Андрей Ливадный - Бездна
«Нет, — мысленно осадил себя Фридрих. — Каждый поступок имеет свою цену и последствия. Инга вступила в тот возраст, когда сломать ее юную хрупкую душу легко. Удар по психике будет невыносимым, неизвестно, как Инга отреагирует на откровение, что подумает о родителях, как станет относиться к ним, узнав о ритуале погружения? Кто может предсказать реакцию подростка?»
Эх, говорил же я вам, расскажите дочери о Пути Выживших, мысленно укорил Фридрих Николая и Катю. Так нет, не послушали старика…
Но поздно стенать. Сейчас от его ответа зависела судьба девушки.
— Дедушка, я тут! — Инга шутливо помахала ладонью. — О чем так глубоко задумался? И почему молчишь? Кто эти люди? Зачем они носят неудобные костюмы? И где их эмры?
— У них никогда не было эмирангов, — глухо произнес Фридрих.
— То есть… как?! — Инга едва не выронила чашку. Ее глаза выражали недоверие. — Нет, ты шутишь?! Разве эмр не рождается вместе с младенцем?
— Нет.
В глазах Инги читалась полная растерянность.
— Эмиранг не рождается вместе с младенцем. — Фридрих говорил медленно, тщательно подбирая каждое слово. — Он приплывает из неведомых нам глубин, когда ребенку исполняется годик. Но еще в пору моей юности что-то случилось: эмры все реже стали всплывать из пучины Бездны. Не все дети смогли получить симбионта. Не осуждай их.
Инга вскинула недоуменный взгляд.
— Кого?
— Людей, что вынуждены жить без эмирангов. Они по-своему несчастны, но не осознают этого. Как бы тебе объяснить? Им неведома настоящая свобода. Такая, что есть у тебя.
— И потому им позволено уничтожать Волнующийся Лес?
Отшельник был рад переключиться на новую тему.
— Просеки нужны, чтобы установить и закрепить вертикальные растяжки для длинных тросов, — ответил он. — Я разработал систему дыхательных куполов. Они позволят соединить между собой кварталы батт отсеков, — заметив, что Инга не совсем понимает, о чем идет речь, Фридрих внезапно попросил ее: — задержи дыхание, насколько сможешь.
Она глубоко вдохнула, замерла, лишь глаза вопросительно смотрели на отшельника.
Тот не торопился давать пояснения.
Через пару минут Инга ощутила беспокойство, затем в груди появилась тяжесть, мышцы лица напряглись, воздух рвался наружу, до рези в груди хотелось вдохнуть, — вне контакта с нервной системой эмиранга она не смогла переключиться на «подводное дыхание», и, наконец, не выдержав, судорожно выдохнула, закашлялась, несколько секунд жадно хватала ртом влажный воздух батт отсека.
Перед глазами плыли черно-оранжевые круги.
Казалось, изменилась сама ткань пространства. Она еще не осознавала всей глубины мгновенных перемен в мироощущении, лишь на душе стало очень тревожно.
— Ты уже достаточно взрослая и можешь дать оценку полученным ощущениям, — избегая говорить о Пути Выживших, Фридрих не собирался оставлять без пояснений другие, не менее важные для нее вопросы. — Теперь ты понимаешь, как сложно жить людям, у которых нет эмирангов?
Инга кивнула. Растерянность в ее взгляде сменилась состраданием.
— Ты большую часть времени проводишь вдалеке от города. Оттого и перемены кажутся тебе значительными. А на самом деле все происходит давно, постепенно. Целое поколение повзрослело, как и ты. Но у них нет эмирангов, они выросли, не покидая батт отсеков, и теперь стараются наладить свою жизнь. Я помогаю им в меру сил. Сделал с десяток герметичных костюмов. Спроектировал систему воздушных куполов, — скоро ты сможешь их увидеть из окна батт отсека.
Инга внимательно выслушала его, задумалась, а затем неожиданно спросила:
— Дедушка, а у тебя был эмиранг?
Чашка в руке Фридриха дрогнула. Он едва не пролил горячий напиток, машинально переспросив:
— Был ли у меня эмиранг? Да, был, — после небольшой паузы ответил отшельник. — Но, он погиб.
Инга онемела от жестокого смысла его фразы.
Гибель эмиранга — самое худшее, что только может произойти в жизни человека. На ее глазах выступили слезы. Потрясение оказалась настолько сильным, что дрогнул подбородок, защипало в носу.
— Дедушка, как же так?
— Моя вина, — тяжело вздохнул Фридрих. — Я был молод и беспечен. Хотел открыть все тайны окружающего мира и в итоге поплатился за свое безрассудство.
— А что ты сделал? — сердце Инги замерло.
— Попытался достичь дна Бездны.
