Иван Граборов - Гончая свора

Сейчас Лим спал и видел во сне южный полюс родной планеты. Гражданам Клусского единения запрещалось в те стародавние времена покидать планету без особого разрешения, но он и на Клуссе, за краем Соату, нашёл по своему необычные, уединённые места, полные аскетичных, красивых пейзажей, застывших в миге непоколебимой вечности самолюбования. Там они часто проводили свободное время. Там они говорили и делились песнями. Там они вновь страстно полюбили друг друга.

Чудесный сон вдруг миновал, словно его и не было. Прохладный ветер, завывая от скал, встрепал его сухие чешуйки. Проснулся он сразу, полностью избавившись от дремоты. Так с ним происходило только тогда, когда рядом появлялся посторонний. Часть наследственности или таинственным образом приобретённый навык? Он не знал.

Небо, перенасыщенное облачностью, переливалось гаммой от тёмно-синего к чёрному с белыми капушками вихрей. Кругом стояла ночь. Рмун продолжала спать, посапывая в его затёкшее запястье правой руки. Ветер переменил направление. Лим ощутил донёсшуюся свежесть прохлады и вдохнул новый запах, похожий на тёртый уке. Этот запах окружал ближайшее пространство: подошедших со спины было от шести до двенадцати особей. Их пляшущие тени выросли и убегали до самого Йакшума. Фельветовый огонь, горящий позади, тому виновник.

Индикаторы боевого костюма подали Лиму сигнал. Он сделал очередной укол Рмун в висок. Раздался тихий всхлип её шёлковых губ, но остальное тело вовсе не дрогнуло, будто ничего и не ощутило. Оставалось две инъекции.

Он уже знал, что они здесь не одни, был готов действовать в любую секунду, но пока продолжал успокаивающе поглаживать нежнейшую шею возлюбленной, ожидая от незнакомца первых слов или действий. Шесть лун взошли над таинственной горой Йакшум, скрывающей секреты старого, как сама вселенная, мудреца, от своей любви даровавшего мирам завет единого мудрого учения и от слепой веры позволившего им пренебречь этим великим даром.

– Миллиарды. – грянул позади уверенный голос. – Вот чего я уже долго не могу понять. Миллиарды существ со всех известных этой галактике миров жаждут попасть сюда и приклониться пред парящими глыбами, не взирая на тяготы, лишения, опасность новой войны и доводы рассудка.

– Живых больше прочего пугают не армии грозных владык, не они сами и точно не их соглядатаи, а то, над чем они не имеют и капли власти, но что исправно работает без всякого стороннего участия и видимой системы. Невинный внешне камень, стоит ему воспарить над землёй и начать вращение, озадачит их и испугает пуще войны, возвещающей смерть. Но парящий камень не может быть для них угрозой и потому глупо ненавидеть его за то, что он умеет парить над поверхностью в отличие от других камней. Тогда они начинают его любить и превозносить, находя в нём новые и новые грани, ранее незаметные и, безусловно, свидетельствующие им о божественном вмешательстве, о руке незримого архитектора. В конце концов, они кланяются камню, и камень становится для них символом нового, наследием этого некого высшего бога, стоящего даже над их собственными богами, ибо в отличие от них он непонятен, трудно представляем, совсем не ощущаем, но способен творить и поддерживать жизнь своим творениям на протяжении многих тысяч лет.

– Не зря вы тот, кто вы есть. Не зря. – с явной, но непонятно доброжелательностью сказал незнакомец.

– А вы кто такой, чтобы утверждать, будто знаете, кто я есть? – решился Лим. – Зачем вы пришли сюда?

Звёздная ночь была темна, беззвучна, а рядом, играя с ветром, горел фельветовый огонь, будоража сознание колебаниями языков жадного пламени, и короткошёрстный хиинский плащ, держась всё ещё позади, развивался подвязками-кисточками под звон ритуальных трескучек, расставленных вдоль дорог. Владелец плаща скрывался за пламенем.

– Билглем Татт. – сказал он и новая тень, став больше остальных, колеблясь в пламенных языках и кланяясь, протянулась до вечно убегающих звёзд. – Я рад приветствовать вас, досточтимый Лим. Это большая честь.

Глава 12

"…И открылись врата и увидели они воителя, умелого в битвах настолько, что один держал он орды захватчиков. И оглянулись тогда они и узрели, что рассыпались в пыль твердыни за ним и дороги смыло. И святыни сменились курганами. И ушла из тех земель всякая жизнь. И изумились идущие подле:

– Зачем тут стоит он, со смертью играя? Всё, что защиты достойно, исчезло и нет в сиим мужестве смысла. За что ему биться, века и течение лет презирая?

