко, Сёма?
– Да, – выдавил из себя Семён, – сладко.
Почему-то он знал, что врать не имеет смысла. Он поднялся и попытался заглянуть чёрту через плечо, но тот, не вставая со стула и даже не пошевелившись, мгновенно оказался у другого конца стола.
– Вот то-то же! – чёрт усмехнулся. – Известное дело, грех особенно сладок, что называется, горькой порой седин. – Он что-то отметил в бланке и продолжил: – А когда ты голосуешь вместе со всеми – неважно, за или против, но вместе со всеми, – скажи, ты чувствуешь, что ты, как писал этот ваш Маяковский, «этой силы частица»? Чувствуешь единение, чувствуешь счастье, что все – как один?
Семён вспомнил сегодняшнее собрание, тошнота подкатила к горлу, но он всё-таки кивнул и ответил «да», удивляясь, что впервые за годы постоянного вранья не может солгать.
– Вот и славно, – рассмеялся чёрт и сделал ещё одну отметку, – что ещё? А, вот… Скажи, Сёма, ты ведь чувствуешь каждый день, что ты лучше других, что ты не такой, как все, что ты заслужил весь почёт, всё богатство, которые у тебя есть? Что, если бы ты посмел обратиться к Тому, Кого мне не пристало поминать всуе, ты бы благодарил Его, что Он не создал тебя похожим на всех остальных людей, что Он дал тебе ум и талант?
Семён кивнул. Да, так оно и было, отпираться бесполезно.
– Понятно, – чёрт нагнулся над столом и, похоже, поставил сразу несколько галочек в своей анкете, – ну, тут ещё всякая мелочёвка… это и так понятно, это можно и не спрашивать, это тоже ясно.
Перо летало над листом бумаги, и Семён рассмотрел его: золотое, изящно удлинённое, прикреплённое к держателю, сделанному из какого-то неведомого, безумно дорогого сорта дерева – почему-то это было видно даже сквозь слои лака, потемневшего от времени и фигурно потрескавшегося.
Чёрт спросил ещё что-то, Семён снова кивнул, почти не вслушиваясь в вопросы. Сколько это длилось, он не знал, но в конце концов чёрт опять оказался рядом и, вытащив из дипломата ещё один лист, положил его перед Сёмой и протянул ему свою драгоценную ручку.
– Давай, старина, распишись вот тут, в углу, – и свободен. Можешь продолжать, что называется, лгать и блудить! – и чёрт захихикал.
Семён взял перо – это была не ручка с вечным пером, а обычная перьевая ручка, как те, которыми он писал в школе. Он поискал глазами чернильницу – и чёрт из ниоткуда придвинул к нему подозрительно знакомый флакон… ну да, «Шанель номер пять», тот самый, который Семён, выпив, выкинул в окно Маринкиной кухни.
Он обмакнул перо и увидел, как с золотого окончания сорвалась багрово-красная капля.
– Это… кровь? – спросил он.
Чёрт потрогал бровь мизинцем и рассмеялся:
– Кровь? Что за стереотипы, что за клише! А ещё писатель! Нет, зачем кровь? Чернила.
Семён подвинул к себе бумагу – текст был мелким, без очков не разберёшь, но белое пятно в нижнем углу словно притягивало перо.
– А что я, собственно, подписываю? – спросил он.
– Да какая разница, – ответил чёрт, – ты же сто раз в своём президиуме подписывал не читая. И в журнале твоём русопятом тоже. Так что ничего для тебя нового, давай, старик, подписывай, не тяни время, мне уже пора.
Семён всё-таки нагнулся над бумагой и попытался разобрать хоть что-то – но стоило ему нагнуться, буквы уменьшались или расплывались в глазах. Нет, ничего невозможно прочесть, придётся так подписывать.
Или всё-таки нет?
– Я правильно понимаю, – спросил Семён, стараясь говорить как можно более небрежно, – договор про продажу моей души?
– Нет, старина, ты что? – чёрт пожал плечами. – Это не договор, это приложение к договору. Если угодно – акт приёмки-сдачи. Типа стороны исполнили свои обязательства и всё такое. А договор ты давно подписал – и, кстати, тоже чернилами, хотя тогда это тебя не особо беспокоило.
– А когда я его подписал? – еле слышно спросил Семён. – Почему я этого не помню?
Едва он сказал это, как ноги его подкосились, а внутри черепа словно взорвалась шутиха – боль свернула его мозг в бараний рог, а потом раскрутила назад так, что глаза наполнились слезами, а ручка выпала из пальцев. Чтобы не упасть, Семён вцепился в край стола и заставил себя посмотреть в лицо гостю.
– Тут мы вступаем в область юридических… я бы даже сказал, бюрократических… тонкостей, – вздохнул чёрт, с притворным сочувствием глядя на Семёна. – Дело в том, что подписанный нами договор включает в себя параграф восемь, подпункт шесть точка два, в согласии с которым начиная с момента подписания договора подписант – а подписант – это ты, старина, – должен полностью забыть как факт подписания договора, так и факт его существования, так же как и все обстоятельства, сопровождавшие это подписание, как перечисленные в параграфе шесть, подпункты четыре тире двадцать восемь, так и не упомянутые в данном договоре, однако могущие повлечь за собой акт самопроизвольного вспоминания фактов, перечисленных выше в данном подпункте.
Боль успокоилась, словно убаюканная знакомой бюрократической речью, и Семён смог спросить:
– То есть я подписал договор, в согласии с
