Сергей Снегов - Люди как боги - 1 (сравнение редакций 1966 и 1971 годов)
— Вера, — сказал я. — Вы не помирились с Павлом?
— Мы и не ссорились — просто обнаружили, что чужие друг другу…
— Он не хотел разрыва, насколько я помню…
— Разве я хотела? Разрыв произошел независимо от желаний.
— Тебе это тяжело, Вера?
— Мне было бы тяжелее, если бы я поддерживала отношения, ставшие лживыми.
— А Павел? Чувства его не изменились?
— Чувства, чувства, Эли! Гордость — вот главное из чувств Ромеро. Думаю, его больше терзает унижение отвергнутого поклонника, чем разбитая любовь.
— Что ж, на него похоже — он горд…
— Поговорим лучше о другом, — сказала Вера. — Большая так разъяснила твой план: раньше надо превратить Землю в исполинскую станцию волн пространства, а потом лишь ввязываться в серьезные баталии.
— Совершенно верно.
— Мы построили Большой Галактический флот, — задумчиво сказала Вера. — Ты видел корабли на Плутоне — каждый сильнее целой флотилии «Пожирателей пространства»… И есть уже решение двинуть этот флот в Персей. Теперь, с осуществлением твоего проекта, экспедиция будет задержана.
— Не задержана, а как следует подготовлена. Предстоят гигантские сражения, масштабы их даже мы, еле вырвавшиеся из Персея, не можем полностью себе представить. Не забывай, что противники наши ныне знают наше могущество — и они не теряют даром времени, Вера!
— Поэтому все так горячо и поддержали тебя, — заметила Вера. — Ты очень хорошо спланировал войну. Остается спланировать мир.
— Это одно и то же, Вера. Война завершается победой, победа начинает мир.
— Это не одно и то же, брат.
— Объяснись — темно…
— Видишь ли, война сама по себе не решает большие проблемы.
— По-твоему, это не решение — сразить головоглазов? Превратить в прах их военную мощь?
— Начало решения, исходный его пункт, но не больше. Подлинное решение будет, когда мы приобщим наших противников к мирной жизни!
Я глядел на Веру во все глаза.
— Ты с ума сошла! Мирно возделывающие поля невидимки! Ты в самом деле надеешься на успех переговоров с этими исчадиями ада?
— Если бы я надеялась на успех переговоров, я не ратовала бы за боевой флот. Я не хуже тебя понимаю, что обращаться к зловредам с уговорами — бессмысленно. Их надо сразить.
— И всех истребить, Вера!
— Это попросту неосуществимо, Эли. Где взять гарантии, что отдельные их корабли, заблаговременно или после поражения, не удерут в другие звездные края и там враги не усовершенствуются до того, что превзойдут людей, как некогда превзошли галактов? И можешь ты поручиться, что уже сейчас где-нибудь в центре Галактики нет их колоний? Сто пятьдесят миллиардов звезд в одной нашей Галактике, неужели ты собираешься все их исследовать, так сказать, на зловредность? А ведь за пределами нашей — миллиарды иных галактик! Ты поручишься, что туда не проникли наши враги?
— Не поручусь. Они могут быть везде. Речь о том, чтоб истребить их в скоплениях Персея.
— То есть выиграть одно сражение и после этого, возможно, ввязаться в бесконечную истребительную войну? Ты скажешь, это лишь возможность, она может и не осуществиться. Когда разрабатывают политику на тысячелетия, учитывают все возможности, что способны стать действительностью. Одолеть в одной, так называемой решающей битве и оставить потомкам в наследство вечную опасность всеобщего уничтожения, — нет, как хочешь, Эли, разума тут немного!
Слушая ее, я перенесся мыслью в Персей. Я снова увидел Золотую планету. Чем-то она напоминала Плутон — такая же космическая мастерская, а если[180] на ней не изготавливались звездолеты, то зато она меняла кривизну окружающего мира, умела сворачивать его просторы в вещество — не покоилась в пространстве, как наши планеты, а командовала им! Сколько тысяч таких планет против одного Плутона?[181] И на всех кипит работа, проклятые головоглазы стараются перенять наше умение распылять вещество в «ничто», как мы переняли у них умение менять плотность этого мирового «ничто». Для их научной проницательности задача не такая уж трудная — они спешат… Что, если навстречу нашему флоту грянут заново созданные аннигиляторы вещества?
— Пока у нас большое преимущество перед ними, — сказала Вера. — И надо торопиться его использовать.
— Ты сказала, что победа в войне лишь начало?
