Федор Березин - Лунный вариант
Еще, разумеется, каждый план по отдельности не давал никакой гарантии уничтожения Аномалии. Например, из того, что взрывался кислородный бак, вовсе не следовало, что капсула воспламенится и тем более затонет. Даже нарушение деферента могло иметь значение только после «прокалывания» страхующих надувных баллонов. Короче, сама груда планов демонстрировала полную неготовность ЦУПа к подобному развитию событий.
И все-таки среди предложенной белиберды имелось одно такое же спорное, но все-таки решение. Оно сразу понравилось Владиславу Николаевичу, ибо предусматривало наличие у исполнителя пилотских навыков. А ведь он еще школьником посещал аэроклуб и прыгал с парашютом.
Глава 26
Ощущение силы
И когда подошло время, он уже многое успел. Он успел вдоволь наглядеться на горизонт. И не то чтобы ему надоело (где-нибудь на балконе сочинской гостиницы, не вставая с раздвижного шезлонга, можно было бы делать это гораздо-гораздо дольше), но как-то убедило, что сколько-то сотен квадратных километров моря – это все-таки много и что цивилизация, рыпнувшаяся в космос, как-то не очень досконально освоила вроде бы обжитой мир. Он успел проверить выполнение плана «номер Раз»: после освобождения от креплений контейнер с таинственным содержимым сдвинуть с места не удалось. Он достал из НАЗа (носимого аварийного запаса) специальный многофункциональный нож, но все же не решился осуществлять план, по которому следовало полностью покинуть нутро капсулы и прорезать надувные баллоны. Он все время чувствовал головокружение и чудовищную слабость: ему казалось, что его закаленное центрифугами тело весит килограммов двести. Но он все же сделал нужное не по подсказкам мудрого Центра управления, а по своему собственному проекту. Непонятно, почему в ЦУПе совсем забыли о пистолете, придаваемом к НАЗу. (Может, и не забыли, а по въевшейся в жизнь замполитовской привычке опасались несчастных случаев от неправильного обращения с оружием.) А вот Владислав Николаевич о нем вспомнил. И хотя тело ужасно болело и не слишком желало слушаться, он заставил себя нырнуть внутрь спускаемого аппарата еще раз, взять девятимиллиметровый автоматический пистолет Стечкина и, как можно устойчивей разместившись наверху, расстрелять всю самонадувающуюся резину. От грохота и еще от радости осуществления хоть чего-нибудь нужного появилось ощущение силы.
А вот что он сделать не сумел: он не смог связаться с поисковыми средствами по радио. Весь диапазон был забит какими-то странными разрядами. Может, где-то поблизости бушевали грозы? Хотя не исключено, что ведущие поиск корабли уверенно принимали передачу автоматической щелевой антенны, начавшей сигнализировать сразу после срабатывания двигателей мягкой посадки. А еще Владислав Николаевич не задействовал систему аварийных пусков сигнальных ракет. Он заблокировал ее по приказу свыше еще за пять тысяч километров от Земли. Свои обязались найти его и так, а давать лишний шанс в поиске американским «ястребам» не позволялось.
Затем он снова ждал.
И хотя он не спал, он едва не проворонил развязку всей своей эпопеи.
Глава 27
Насморк
В космическом полете существует один миг, когда сердца сотрудников Центра управления замирают не от предчувствий плохого, что естественно, ибо наш разум гадок и с мазохистской настойчивостью лепит всякие мерзости без счета. В этот миг сердца замирают от неопределенности. Длится это минуты, и сделать ничего нельзя. Ибо в эти растянутые мгновения космическое тело будто проваливается в кошмар звездолетчиков будущего – «черную дыру». В действительности все проще – корабль валится сквозь атмосферу, и физическая среда вокруг него обращается в пятую по счету форму материи – плазму. Радиоволны не способны пробить брешь в плазменном коконе. Все, что остается в распоряжении обладателей гигантских антенных полей и сверхчувствительных приемников, – это тревожное ожидание. Правда, если дело вершится над родным советским Казахстаном, многочисленные радиолокационные станции всегда готовы помочь. Они способны если и не протянуть телепатическую нить к стиснутым многократным «G» космонавтам, то по крайней мере доложить, что большая раскаленная капля гасит скорость и, значит, вот-вот замрет под растопыренной связкой парашютов. Здесь, в южной части Индийского океана, все несколько неопределенней. Морские локаторы все же не чета сухопутным стационарам, а те, что достойны, не могут быть сразу везде. Например, научно-техническое чудо – «Космонавт Юрий Гагарин» – находилось в северной части этого же океана, вблизи полуострова, наградившего такое скопище воды производным от собственного имени.
