Александр Зорич - Без пощады
Игра состоит в том, чтобы твоя ложка улетела как можно дальше. Только и всего.
— Это как? — спросил ошалевший Меркулов, когда самый рослый из итальянцев с ликующими воплями побежал за своей ложкой, ударившейся о землю в семи метрах у нас за спиной (остальные ложки взлетали выше, но летели круче и едва не настучали капитан-лейтенанту по макушке).
— Это вот так, — ответил я, приветственно улыбаясь итальянцам. Дальше улыбок и чао-какао у нас с итальянцами не шло. Персональных переводчиков нам не выдали (напротив: отобрали даже те, которые были у некоторых на момент сдачи в плен). Горячие же итальянские парни отбывали детство в захудалой колониальной школе на Лючии. Язык межнационального общения там преподавали из рук вон плохо. Помню даже до войны репортаж такой проблемный: вот, дескать, Закон о Языке приняли, а не исполняем! И ладно бы всякие отсталые правительства, но даже нации-комбатанты!
— Что это за дьявольщина? — продолжал докапываться Меркулов. — Переменное магнитное поле?
— Я не знаю, что за дьявольщина. Это не магнитное поле. И не гравитационное. В чистом виде по крайней мере. Это — аномальный физический эффект, не имеющий ни названия, ни разумных объяснений. А табличка, поставленная заботливыми клонами, указывает границу зоны, в которой этот эффект проявляется.
— А что случится с человеком, который туда зайдет?
— Проверять никому неохота. Но клоны, наверное, недаром желтую табличку поставили. Пойдемте дальше гулять?
— Пойдем… И много здесь таких зон?
— Много. И не только таких. Это не планета, товарищ капитан-лейтенант, а психоз. Никто в Объединенных Нациях о такой не слышал. Даже в Глобальном Агентстве Безопасности о ней ничего не известно. По крайней мере лейтенантам. Пришлось назвать Глаголом.
— Плохо работают… Плохо! Ишь Глагол выдумали! Азов, мать его за ногу, Ветер-Древо-Зубр-Игла… И наша, флотская, разведка никуда не годится! Заселенную клонскую планету проморгать — где это видано… Быть такого не может! Понимаешь, лейтенант? Не может быть!
Разговор мы продолжали на ходу, направляясь к западному краю плато. Чтобы Меркулов отчетливо представил себе незавидные перспективы бегства, я хотел показать ему местные достопримечательности. А то ведь по всему было видно: этот субъект сбежит первой же ночью. И сгинет без следа, дурень…
Я вздохнул.
— Това-арищ капитан-лейтенант, не верите мне — спросите у старших по званию.
Но Меркулов меня не слушал. Его мысли уже неслись дальше. Причем в том самом направлении, которое я и предугадывал.
— Сколько клонов в охране лагеря? — отрывисто спросил он.
Меркулов вообще говорил отрывисто. Произносил два-три слова, а потом запинался на секунду — причем в самых неподходящих местах, из-за чего сбивались привычные русскому уху интонации. Например, свой вопрос он задал примерно так: «Сколько клонов в охране?..» Пауза и вроде бы конец вопроса. А потом неожиданно, с повышением голоса: «…лагеря?»
— Не знаю. С виду цитадель рассчитана человек на сто — сто двадцать.
— Это я понял. Нужны точные цифры. Ты не пытался подсчитать число постов? Количество смен? Не следил, как часто меняются солдаты в дежурных нарядах?
— Как уследишь за ними, если большая часть — клонированные демы?
— Черт… Верно. А сколько офицеров?
— Человек десять. Но это ни о чем не говорит. Подразделение, которое нас охраняет, явно укомплектовано командным составом сверх штата. Десяти человек офицеров хватило бы на три роты — если учитывать, что они обычно ставят на взводы не лейтенантов, а суперсержантов. А тут рота максимум одна. Кроме того — заотары.
— Какого черта?
— Наставники. Как вы могли заметить, нас здесь воспитывают. Их не меньше пяти. Еще минимум три заотара должны быть в любом конкордианском гарнизоне для проведения священнослужений. Это жрецы, эгбады, если выражаться точно.
— Мне плевать, эгбады они или трибады. А сколько пленных в лагере?
— Сейчас — человек сто. Большая часть бараков законсервирована. Но если принять, что один барак вмещает минимум двадцать пять человек, то расчетная емкость лагеря составит… семьсот пятьдесят…
— Не важно. Меня интересует расклад сил на сегодня. С твоих слов выходит — один пленный на одного клона?
— Выходит, так.
— Хреново… Лучше бы пять на одного… И хорошо бы рядовых иметь побольше, а то офицеров подставлять под пулеметы жалко… Тут же все офицеры?
— Да. Причем, за редкими исключениями, офицеры военфлота. Есть и несколько адмиралов. А вот рядовых, сержантов, старшин и мичманов нет.
