Роберт Сойер - Старплекс

Кейт нахмурился.

— Прошу прощения, если был груб, — сказал он. — Я был зол на Яга, но не должен был срывать свою злость на ком-либо ещё.

— О, ваш гнев был отлично сфокусирован. Я не думаю, что вы обидели кого-то ещё.

Кейт вскинул брови.

— Тогда в чём проблема?

Ромбус мгновение помолчал, потом заговорил:

— Вам никогда не казалось, что представители моей расы ведут себя непоследовательно? Мы, выражаясь на человеческий манер, одержимы временем. Мы ненавидим тратить его впустую. Но при этом мы постоянно теряем его на формулы вежливости и, как замечают многие люди, прилагаем массу усилий к тому, чтобы не задеть чьих-то чувств.

Кейт кивнул.

— Я задумывался об этом. Действительно, время, потраченное на социальные условности, можно бы было посвятить более важным вещам.

— Именно, — сказал Ромбус. — Именно так это и видят люди. Но мы на это смотрим совершенно по-другому. Мы считаем, что искусство уживаться с другими… наша метафора для этого «как колесо на оси», но вы, наверное, сказали бы «рука об руку»… так вот, оно идёт рука об руку с философией качественного использования времени. Короткая, но неприятная встреча ведёт к бо́льшим потерям времени, чем та, что длится дольше, но обходится без конфликтов.

— Почему?

— Потому что после неприятного столкновения вы потом тратите много времени, прокручивая её в голове снова и снова, часто заново испытывая гнев по поводу того, что было сделано или сказано. — Он помолчал. — Как вы убедились в случае с Каретой, в ибовском праве принято наказывать за деяния, приводящие к потерям времени. Если некий иб впустую потратил десять минут моего времени, суд может решить сократить срок его жизни на эти десять минут. Но известно ли вам, что если другой иб расстроит меня грубостью, неблагодарностью или злоумышлением, то суд может наложить наказание, в шестнадцать раз превышающее потерянное мной время? Коэффициент шестнадцать здесь только из-за того, что это число у нас, как и у валдахудов, лежит в основе системы счисления; на самом деле точно вычислить время, потраченное на самокопание и повторное переживание неприятного инцидента, невозможно. Даже годы спустя неприятные воспоминания могут… опять же, мы про такое говорим «наехать сзади», у вас, вероятно, это что-то вроде «всплыть из глубин». Всегда полезней и лучше разрешать любую ситуацию в приятном ключе, не тая злобы.

— Вы хотите сказать, что с валдахудами мы должны затянуть гайки? Потребовать с них вшестнадцатеро за вред, который они причинили? — Кейт кивнул. — Это имеет смысл.

— Нет, вы не уловили мою мысль — несомненно, потому, что я выразил её недостаточно ясно. Я советую забыть о том, что произошло между вами и Ягом и между Землёй и Реболло. Меня приводит в отчаяние объём мыслительных усилий и времени, которые вы, люди, собираетесь растратить, разрешая этот кризис. Не важно, как ухабист путь — разгладь его в своих мыслях. — Ромбус на секунду замолчал, давая мысли проникнуть в сознание. — Хорошо, я использовал семь минут, которые вы мне дали; теперь я должен удалиться. — И иб покатился в сторону двери.

— Люди погибли, — сказал Кейт, повышая голос. — Такое трудно разгладить.

Ромбус остановился.

— Если трудно, то лишь потому, что вы сами так решили, — сказал он. — Вы можете вообразить хоть какое-нибудь решение, которое вернуло бы погибших к жизни? Акт возмездия, который не выльется в новые смерти? — Огни гонялись друг за другом по его сенсорной сети. — Оставьте всё как есть.

Эта Дракона

Стеклянный смотрел на Кейта, а Кейт смотрел на Стеклянного. Что-то в поведении существа из будущего подсказывало Кейту, что это их последний разговор.

— В своей вступительной речи ты упомянул, что ваше Содружество состоит из трёх планет, — сказал Стеклянный.

Кейт кивнул.

— Так и есть. Земля, Реболло и Плоскон.

Стеклянный качнул головой.

— В твоё время во всей Вселенной было лишь семь тысяч планет, на которых зародилась жизнь. И эта горстка планет была разбросана по миллиардам галактик. Млечному Пути их досталось больше, чем выходило по статистике — в твою эпоху там существовало в общей сложности тринадцать видов разумных существ.

— Я буду вести счёт, — улыбаясь, сказал Кейт. — Не успокоюсь, пока не найду их всех.

Стеклянный покачал головой.