Совершенно неожиданно момент радиолокационного наведения наступил несколько раньше. Могло ли это быть вызвано естественными причинами? Весьма маловероятно, ибо процесс полета просчитан посекундно. Однако и не приравнивается к чуду: верхние слои атмосферы, те, что лежат между высотой действия зондов и орбитами спутников, остаются достаточно неизведанными областями пространства и в наше время. И, значит, все укладывалось в рамки и оставалось в пределах обычной таинственности перерождения бабочки, нарезающей одиннадцать километров в секунду, в статичную полосато-парашютную гусеницу.
Кто в далекой северной стране мог ведать полную правду? Откуда, с какого антенного поста получилось бы пронаблюдать, как стопятидесятитонный атомный цербер сделал над Анголой новый ракетный маневр. Ладонь, прикрывающая загадку «орла-решки», сдвинулась и продемонстрировала результат. Выбор состоялся.
Ни один, ни другой советский корабль не могли видеть друг друга. Не только из-за расстояния. Они и раньше не обладали возможностями расстрелянного «Салюта», а уж теперь, после сброса приборных отсеков, они стали слепы и беспомощны, как новорожденные котята. Но большой, поднаторевший на успешной охоте филин уже пялил в черноту космоса свой сорокасантиметровый рефлектор наведения. Он еще не видел цели, но его электронные машины владели арифметикой, а гироскопы коррекции уверенно отрабатывали введенные градусы.
Так что никто в Центре управления, а уж тем более никто из русских космонавтов не видел, как из-за изогнутого крутой дугой горизонта выкатился циклоп-охранник этой, еще не принадлежащей, но так жаждущей стать американизированной планеты. Размещенное в станции «Скайлэб» лазерное чудище напряглось и плюнуло в мир невидимой в безвоздушном просторе нитью.
Один из тех, кто находился на мушке – Виктор Иванович Пацаев, – когда-то в молодости занимался фехтованием. Был ли сейчас в этом толк? Шпага, пронзившая небо, прошла сквозь боковое фторопластовое забрало «Союза-11» без всякого предупреждения. Здесь не имелось места для спорта, это была настоящая космическая война – совсем не олимпийские игры. Расстояние между палачом и жертвой когерентный пучок преодолел за одну тысячную долю секунды – не фиксируемый сознанием отрезок времени. Он был настолько мал, что даже датчик внутреннего давления спускаемого аппарата среагировал на утечку воздуха не сразу. Когда он пыхнул аварийным пурпуром, приученный летной практикой подполковник Георгий Тимофеевич Добровольский осознал, что происходит.
Отверстие было маленьким, к тому же отливало багрянцем от перегрева и легко наблюдалось. Возможно, что его удалось бы зажать большим пальцем правой руки, облаченным в перчаточную плотность. Однако вначале Георгию Тимофеевичу требовалось отстегнуться и встать. И это при навалившейся перегрузке. Да еще и при повышении температуры от прорвавшегося внутрь огненного тарана. И все-таки тренированное мастифами центрифуг тело напряглось и почти успело выполнить эту сверхсрочную, позарез необходимую работу. Видит Бог, командир корабля не успел совсем-совсем чуточку.
Ранее, перед посадкой, оба живых члена экипажа жаловались Центру на ужасный насморк – прямое следствие перенесенных герметизаций и разгерметизаций при шлюзованиях. Пролом атмосферы в полном снаряжении, при перегрузке, со стиснутыми зажимами носами мог привести к печальному итогу – лопнувшим ушным перепонкам. Уши было жалко, и после длительного консилиума совет врачей все ж таки обязал их надеть скафандры, однако разрешил не напяливать шлемы.
Сознание – хитрая штука. Еще никто ни разу не улавливал момента, когда оно ускользает прочь. Через считаные секунды оба космонавта лежали на креслах, прижатые десятикратным молохом обратного ускорения, причем Добровольский упал на бок, и теперь многочисленность «G» получила шанс сломать ему позвоночник.
Но все это: и насморк, и перепонки, и остеохондроз с радикулитом – все это стало абсолютной мелочью. Как только спускаемый аппарат вошел в плотные слои атмосферы, в недра вскрытой консервной банки «Союза-11» хлынул внешний тысячеградусный жар. Мгновенно все трое, включая Юрия Алексеевича Гагарина, стали почти полностью готовы для захоронения в колумбарии Кремлевской стены.