И остановился тогда мудрый Нугхири и вопрошал, да на посох свой опираясь:

– Кто из вас скажет, в этом месте, что есть для нас долг?

И долго давали ему ответы и не были они верны. И просили его открыться. И сказал им мудрый Нугхири:

– Как низки трусливые так возвышенны принявшие обет. Слово, при клятве давая, подобно ему, что вечно намерен сражаться, не смейте затем от него отречься. Из слабых долг выкует сильных. Покуда тверды вы и способны исполнять его – исполняйте, ибо так сохраняетесь в мире. Долга не знавший мир не создаст и не преуспеет в его сохранении. Долг принимая собой вы пребудете дольше и тем оградите других и приближено будет спасенье. И не сбить вас будет благами и увещеваниями и лестью с пути. И поборете вы в брани сами себя. И тогда не умрёт для миров надежда. И так достигнем мы истины.

Так сказал им мудрый Нугхири и вечный заслон воплотил для захватчиков и остановил их натиск. И благодарил его тот воин и особо благодарил другой – один из тех земель бежавший. И пообещал он вернуть ему долг. И принял его Нугхири и повёл за собой. И оставили они позади сей мир…".

– Прибавьте шаг чужеземцы. Плетётесь словно стадо бакчибов! Не удивительно, что какие-то коротышки, перегруженные своей яммтетской бронёй, смогли вас перехватить!

С полудня этот доводивший до исступления голос никак не желал умолкать. Три дня, разделённые долгими ночами, будто нарочно растягивались, но были богатыми на общение. Идущие свыкалась друг с другом, искала точки соприкосновение, общий язык. К вечеру второго дня, сдобренного остановкой с костром, Флойду уже казалось, будто они все знакомы целую вечность.

Группа прошла витиеватой тропкой от западных ворот Фракхи, что тянулась меж оплетавших лес корней, вышла к южному склону знакомой горы, усеянной сквадраченными глыбами камней, а после, отклонившись левее и огибая множественные овраги, рытвины и ямы, вышла по течению лесной речки к небольшому подлеску, пересекавшему редкое для этих мест открытое пространство, где сэр Аттвуд первым из людей браконьерствовал по части шнырявших в кустах грызунов.

Орно, с перетянутой через левое плечо запашистой сумкой, шла в середине процессии, молчаливо указывая путь исключительно жестами. Активно озиравшиеся по всем сторонам Флойд, Адайн и Аттвуд укрывали отряд в авангарде, периодически, от нервов, сильно сжимая на оружейных рукоятках ладони, нещадно потеющие при пятидесятиградусной жаре.

С чёрного рюкзака Флойда, болтавшегося у левого плеча на одной лямке, лучники всю дорогу не сводили глаз. В сравнении с их примитивными тюками, он выглядел слишком чудно. Валлур, как подобает лишь истинному вожаку, тянулся позади всех, прикрытый парой не особо болтливых лучников, и иногда ковырялся в своём устройстве.

Среди волн синих кустов у небольшого склона, Аттвуд первым приметил то самое место и поднял кулак на излёт, после чего немедленно скрылся в зарослях, пышущих летним цветом.

– Стоять!

Некабим гаркнул так громко, что Флойд невольно вспомнил десантную операцию на острове Миндоро. Ох на них и наорался тогда старший лейтенант, узнав что ныне покойный капрал Харрис утопил новенький бронетранспортёр с замкнутой системой охлаждения прямо на переправе. Да, сейчас бы такая штука могла спасти их от этой невыносимой жары. Лично Флойд не побрезговал бы даже холодильником.

Внезапно в шею кто-то укусил, но Флойда не затрясло в судороге с пеной изо рта. Он отвлёкся от воспоминаний и начатый разговор продолжился.

– Значит смиренная Хиф питает твою ишалл, верно?

– О, ты вспомнил слова Гаату. – с улыбкой кивнула она. – Да, Хиф представляет собой дух, жертвующий чем-либо во благо других. – Адайн примостилась на лужайке малиновых трилистников, пахнущих домашними оладьями, и плавно подводила тетиву каким-то маслом. – Он делает это потому что сознаёт связь со всем живым, сознаёт зависимость всех поступков с грядущими днями, но принимает отведённое ему место. Потому и зовётся смиренным.

– Значит это ты? – спросил для уточнения Флойд, уже представляя о чём идёт речь.

Адайн кивнула.

– Ишалл, но да, можно сказать и этими словами.

– Это здорово, наверняка что-то знать о себе. Твой дар весьма… необычен.

Она несколько смутилась, с непривычки принимать похвалу и одобрение без особого повода, но ничего не ответила.