— Конечно, рано или поздно вы найдёте их всех — когда они будут готовы к тому, чтобы их нашли. То, что стяжки облегчают межзвёздные путешествия — это не побочный эффект системы, созданной с целью забрасывания звёзд в прошлое. Скорее, это неотъемлемая часть изначального замысла. Такая же, как и их функция предохранительного клапана, изолирующего область пространства от доступа извне до тех пор, пока зародившийся в ней разум сам не выйдет в космос. Конечно, если у тебя есть ключ, то ты можешь отправиться к любой стяжке, даже неактивированной. Это тоже важно, потому что мы, строители Стягивающей сети, и сами ею активно пользуемся. Но то, как она работает в отсутствие ключа, было задумано специально с целью взращивания межзвёздного сообщества, формирования будущего, основанного на мире и сотрудничестве в общих интересах. — Стеклянный замолчал; когда он заговорил вновь, в его голосе прозвучала грусть. — И всё же ты не сможешь вести счёт ещё не открытым цивилизациям. Когда я отошлю тебя назад, я сотру все воспоминания о твоём пребывании здесь.

Сердце Кейта вдруг затрепыхалось.

— Не делайте этого.

— Боюсь, мне придётся. Мы поддерживаем политику изоляции.

— Так вы… вы это делаете всё время? В смысле, выдёргиваете людей из прошлого?

— Обычно мы такого не делаем, но… в общем, ты — особый случай. Я — особый случай.

— В каком плане особый?

— Я — один из первых людей, ставших бессмертными.

— Бессмертными… — изумлённо повторил Кейт.

— Я разве не говорил? О, ну конечно. Твоя жизнь будет не просто очень-очень долгой. Ты будешь жить вечно.

— Бессмертный… — снова повторил Кейт. Он попытался придумать, что ещё сказать, но не смог, и сказал просто: — Вау!

— Однако, как я сказал, ты — я — в общем, мы — особый случай бессмертия.

— То есть?

— Видишь ли, во всей вселенной всего трое людей старше меня. По-видимому, у меня был — как вы это называете? — у меня был «блат», благодаря которому я получил бессмертие одним из первых.

— Рисса занималась исследованиями старения. Полагаю, она стала одним из изобретателей технологии бессмертия.

— А, должно быть, так и было, — сказал Стеклянный.

— Вы не помните?

— Нет — и в этом-то как раз и проблема. Видишь ли, когда бессмертие изобрели впервые, его принцип был в том, чтобы научить клетки делиться неограниченное количество раз вместо того, чтобы умирать после определённого числа делений.

— Предел Хейфлика, — сказал Кейт, который много раз слышал об этом явлении от Риссы.

— Прошу прощения?

— Предел Хейфлика. Так называется механизм, ограничивающий число делений клетки.

— А, да, — сказал Стеклянный. — Ну, в общем, они его одолели. Одолели старое природное ограничение, вследствие которого вы рождались с определённым количеством нервных клеток в мозгу, которые потом умирают и не заменяются новыми. Одним из ключевых элементов бессмертия стало воспроизводство мозгом нервных клеток взамен отмерших, так что...

— Так что если клетки заменяются новыми, то записанные в них воспоминания пропадают.

Стеклянный кивнул своей гладкой головой.

— Именно. Конечно, сейчас старые воспоминания выгружаются в лептонные матрицы. Теперь мы можем помнить неограниченный объём информации. Я не просто имею доступ к текстам миллионов книг — я именно помню содержание всех миллионов книг, прочитанных за все эти годы. Но я стал бессмертным до появления технологии выгрузки памяти. Мои самые первые воспоминания, все, что было со мной в первые два столетия моей жизни — оказалось потеряно.

— Один из моих лучших друзей, — сказал Кейт, — иб по имени Ромбус. Ибы умирают, когда стирается их самая ранняя память — новые воспоминания затирают их базовые поведенческие рефлексы и убивают их.

Стеклянный кивнул.

— Есть в этом определённая элегантность. Очень трудно жить, не зная, кто ты такой, не помня своего прошлого.

— Вот почему вы были разочарованы, когда узнали, что мне только сорок шесть?

— Именно. Это значило, что мне всё ещё недоступны полтора столетия моей жизни. Возможно, когда-нибудь я разыщу другую версию самого себя, из — когда это будет? — из 2250 года по вашему календарю. — Он помолчал. — Но всё-таки ты помнишь самую важную часть. Ты помнишь моё детство, помнишь моих родителей. До встречи с тобой я даже не был уверен, что у меня вообще были родители. Ты помнишь мою первую любовь. Я был этого лишён так невообразимо долго… И всё же именно эти переживания сформировали моё поведение, соткали мою индивидуальность, составили ядро нейронных сетей в моём мозгу, фундамент того, кем я есть. — Стеклянный снова помолчал. — Я тысячелетиями ломал голову над тем, почему я веду себя так, а не иначе, почему я мучаю себя неприятными мыслями, почему я беру на себя роль строителя мостов и миротворца, почему скрываю свои чувства. И ты объяснил мне: когда-то, давным-давно, я был несчастным ребёнком, средним сыном со склонностью к стоицизму. В моём прошлом существовал горизонт, изгиб, за который я был не в состоянии заглянуть. Ты убрал его. То, что ты мне дал, не имеет цены. — Стеклянный помолчал и продолжил более непринуждённым тоном. — Благодарю тебя от всего моего неограниченно регенерирующегося сердца.