— Да, начало. Сперва мы силой заставим их прекратить свои зверства, а затем понемногу втянем их в ассоциацию разумных и свободных существ Галактики. Ты сам говорил, что они трудолюбивы и отважны, технические их достижения огромны. Разве не упрек будет нам, если мы такой народ навсегда отстраним от мирового сотрудничества?
— Я не вижу путей к сотрудничеству с ними.
— Вчера ты не видал их самих. Если бы мы сразу могли увидеть все, то не было бы развития. Между прочим, я не верю в преступления, совершаемые из любви ко злу. Наши великие предшественники Маркс и Ленин учили, что основа политики — экономические нужды. Если зловреды стали преступниками, то значит, им выгодны их преступления, — вот причина!
— Ты собираешься найти иной способ удовлетворять нужды зловредов[182]?
— Вспомни: после объединения Земли, когда ни один человек уже не эксплуатировал другого, человечество в целом еще долго жило за счет иных, правда, неразумных существ. По Земле бродили стада коров и баранов, сновали куры и утки — их вели на убой, чтоб человек имел мясо. Синтетическое мясо наших заводов вкуснее животного, синтетическое молоко ароматней коровьего. Исчезла нужда в продуктах живых организмов — никто не разводит животных на убой. Нет ли похожего на это и у зловредов? Они стали на путь угнетения соседей, потому что нашли легкий способ удовлетворения потребностей. Может, мы откроем иные пути их удовлетворения, если, конечно, эти потребности жизненно необходимы?
— Мне кажется, ты рассуждением о потребностях в какой-то степени оправдываешь злодеяния зловредов[183]?
— Ничуть. Понять — не значит оправдать. Можно понять и осудить. Оттого что раб приносит хозяину пользу, рабство не становится морально чистым. У зла есть верхушка и корни. Если срубить верхушку, не выкорчевывая корней, от них могут пойти новые побеги. Мы силой заставим зловредов смириться, освободим их невольников — срубим верхушку взращенного ими зла. А затем надо покончить с самой возможностью возникновения зла, а для этого разберемся, какие корни его питали. Если зловреды[184] используют ткани живых организмов для собственной жизнедеятельности, они смогут заняться производством синтетических тканей и органов, мы охотно поможем им в этом деле.
— Одно скажу — превращение чертей в ангелов дело непростое.
— Как и обучение ангелов человеческому образу жизни. Однако, мы должны этим заняться.
— Вряд ли при нашей жизни мы увидим результаты.
— Я уже сказала тебе: мы строим политику на тысячелетия. Пусть увидят внуки — ради этого стоит постараться.
Я прошел к себе и разделся. Вспыхнул видеостолб. Ромеро опирался на трость посреди комнаты.
— Поздравляю с благополучным возвращением, дорогой друг! Не вставайте, я отлично вижу вас и в кровати, а пожать друг другу руки мы все равно не сумеем. Окажите мне честь встретиться со мной завтра.
— С удовольствием, но не вечером. Вечером меня ждут в Большом Совете.
— В таком случае, к обеду. Посидим вместе за столом, как в добрые старые времена. Кстати, вы не обиделись, что я не явился встретить? Вы понимаете, среди встречающих были особы…
— Понимаю, Павел. Завтра к обеду я буду у вас.
Он исчез.
9
До чего же она была прекрасна, милая зеленая Земля!
Я все утро бродил по улицам Столицы, поднимался над грядами ее домов, выбирался в окрестные поля и парки, выкупался в канале. Мальчишки из соседнего интерната с молчаливым уважением следили, как я вылезал: стоял октябрь. Нужно затеряться на три года в космических просторах, чтоб ощутить, как хорошо дома!
Потом я снова возвратился в Столицу. Улицы были пусты. Прохожие встречались так редко, что оглядывались друг на друга — кого еще вынесло наружу?
Я присел в скверике на площади. Напротив стоял дом с навесом над первыми этажами, под этим навесом в последний приезд в Столицу я прятался от дождя. Я вспомнил незнакомую девушку с высокой шеей и широкими бровями, Мэри Глан, мы с ней тогда стояли рядом и она издевалась надо мной.
Что с этой строптивой Мэри? В Столице ли она? Умчалась, как все, куда-нибудь на новостройку?
Кто-то сел на скамейку. Вначале я не обращал внимания на соседа, потом повернулся.
На скамейке сидела Мэри Глан.
Появление ее до того отвечало моим мыслям, что я, растерявшись, молча глядел на нее.