Илья Стальнов - Нереальная реальность
Лаврушину на миг стало жаль его. Но он подавил в себе это чувство. И нажал еще на одну клавишу.
И появился огненный вихрь. Он закружился вокруг Фрэдди. Смел его полосатую рубашку. Пораженные друзья увидели, что тело Фредди бугрится вовсе не язвами – на самом деле это крошечные лица, пытающиеся вырваться наружу.
И они стали вырываться, рвя на клочки тело маньяка.
Он визжал, катался по полу. Вихрь терзал его. Погубленные души вырывались на волю.
Фрэдди, а точнее, то, что от него осталось, приподнялся на руках, и увидел перед собой сорванное со стены зеркало.
– Не-ет!
Зеркало было изо льда. И оно притягивало Фрэдди. Вот его руки коснулись стеклянной поверхности и будто покрылись инеем.
– Не-ет!
Но его уже засасывало туда.
Последней исчезла рука с ножами. И зеркало пошло узором трещин.
– Подействовало, музыкант ты наш, – воскликнул Степан, сидевший на полу и дрожащий, как на трескучем морозе. И голос его тоже дрожал.
– Все хорошо.
– Теперь когда эта сволочь вернется?
– Никогда, – уверенно сказал Лаврушин. – С этим врагом мы разделались.
– А с остальными?
– Остальные придут вслед за ним. Недолго ждать.
– Надо и отсюда бежать.
– Надо.
– Но как?
– Я знаю. Главное проснуться.
– Попытаемся.
Друзья одновременно вынырнули из сна. Комната была целая. Ссадины и царапины на коже – настоящие.
Они оделись. Собрались. Лаврушин встал в центре комнаты. Зажмурился. И его пальцы побежали по клавишам.
Вихрь захватил друзей…
Часть четвертая
Темные миры
– Догоните! Посадите ее на иглу! – послышался истошный крик.
По улице пробежала визжащая девица. За ней неслось пятеро бандитов, весь вид которых говорил о том, что они не просто бандиты, а бандиты распоясавшиеся, злобные, отпетые и ничего не боящиеся. Кто из них был с пистолетом, кто с кастетом, кто с ножом. Приказывал им по пояс высунувшийся из окна «Вольво» хорошо одетый мерзавец.
– «Сельва», Гарлем? – прошептал Лаврушин, прислоняясь спиной к стене дома.
– Черта с два, – покачал головой Степан. – Россия. Действительно, напротив был магазин с вывеской «Булочная».
Бандиты все-таки нагнали девицу, визжащую громко и отчаянно, затолкали ее в «Жигули», и те вместе с «Вольво» резво набрали скорость, завернули в переулок и скрылись из вида.
Друзья быстро сориентировались. Оказалось, что они действительно в России. В Москве. В переулке недалеко от Пушкинской площади.
На столицу опускались голубые стеклянные сумерки – время, когда очертания предметов проступают особенно четко, когда становится немного грустно и загадочно. Но только не здесь. Здесь было не до легкой грусти!
Пушкинская площадь и Тверская улица были забиты народом, как метро в час пик. И каким народом!
Под памятником Пушкина человек десять, со всеми удобствами разложив принадлежности, кололись наркотиками. Вокруг было уже десятка два полностью приторчавших.
Поодаль плечом к плечу стояли демонстранты с плакатами: «Свободу голубым», «Союзу лесбиянок России быть!», «Гаврилу Попова – в Президенты этой поганой страны», «Умрем, но не сдадимся».
Инвалидов бродило столько, что ни в одной богодельне не сыщешь. Они убого позвякивали орденами, трясли культями. У «Макдональдса» толпа панков и металлистов сноровисто переворачивала милицейскую машину. Рядом музыкальная группа с электрогитарами исполняла тяжело-роковскую песню – и грохот летел над Тверской такой, что друзья вспомнили берлинскую бомбежку. От таких звуков молоко сворачивается. И глаза из орбит вылезают. Такая музыка должна приравниваться к запрещенным видам оружия. Но туземцам она нравилась. Молодняк бился в экстазе, колотился головой об асфальт и добивал последние стекла на троллейбусной остановке.
Проститутки на Тверской стояли шеренгами. И какие проститутки! Это были полуголые, в черных чулках, жадно и страстно облизывающие губы, развратные, стреляющие глазами и беспардонно вцепляющиеся в прохожих шлюхи! Два милиционера, не обращая внимания на то, что трое бугаев выворачивают у прохожего карманы, ходили от одного уличного торговца порнопродукцией к другому с протянутой фуражкой, и в нее ложились все новые потертые деньги. Под деревьями в сквере целые толпы занимались любовью, притом откровенно и не стесняясь, а у порога кафе трое кавказцев насиловали пышнотелую блондинку. Та орала – больше для приличия, а, может быть, и от радости.
