Лоис Буджолд - Гражданская кампания

Тетя Фортиц не стала спрашивать «что?» или «который из них?». Поджав губы, она насмешливо посмотрела на племянницу:

– Ну, полагаю, у тебя не было особого выбора.

– Да уж…

– В конце концов, если бы ты не ушла, тебе пришлось бы отвечать на вопрос лорда Форкосигана.

– А я… не?.. – моргнула Катриона. Разве ее действия не ответ? – При таких обстоятельствах? Вы в своем уме?

– Он понял, что это ошибка, в тот самый момент, как слова сорвались с его языка. Нетрудно было догадаться по его виду. Его лицо… оно просто помертвело. Поразительно, но я никак не могу избавиться от мысли, дорогая… Если ты хотела сказать «нет», то почему не сказала? У тебя была отличная возможность.

– Я… я… – Катриона пыталась собраться с мыслями, которые, похоже, скакали, как блохи. – Это было бы… невежливо.

После многозначительной паузы тетя пробормотала:

– Ты могла бы сказать: «Благодарю вас, нет». Катриона потерла занемевшее лицо.

– Тетя Фортиц, – вздохнула она, – я очень вас люблю. Только, пожалуйста, уйдите, а?

Улыбнувшись, тетя чмокнула ее в макушку и удалилась.

Катриона вернулась к своим дважды прерванным мрачным раздумьям. Она понимала, что тетя права. Она не ответила на вопрос Майлза. И даже не заметила этого.

Она узнала характерную головную боль и завязанный в узел желудок. Вино тут ни при чем. Ее споры с покойным Тьеном никогда не завершались физическим насилием, хотя пару раз стены пострадали от его кулаков. Нет, чаще всего ссоры выливались в череду наполненных тихой ледяной яростью дней, невыносимое напряжение и раскаяние двух людей, замкнутых в слишком тесном пространстве. Катриона почти всегда сдавалась первой – отступала, просила прощения, умоляла, делала все, лишь бы успокоить боль. Возможно, это и называется «душа болит»?

Я больше не хочу. Пожалуйста, не надо, не вынуждайте меня снова это испытывать.

А где вообще мое место? Где мне покойно? Нет, только не здесь, где на нее давит благотворительность дяди с тетей. И уж безусловно, не с Тьеном. И не с отцом. С… Майлзом? Да, в его обществе ей бывало спокойно – не часто, но спокойно, как на морской глубине. А иногда ей очень хотелось огреть его кирпичом. Так какой же Майлз – настоящий Майлз? И какая настоящая Катриона, если уж на то пошло?

Ответ напрашивался сам собой и пугал до полусмерти. Но она уже сделала один раз неправильный выбор. Она ничего не понимает во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, она уже это блистательно доказала.

Катриона снова повернулась к комму. Записка. Сопроводительная записка к планам парка.

А по-моему, они говорят сами за себя, разве нет?

Она нажала кнопку «отправить» и отправилась наверх, чтобы задернуть занавески и прямо в одежде завалиться в постель до самого ужина.

Майлз вполз в библиотеку, сжимая в трясущихся пальцах чашку слабого чая. Сегодня вечером свет здесь был слишком ярким. Может, стоило поискать убежище где-нибудь в углу гаража? Или в подвале. Только не в винном подвале – от одной этой мысли его передернуло. Одно ясно – валяться в кровати, закрывшись с головой одеялом, надоело до смерти. Дня напролет вполне достаточно.

Он резко остановился, пролив теплый чай себе на руку. За защищенным коммом сидел отец, а мать устроилась за столом, на котором лежали несколько книг и куча распечаток. Оба посмотрели на него и улыбнулись. Было бы чересчур грубо развернуться и броситься бежать.

– Добрый вечер, – выдавил он, прополз мимо родителей к любимому стулу и осторожно опустился на сиденье.

– Добрый вечер, Майлз, – ответила мать.

Отец перевел комм в режим ожидания и с любопытством посмотрел на него.

– Как прошел полет с Зергияра? – продолжил Майлз, помолчав примерно минуту.

– Без всяких хлопот, вполне удачно, – ответила мать. – Если не считать конца путешествия.

– А… это… – промямлил Майлз, мрачно глядя в чашку.

Родители по доброте душевной игнорировали его несколько минут, но то, над чем каждый из них работал, явно перестало их интересовать. Однако никто не ушел.

– Тебя не было за завтраком, – сказала наконец графиня. – И за обедом. И за ужином.

– Утром я еще был маловменяем, – буркнул Майлз. – И вряд ли являлся приятным собеседником.

– Пим так и сообщил, – кивнул граф.

– Надеюсь, ты с этим покончил? – строго добавила графиня.

– Угу. Все равно не помогает. – Майлз сгорбился еще сильнее и вытянул ноги. – Разбитая жизнь со рвотой – так и есть разбитая жизнь.

