Безмолвие Пустоши - Кирилл Александрович Гришин
– Что произошло? – спросил Алекс у Жана, стараясь не выдавать своего волнения.
– Я ничего не понял, шеф, – сконфуженно ответил Жан, отводя взгляд. – Все шло как обычно, ничего особенного. А потом они все разом… не знаю… тронулись. Вот честно, они одновременно двинулись на нас! Всей толпой сразу… и тишина! Замолчали и на нас.
Охранник всхлипнул и утер нос кулаком.
– А из нас… тоже не знаю, кто первым выстрелил, – продолжил он. —Давно же дали разрешение на стрельбу… А еще Асаф, чуть не забыл про него.
– Асаф? – не понял Алекс. – Что с ним?
– Он тоже напал, – Жан повел плечом и мотнул головой в сторону штаба. – Парни его еле скрутили. Силища…
– И где… где он сейчас? – нерешительно поинтересовался начальник охраны.
– Заперли в переговорке на первом этаже, – ответил Жан. – Как бы дверь не вышиб.
– Пойду поговорю с ним, – буркнул Алекс и только было повернулся, чтобы проследовать к дверям штаба, как услышал за спиной пронзительные крики.
Это был один из ученых – веселый казах, запомнившийся многим после новогоднего праздника, на котором он пел очень популярную на тот момент песню. Он стоял на коленях почти посередине площади и прижимал к себе девушку-мутанта, раскачиваясь вперед-назад. Еще двое в лабораторных халатах – их наличием на этой планете ученые и отличались от остальных – стояли над ним, готовые в любую секунду подхватить его под руки, но почему-то этого не делающие.
Парень рыдал в голос, периодически выкрикивая что-то нечленораздельное. Его спутники что-то говорили ему негромко, но тот не обращал на них внимания. До поры. Внезапно он с нескрываемой злостью уставился на одного из товарищей и во весь голос закричал:
– Тебе жаль? Жаль? Лицемер! Ты знал! Ты все знал!
Двое его спутников начали испуганно озираться, подхватили-таки своего коллегу под руки и потащили к штабу. Тот не вырывался и не сопротивлялся, но продолжал орать во всю глотку:
– Ты знал! И ты знал! Так уже было! И я знал, черт возьми! Но мы все равно сделали это…
Мурашки пробежали по коже Алекса, и он мог поклясться, что все окружающие почувствовали то же самое, ему даже показалось, что он услышал эту дрожь, хотя это просто кровь зашумела в ушах.
Асаф не только не выломал дверь, но и даже не поднялся со стула, когда вошел начальник охраны. Он лишь кротко взглянул на командира и отвел взгляд.
– Асаф, – тихо позвал Алекс осипшим голосом.
Вместо ответа – мутант не мог говорить – здоровяк протянул командиру лист бумаги с текстом.
«Я не знаю, что это было. Мне страшно».
– Тебя кто-то подговорил напасть на товарищей? – Аманатидису самому очень не нравилось, как прозвучал этот вопрос, но задать его было необходимо.
Асаф покачал головой. Затем взял другой лист бумаги и написал на нем карандашом, который держал в руке: «Клянусь, командир, я не понимаю, что произошло». Алекс глубоко вздохнул, взял стул и, развернув спинкой вперед, уселся прямо перед Асафом.
– Расскажи то, что понимаешь, – призвал начальник охраны, уперев подбородок в скрещенные на спинке стула руки.
Мутант писал долго, прерываясь на размышления – в эти моменты он поворачивал голову к закрытому окну, насколько позволяла ему отвисшая челюсть, и смотрел куда-то вдаль. Наконец, он протянул бумагу начальнику, но в последний момент, когда тот уже протянул руку, чтобы забрать ее, отдернул, чтобы написать что-то на обратной стороне.
«Мы просто стояли и смотрели на митингующих. Как обычно. Но вдруг такой сильный гнев, ненависть ко всем, кто не такой, как я сам. И я не мог (зачеркнуто) даже не пытался с этим бороться, потому что в этом был какой-то смысл. Мне нужно было наказать непривитых».
Дописанная на обратной стороне фраза гласила: «А сначала я услышал в голове голос: «Убить их!».
Всю дорогу домой Алекс размышлял о двух вещах – слове «наказать», которое использовал Асаф, и списке убитых – среди них были Седзо и Акеми Аракава.
Почему мутант использовал именно понятие наказания, чтобы описать свои чувства? Наказать за что? А Юкичо? Что сказать ей? Как сообщить, что ее родители мертвы? К своей смерти был готов Седзо, но не его дочь. Это было жестоко, ведь он понимал, на что идет.
Но что подвигло толпу начать бунт именно сегодня? И каким же странным было их поведение – так смело давили, а потом, когда уже почти прорвали оборону, бросились наутек. Слово «наказать» определенно имело к этому какое-то отношение. Если за привитыми все же кто-то стоял, уговорив их на решительные действия, то он искал мести. Это могло сузить зону поисков лидера движения. Хотя что-то подсказывало Алексу, что в этом уже нет смысла. Сегодня обе стороны опробовали свои силы и отправились на перегруппировку. Завтра же начнется настоящая война.
Юкичо снова была во дворе со своей игрой. Волна паники обошла ее. Девочка так мирно и радостно скакала на своем светящемся коврике, что просто не верилось в то, что произошло на площади у штаба. Замерев, будучи не в силах оторвать взгляд от этого умиротворяющего зрелища, начальник охраны просто недвижимо стоял почти у самой дороги. Наконец, он решился рассказать ребенку всю правду.
– Здравствуйте, Алексайос! – Юкичо весело помахала ему рукой и улыбнулась.
– Привет, Юкичо! – Алекс помахал рукой в ответ и направился к ней.
– Родители сказали, что вернутся поздно, – беззаботно сообщила девочка, внимательно следя за загорающимися под ногами огоньками. – Хочу их дождаться.
Алекс помялся и открыл рот, чтобы сообщить печальные новости, но комок подступил к его горлу. Он сглотнул и попробовал снова, но слова прозвучали совсем не те:
– Даже не знаю, успеют ли они все сегодня сделать. Может, поужинаешь у нас?
Девочка пару мгновений колебалась, надув губки, а затем ответила:
– Я не против, если и вы с Линдой не против.
Алекс усмехнулся, приобнял Юкичо за плечи и повел в свой дом.
Линда сегодня была сама не своя – рассеянна и встревожена. На ужин она приготовила курицу, но передержала ее, отчего мясо стало жестким и сухим. Салат оказался слишком крупно нарезан и пересолен.
За столом никто не проронил ни слова. Только Юкичо тихо напевала какой-то веселый мотив. Алекс несколько раз ловил