– Святые угодники, что же это такое? – простонал Лаврушин и стукнул по руке замызганного беспризорника, который старался обшарить его карман.
– Это, брат, чернуха, – Степан с трудом, как присосавшегося клеща, отодрал от себя прилепившуюся проститутку. – Фильмы с конца восьмидесятых до середины девяностых.
– Гарлем по сравнению с этим – просто курорт, – сказал Лаврушин.
Послышался отдаленный гул, как от бомбардировщиков, выходящих на линию бомбежки. Все вдруг притихли и начали ждать. Машины опасливо прижимались к тротуару.
Гул нарастал, пока не превратился в оглушительный стрекот моторов. И вот потек стальной поток. Десятки – нет, сотни! – мотоциклов. Их вели татуированные громилы, все в черной коже, металлических шайбах, заклепках, браслетах. И в черных очках – это вечером-то и за рулем! В них была неумолимая сила. Они напоминали идущую стальным маршем по захваченной Украине танковую дивизию СС.
Милицейский «Москвич» от греха подальше юркнул в переулок.
– Откуда их столько? – поинтересовался Лаврушин.
– Рокеры! – заорал старичок, с красным знаменем в руке. – К стенке! Всех к стенке! Сталина им не хватает! Когда я служил в ГУЛАГе и убивал там людей, не было никаких рокеров! И наркоманов не было! Всех к ногтю! Да здравствует Сталин!
– Как вы можете? – укоризненно произнес интеллегентствующий, чисто одетый, с жалостливым взором хлюпик. – Мой дед погиб в ГУЛАГе. Мой отец погиб в ГУЛАГе. Моя мать родилась в ГУЛАГе, а потом была узником совести в психушке.
– И тебя в ГУЛАГ. К стенке. Всех к стенке, – развоевался старичок, и к нему стали придвигаться такие же, с томами Ленина и Энгельса под мышкой, старые, злобные, как черти из глубокого омута.
– А я в девяносто первом был на баррикадах, – не отставал хлюпик. – И нас поганые коммуняки давили танками. Живых людей – танками. Но мы выстояли, потому что не хотели, чтобы вновь вернулись ГУЛАГи.
Старичок спорить не стал, а просто дал древком знамени интеллегенту по голове. Тот рухнул на колени, но гордо воскликнул:
– Демократия победит!
И получил еще разок по голове. На этот раз толстенным фолиантом – Ленин, полное собрание, том одиннадцатый.
Друзья с трудом выбрались с Пушкинской, чудом не ограбленные, не искалеченные, целые – уже счастье.
– Нам бы пулемет прикупить. Без него тут ходить опасно, – сказал Степан.
– Тут пулеметом не обойдешься.
– А мы не можем отсюда смыться?
– Нет. У меня контакт с «пианино» утерян. Придется несколько дней тут прокантоваться.
– Да тут бы несколько минут выжить…
Но им опять повезло.
– Квартиры сдаются. Кому комнаты? – орали старушки и дедки, выстроившиеся около Почтампа.
– На пару дней? – спросил Лаврушин, выбрав скромную старушку, вызывавшую наибольшее доверие.
– Деньги вперед, милок. Эпоха на дворе такая. Как яе… базар.
– Рынок, село ты без МТС, – ворчливо поправил ее дедок в майке с надписью «Коррозия металла – тяжелейший рок!»
– Договорились, – сказал Степан.
Они выменяли в ближайшем обменном пункте рубли. И остановили такси.
– Так, – широкоплечий промасленно-пробензиненный шофер мрачно оглядел их. – Грабить будете?
– Да вы что? – смутился Лаврушин.
– Все так говорят, – поигрывая монтировкой задумчиво протянул шофер.
– Мы же интеллигентные люди.
– Во-во, на прошлой неделе два доктора наук были. И туда же – грабить.
– Да с нами старушка.
– Во-во, на позапрошлой неделе три старушки были. Кто ж мог подумать, что у них «наган».
– Не будем мы грабить.
– Ладно. Но деньги вперед.
Лаврушин дал деньги из долларовых запасов. Они сели в машину.
– И смотрите у меня, не шалите – шофер продемонстрировал обрез винтовки. – А не то сразу в брюхо пулю.
Машина ехала по московским улицам. Это было нечто! Даром, что поздний вечер – народу везде тьма. На Манежной был многолюдный митинг. На Лубянке – тоже митинг. На Сретенке шла стрельба. На Сухаревке милиционеры цинично били и обирали людей.
И везде был мусор-мусор-мусор. Будто все коммунальные службы получили задание не убирать город, а наоборот – завозить отходы со свалок. А еще везде были бомжи. Они валялись в огромных количествах – примерно столько бывало загорающих на городском пляже Сочи в разгар сезона. Пахло огромной помойкой.
– Трущобы какие-то, – сказал Лаврушин.
– Пярястройка, – сказал старушка, сидящая рядом с шофером такси.