– М-м-м… Зато это помогает стать отшельником, – рассудительно заметил граф. – Если ты достаточно отвратителен, люди инстинктивно тебя избегают.

– Из собственного опыта, милый? – поддела его жена.

– Естественно, – ухмыльнулся он.

Снова повисло молчание. Родители уходить не собирались, из чего Майлз сделал вывод, что он явно недостаточно отвратителен. Может, стоит рыгнуть?

Он решился нарушить молчание:

– Мама… ты ведь женщина…

Графиня выпрямилась и улыбнулась поощрительной бетанской улыбкой:

– Да?..

– Не важно, – вздохнул он и снова поник.

Граф, потеребив губу, задумчиво поглядел на сына.

– Тебе есть чем заняться? Какие-нибудь преступления, требующие Имперского Аудита, или еще что-нибудь?

– В данный момент нет, – ответил Майлз. И, чуть подумав, добавил: – К счастью.

– Хм. – Граф подавил улыбку. – Может, ты и прав. – Помедлив, он продолжил: – Твоя тетя Элис дала нам полный отчет об официальном ужине. С комментариями. И очень настаивала на том, чтобы я непременно передал тебе, что она надеется, – отец весьма похоже изобразил интонацию тетки, – что ты не сбежал бы во время других своих неудачных сражений, как дезертировал вчера.

Ах да. Окончательную зачистку территории проводили родители.

– Но ведь в обеденном зале не было шансов оказаться застреленным, останься я в арьергарде.

– И таким образом избежать военного трибунала? – поднял бровь отец.

– Так всех нас в трусов превращает совесть, – провозгласил Майлз.

– Я, как ты понимаешь, в достаточной мере на твоей стороне, – сказала графиня, – чтобы меня обеспокоил вид убегающей с воплями в ночь красивой женщины, которую ты попросил стать твоей женой. Хотя твоя тетя Элис и сообщила, что ты практически не оставил молодой леди выбора. Трудно сказать, что еще она могла сделать, кроме как удалиться. Разве что раздавить тебя, как жука.

При слове «жук» Майлз скривился.

– Насколько… – начала графиня.

– Я ее оскорбил? Похоже, довольно сильно.

– Вообще-то я хотела спросить, насколько скверным был предыдущий брак госпожи Форсуассон?

– Я мало что видел, – пожал плечами Майлз. – По некоторым ее высказываниям я понял, что покойный, не оплаканный никем Тьен был из тех скрытых паразитов, которые вынуждают своих близких чесать в затылке, задаваясь вопросом, «может, это я спятил?».

Выйди Катриона замуж за него, у нее бы таких сомнений не возникало. Ха.

– А-а! – понимающе протянула мать. – Из этих. Да, такой типаж мне давно известен. Сначала они предстают эдакими образцами мужчин, а потом могут уйти годы, чтобы выпутаться из психического бедлама, который они оставляют после себя.

– У меня этих годов нет, – возразил Майлз. – И никогда не было.

И мгновенно заткнулся, увидев боль, промелькнувшую в глазах отца. Ладно, кто знает, что можно ждать от второй жизни. Может, она после оживления началась с самого начала. Майлз снова поник.

– Самое поганое, я знал, что этого делать никак нельзя. Я слишком много выпил, запаниковал, когда Саймон… Я никогда не хотел вот так поймать Катриону в ловушку. Это был дружеский огонь…

Чуть помолчав, он продолжил:

– Понимаете, у меня был роскошный план. Я думал все решить одним блестящим маневром. Катриона действительно любит разрабатывать сады, и муж оставил ее практически без средств. И я подумал, что смогу помочь ей заняться тем, о чем она мечтала, заодно исподволь оказывать финансовую поддержку, получить повод видеть ее практически ежедневно и иметь преимущество перед соперниками. Когда я приходил к ней в дом Фортицев, мне буквально приходилось проталкиваться среди вьющихся вокруг нее поклонников…

– Чтобы тоже виться вокруг нее, как я понимаю? – сладко вопросила графиня.

– Нет! – вскинулся Майлз. – Чтобы обсудить планы парка, который я нанял ее посадить рядом с особняком.

– Так вот что это за кратер! – воскликнул отец. – В темноте из лимузина он выглядит так, будто кто-то пытался бомбить особняк Форкосиганов и промахнулся. Я еще недоумевал, почему нам об этом не доложили.

– Это не кратер. Это опущенный парк. Просто… просто там еще нет растений.

– Там очень мило, Майлз, – ласково сказала мать. – Я днем прогулялась там. Ручеек и вправду очень красив. Напомнил мне горы.

– В этом-то и состоял замысел, – кивнул Майлз, проигнорировав отцовское бормотание: «…после бомбежки цетагандийцами партизанских позиций…»