Инга, ошеломленная его признанием, поначалу не нашлась, что сказать, а затем выдавила:
— Но у Бездны нет дна! Все это знают!
— Так принято считать, — мягко поправил ее Фридрих. — На самом деле дно должно быть. Обязательно. Бездна, — это давний разлом в планетарной коре, след катастрофы, произошедшей миллионы лет назад. Когда образовалась гигантская трещина, часть древнего дна сползла вниз, обрушилась в нее. Океан кипел, ведь вода соприкоснулась с жаром недр, все живое на тысячи километров вокруг погибло.
Инга крепко зажмурилась, пытаясь представить явления, что так скупо обрисовал дедушка Фридрих.
Нет, вообразить как вода и огонь сходятся вместе, как кипит океан, а дно проваливается, покрываясь трещинами, она не смогла, вместо четкой картины на фоне смеженных век метались лишь расплывчатые тени.
— Зачем же ты решился отправиться туда?
— Я был молод, — повторил Фридрих. — Мне не давали покоя вопрос, почему эмиранги стали все реже подниматься из пучин? Я хотел отыскать причину и исправить ее, но не рассчитал своих сил. Нас с эмром подхватило мощным течением, вынесло в кипящие широты, где океан бурлит от извергающихся столбов ядовитых газов. Мы боролись, но силы стихии оказались сильнее.
— Как же ты уцелел?
— Меня спас эмиранг. Я потерял сознание, а он продолжал плыть в отравленных водах, пока не преодолел их, сумев добраться до Изумрудной Глади, — голос Фридриха все же дрогнул. — Фермеры нашли нас, но слишком поздно. Меня выходили, а эмиранг погиб, — отшельник порывисто встал, отвернулся, чтобы Инга не видела выступивших слез. — Фильтруя воду, добывая для меня кислород, эмр получил смертельную дозу токсинов.
— Дедушка, извини! Я не хотела тебя расстраивать!
— Ничего. Ты все равно бы спросила, рано или поздно… — старик украдкой вытер глаза, вернулся за стол. — Хочешь узнать, что было дальше?
Инга неуверенно кивнула.
— Почему ты все время живешь один, так далеко от города? — тихо спросила она.
* * *Фридрих многого недоговаривал, щадя и без того растревоженные чувства Инги.
Много лет назад он оказался тем, кого судьба вырвала из общего строя, бросив в стремнину роковых событий. Он не сумел справиться с юношескими эмоциями, поставил под сомнение право таинственной, безликой силы решать, кто из младенцев будет жить, а кто навек сгинет в темной пучине Бездны.
Прожитое проносилось перед мысленным взором. Нелегкая судьба спрессовывалась в ярких, не потерявших остроты воспоминаниях. С высоты прожитых лет он понимал: вызов, брошенный Бездне, ему бы простили, списав на юношеское безрассудство, настоящая «вина» заключалась в том, что он выжил, сумел вернуться из мрачных пучин, не раскрыв их тайн, но потеряв своего эмиранга.
— Меня изгнали из Лазурного Чертога, — глухо произнес отшельник.
— За что, дедушка? — вскрикнула Инга.
— Я погубил эмиранга, — скупо ответил Фридрих. — Такое в пору моей юности не прощали.
— Но ты же сам сказал: целое поколение выросло без эмров!
Он горько усмехнулся.
— Все относительно. Законы в те времена были другими. Эмиранги появлялись все реже, и человек, допустивший гибель симбионта, должен был понести публичное наказание.
Инга почувствовала спазм, словно ей не хватало воздуха. Ведь несколько минут назад она пыталась задержать дыхание, и что из этого вышло? Как же дедушка Фридрих оказавшись один, без эмиранга, сумел выжить?
Он перехватил ее взгляд, и внезапно произнес, в разрез с леденящими мыслями девушки:
— А это уже другая история. Трудная, но по своему счастливая. У меня была тайна, она и помогла выжить. Но давай обо всем по порядку, раз уж зашел такой разговор.
Инга кивнула, даже не представляя, что могло спасти изгнанного из города юношу?
* * *Фридрих начал рассказ издалека. Его голос теперь звучал спокойно, вдумчиво:
— В пору своей юности я, как и любой подросток, грезил приключениями. Мы с эмирангом надолго уплывали из дома, исследуя окрестности Лазурного Чертога, иногда вопреки запретам взрослых забирались очень далеко. Мир казался таким светлым, лучистым, простым, беззаботным. Мне очень нравился стекловидный лес, особенно в солнечную погоду, когда он весь искрился, полыхал, — я мог часами парить над ним, любуясь преломленным в зарослях солнечным светом.
Отшельник сделал глоток терпкого, уже остывшего отвара, затем продолжил:
