Фрэнсис Вилсон - Охота на клона
— Послушайте! Так нечестно!
Не меняя выражения лица, красноносый полуобернулся и со всей силы врезал ей по лицу тыльной стороной ладони. Она пошатнулась и чуть не упала. Из разбитой губы потекла кровь. На ее неправдоподобно белой коже кровь казалась тоже неправдоподобно красной.
Потом красноносый повернулся ко мне:
— Повтори, что ты сказал.
Я был беспомощен.
— С дискетками.
У него отвисла челюсть; глаза засверкали от радости.
— Он околпаченный! — завопил он. — Околпаченный!
Зашел сбоку и взъерошил мне волосы. Почти сразу он добрался до средней линии черепа и нашел то, что искал.
— Вот она, коробочка! Он околпаченный! — Красноносый снова встал передо мной. — Твоя женушка узнала, что ты околпаченный, и сбежала? Так, что ли?
— Нет!
— Тогда почему она тебя бросила?
Я попытался вызвать рвоту. Все, что угодно, лишь бы положить конец пытке! Но слова вылетали из меня помимо моей воли.
— Я не мог удовлетворить Мэггс ни в эмоциональном, ни в физическом плане — ни в каком; поэтому она забрала Линни и бросила меня восемь лет назад.
— А, значит, ты околпачился после того, как они улетели! В чем дело? Не смог найти себе живую бабу? Получаешь удовольствие только от дискетки?
— Нет!!! — Да кончится ли это когда-нибудь?
— Тогда в чем дело, околпаченный?
— Так легче, приятнее, удобнее и лучше. Нет «до» и «после», нет никого, кроме меня, и мне не нужно быть ни с кем, и я больше не хочу ни с кем иметь дело!
Я слышал, как признаюсь чужакам в том, в чем не признаюсь даже самому себе! Будь у меня возможность, я бы прикончил красноносого на месте. Но мои запястья и лодыжки были намертво прикованы к креслу. Я не мог поднять голову, не мог взглянуть никому в глаза и напрягал все силы, чтобы не завыть от стыда и отчаяния.
V
Мы снова стояли перед столом Йокоматы, только теперь клон опиралась на меня. Видимо, после оплеухи, которую закатил ей красноносый, у нее до сих пор подкашивались ноги. Ладно, пусть прижимается. Я смотрел прямо перед собой. Мне хотелось только одного: поскорее убраться отсюда.
— …Итак, мы возвращаем вас в город, — говорила Йокомата. — Если меня спросят, я знать вас не знаю; разумеется, вы тоже никогда здесь не были. Если хотите, можете продолжать поиски человека, известного вам под именем Кайла Бодайна. Хотя сомневаюсь, чтобы вам удалось отыскать его раньше меня.
— Это точно! — вставил красноносый, презрительно хохотнув.
Йокомата прищурилась:
— Но если вы случайно — повторяю, случайно! — наткнетесь на какие-то полезные сведения, вы должны немедленно передать их мне. Понятно? Если ваша информация поможет мне найти его, вы получите награду. Но если вы что-то утаите…
Она бросила взгляд в сторону стены, выходящей во двор. Сейчас стена вновь стала непроницаемой, но я-то помнил: там, в саду, бродит тираннозавр.
Нас провели наверх, на крышу, и затолкали на заднее сиденье «ортеги». Четырехпалый и красноносый остались на крыше, препоручив нас заботам пилота. Околпаченный и девушка из Дайдитауна не представляли в их глазах никакой угрозы; вдобавок пилотское кресло отделено от заднего ряда сидений прозрачной непробиваемой перегородкой.
Мы взмыли в темнеющее небо и полетели на восток. Пилот спросил, где нас высадить. Я велел доставить меня в комплекс «Верразано», а клона — в Дайдитаун.
— Я выйду с вами, — заявила она.
— Нет.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Нет!!!
— Но почему?
В мозгу у меня до сих пор работала сыворотка; слова полились бешеным потоком:
— Потому что на сегодня с меня хватит твоего вранья; потому что я хочу остаться один. Не желаю, чтобы ты пялилась на меня. А если ты задашь мне хотя бы еще один вопрос, я вышвырну тебя отсюда! — Под конец в моем голосе послышались истерические нотки.
— Извините, — произнесла она дрожащим голосом и вдруг, уткнувшись мне в плечо, горько разрыдалась. Я услышал, как она бормочет: — Ну почему? Почему у меня все идет не так, как надо?
— Ты промочишь мне комбинезон, — сказал я.
Она отпрянула. На щеках у нее блестели слезы; они стекали вниз, смешиваясь с кровью из разбитой губы. Мой комбинезон спереди уже украшало темное пятно из крови со слезами. Я испытал угрызения совести, вспомнив, что ее ударили после того, как она попыталась помешать красноносому совать нос в мою личную жизнь. Как ни неприятно, я ее должник.