— Разумно. Младший состав флота должны держать отдельно. И пехтуру отдельно. К земле поближе. — Меркулов почему-то хохотнул. — Что-нибудь про лагеря для рядовых слышал?
— Немного. Знаю только, что если всех офицеров нашего военфлота конкордианцы автоматически приравняли к пехлеванам, то рядовой состав — к демам. И наверняка условия в лагерях для рядовых куда хуже, чем у нас.
Тут капитан-лейтенант, который, кажется, снова перестал меня слушать, воскликнул:
— Постой-ка! Да это же Наотар!
— Что?
— Да планета, планета эта! Наотар! Как я сразу не догадался?!
— Почему вы так решили?
— Рельеф подходящий.
Это была уже чистая фантазия. «У него что — действительно контузия?» — подумал я и терпеливо возразил:
— Это не Наотар. Поверьте. Я там воевал.
Меркулов не счел нужным скрывать от меня свое недоверие.
— Когда успел?
— В мае прошлого года было столкновение с джипсами. Вы должны были слышать. По его итогам Генштаб издал «Памятку о Наотарском конфликте».
— Читал. Так ты там был? Ты же совсем молодой!
Я вкратце рассказал Меркулову, как меня занесло добровольцем в Экспедиционный Флот «Наотар» прямо с третьего курса Академии.
— Да-а… А мы в то время гнили от безделья в Городе Полковников. Эх, наш бы «Адмирал Нахимов» туда, мы бы этим джипсам вмазали! А вы на ничью все свели, мир-ротворцы… Это надо же было придумать — кадетов желторотых в бой послать вместо кадровых офицеров!
О том, что кадровых офицеров в Экспедиционном Флоте было завались, я промолчал. Зачем говорить очевидное? Ну а что таких нервных, как Меркулов, нам только и не хватало в тот страшный час, когда мелкие джипсы копошились вокруг разродившейся домны, я и подавно не сказал. Один лишний выстрел мог тогда привести к тотальной войне с межзвездными бродягами! И — я почему-то не сомневаюсь — Меркулов в ту минуту открыл бы огонь на поражение. Перестрелял бы новорожденных джипсов, не колеблясь. Вопреки приказу, который он бы «не получил» из-за «неполадок с оборудованием».
— А вы, товарищ капитан-лейтенант, где воевали? — спросил я, чтобы увести разговор в сторону.
— Я же говорю, в Городе Полковников сидел! Где воевал?! — вспылил Меркулов. — Вокруг фонарей этих орбитальных фигурял, как папа Карло! Эскадрилью слетывал, м-мать!..
— Я имею в виду — сейчас. После девятого января.
— А-а-а… Так и говори. Про «Адмирал Нахимов» знаешь?
— В общих чертах. Новый ударный авианосец типа «Адмирал Ушаков». Первый полет совершил, кажется, полтора года назад…
— Ты еще ТТХ назови, — скривился Меркулов. — Как с Луны свалился, честное слово… Вам что, про «Нахимова» не рассказывали?
— Секретность кругом. Клоны с нами новостями не делятся, а почти все пленные офицеры здесь сидят дольше меня. Поэтому я про войну мало знаю. Начало встретил на Земле, потом был переброшен в Город Полковников. Там нас спешно обучили пилотированию «Дюрандалей». Из Города Полковников на авианосце «Три Святителя» ходили в рейд на Фелицию. Там меня и сбили. В первом боевом вылете.
— Ты, выходит, из девятнадцатого отдельного? — Голос Меркулова потеплел.
— Так точно.
— Шубина знаю, Бердника тоже. Видел их, дай бог памяти… четыре дня назад… И что же: ты был в том вылете, когда «Атур-Гушнасп» завалили?
— Был. Вторая истребительная эскадрилья, командир — Готовцев. Мы зенитки на «Атур-Гушнаспе» подавляли… А скажите, товарищ капитан-лейтенант, «Три Святителя»… летают? — Я разволновался, будто девчонка на первом свидании. Очень уж важным был для меня этот вопрос. Любой пилот палубного базирования поймет — почему.
— Ничего им не сделается, «Святителям» твоим. Летают. Только низко и медленно.
— Как понимать?
— После того как они вертихвосток этих в Город Полковников приволокли, — не требовалось быть чемпионом Хосрова по общей эрудиции, чтобы догадаться: бравый капитан-лейтенант величает «вертихвостками» моих милых балерин, — техкомиссия ваш авианосец от боедеятельности отстранила. В полетной палубе вам клоны таких дырок навертели, что через них кофейный сервиз в капитанском салоне было видно. За пару недель «Три Святителя» кое-как залатали, а потом снова допустили к полетам — но только в качестве стационера. Он сейчас вместе с «Князем Пожарским» на орбите кружится, охраняет.