Когда девушка-клон снова уткнулась мне в плечо, я ее не оттолкнул. Все равно комбинезон уже испорчен.
VI
Оказавшись дома, я задвинул за собой дверь и прислонился к ней. Один, слава Ядру! Наконец-то я один. Никогда еще моя комната не казалась мне такой уютной.
Выветрилась ли сыворотка? Я не знал. Теперь, когда я остался один, это не имело значения. Но… после допроса, который учинил мне красноносый, я чувствовал себя мерзопакостно — хуже некуда. Сволочь паршивая! Он полез туда, куда не имел права заглядывать, выставил на посмешище правду обо мне, которая никогда не должна была выплыть на свет. Он…
Я думал, что сейчас взорвусь.
Но не взорвался. И не взорвусь. Даже не надейтесь!
Я сорвал с себя заляпанный кровью комбинезон и пошел в душевую кабину. На меня полились струйки горячей воды с ферментами, но удовольствие было недолгим. Порция, выделенная мне, закончилась, и в дело вступили вентиляторы. Они высушили капли влаги, которая не ушла в сливное отверстие, вернувшись в систему рециркуляции.
Я бросился на измятую кровать и стал вслушиваться в монотонный шум, свойственный всем крупным жилым комплексам. В моей квартире некоторое время было тихо. Потом из кухни донеслось скрипение и царапанье, а чуть позже я услышал резкий шлепок.
Я поднял голову и увидел Игнаца. Он с довольным видом сидел в углу и чавкал. Добрый старина Игнац всегда на посту. Никогда меня не подводит. Тараканы научились переваривать яды, выключать ультразвуковые отпугиватели, но еще ни один не устоял против голодной игуаны. Тараканы для него — любимое лакомство. Игнац целыми днями готов глотать, жевать и переваривать их.
Я встал и принялся мерить шагами свою комнатушку. Мне стало получше, но все равно на душе было мерзко. Не хотелось никуда идти, ни с кем общаться… особенно с самим собой.
Мое внимание привлекло голографическое изображение Линни на полке слева от кровати. Мэггс изготовила его для меня перед отъездом. Особая голограмма, запрограммированная изменяться соответственно возрасту ребенка.
Когда Мэггс увезла Линни, ей было пять лет. Сейчас ей тринадцать; возможно, она похожа на девочку-подростка, которая смотрит на меня с голограммы. Я часто ломал голову, зачем Мэггс оставила мне голограмму. Из сострадания или из мстительности?
Если бы только…
Неожиданно для самого себя я оказался у шкафчика с дискетками.
Возвращаясь от Йокоматы, я дал себе слово, что больше никогда не воспользуюсь дискеткой. Обещал, что разблокирую мозги. Я знаю, как говорят: раз сел на дискетки, это уже навсегда. Не важно, что бы ты ни сделал, дискетка всегда останется частью твоего сознания, и ты невольно будешь сравнивать с ней ощущения от живых людей… и находить в людях недостатки.
Но пора остановиться. Особенно сейчас, когда моя тайна стала известна типам вроде Йокоматы и ее подручных… да еще клону! Надо, надо разблокироваться. Я не смогу еще раз пережить такое унижение, как сегодня. Надо остановиться…
Но только не сегодня.
Сегодня я больше, чем когда-либо, нуждался в дискетке. Я порылся в шкафчике, вытянул одну наугад и поспешил в постель. Как обычно, голограмму Линни я снял с полки и сунул в ящик. Не хотел, чтобы она смотрела на меня. Потом я рухнул на матрац. Вставил дискетку в металлическую коробочку, вживленную в череп, и лег на спину, дожидаясь, пока импульсы начнут действовать.
Вначале медленно… легкие прикосновения, легкая дрожь удовольствия и предвкушения… она на нем, он на ней, обоюдное удовольствие, нарастает, нарастает, окутывает со всех сторон, возбуждение подступает, обжигает, усиливается. Все тело становится сплошной эрогенной зоной — даже те места, где ничего не должно ощущаться. Рецепторы мозга находят способы передать возбуждение… оно нарастает и нарастает, и наконец происходит неизбежное; счастье кажется таким близким и вместе с тем таким обманчиво далеким… мое тело выгибается, я опираюсь о матрац только пятками и затылком… возбуждаясь все больше, пока удовольствие не накрывает меня с головой…
И я засыпаю.
VII
Еще не пробило полдень, а я вновь оказался в баре у Элмеро. Почти все, что случилось вчера, казалось мне сном, но какая-то часть меня застыла в оцепенении, сосредоточившись на металлической коробочке, вживленной в ямку на затылке. Док кивнул мне, как обычно; завсегдатаи бара тоже. Никто не свистел, не улюлюкал, не вопил: «Околпаченный!» Не знаю, чего я ожидал. Из-за того, что о моей тайне узнали несколько человек, я боялся, что о ней стало известно всем.
