Последствия старых ошибок (СИ) - Бэд Кристиан

Ярость и гнев! Чужие ярость и гнев обожгли его изнутри.

Энрихе очнулся в поту, несколько секунд лежал, ощущая влажной спиной холодеющую липкость рубашки…

Сердце судорожно билось. Энрихе снова закрыл глаза, успокоил дыхание и восстановил пульс.

С волей такой магнитуды и окраски, которая испугала его во сне, иннеркрайту ещё не приходилось встречаться. Человек с такой волей мог быть, разве что одним из дома Нарьяграат, дома кровавых эрцогов. Потому что только в Альдивааре, в их родовом гнезде, Энрихе ощущал волю, уплощающую и редуцирующую душу. Не ломающую и гнущую, а именно делающую душу плоской, свободной только в двух измерениях. Третью и остальные степени свободы забирала кровавая воля. Эта воля делала обычных людей марионетками в считанные секунды. И лишь немногие могли выбраться из трясины духовного рабства…

Эрцоги дома Тёмного Королевского граната вели свой род от утраченного рода императоров, рода «выдыхающих пепел». Будучи на официальном приёме, Энрихе ощущал их презрительное, коверкающее чувства, дыхание. Блатхейн — кровавые господа, так их называли, или, кто осмеливался — хейдблаттен. Кровавые ублюдки.

И, тем не менее, Нарьяграат был одним из самых влиятельных домов, домом наследников крови Императора, единого когда–то и для Содружества, и для Империи. А эрцог дома Нарья Энсель Эйвори носил титул принца и был официальным и неофициальным главой совета Домов камня.

Всего домов было когда–то девять. Два из них считались уже не существующими — дом Инья (Обсидиана), остатки крови которого растворились на Гране и дом Разбитого камня, проклятой Кешлы, тот, чьи лорды пошли когда–то против себе подобных.

Влиятельными домами оставались на сегодняшний день всего три — Аметист, Сапфир и Тёмный Королевский гранат…

Окончательно Энрихе разбудил истошный сигнал экстренной связи с «Леденящего», сменившийся не менее истошным визгом Пфайфера:

— Энрек, у нас ЧП. Этот сумасшедший капитан имперцев высадился на шлюпке с двумя раненными и захватил регента!

— «Регента? — ещё плохо вычленяя реальность происходящего из полудрёмы, удивился Энрихе — А что регент делал на «Леденящем»?

— Мы прилетели продолжить наш утренний разговор! И этот псих свалился нам прямо на голову! Даже безоружный он сумел натворить такого!

— А охрана чем занималась. В хейк играла? — иннеркрайт резко оборвал поток пфайферовсих излияний. — Помнится, совсем недавно, ты настойчиво интересовался, как Локье попал в плен к имперцам? Что, Судьба, наконец, улыбнулась и тебе своей ледяной улыбкой? Ладно, не нужно так орать. Я поговорю с имперцами, надо же как–то вытаскивать нашего дорогого Бгоро.

— Ты не боишься лететь к имперцам? — взвизгнул Пфайфер.

— А что, есть варианты? — фальшиво удивился Энрихе, вспоминая, где он, собственно, находится. — И держи язык за зубами. Иначе скоро среди глав Домов камня станет модным посещение «Каменного Ворона». Ностальгия заест. Не могу же я всех подряд вытаскивать? Конец связи.

Энрике привел в порядок лицо и волосы и вызвал по связи начальника охраны «Леденящего».

— Что у вас там творится, Гиис?

Он слушал сбивчивый доклад обычно выдержанного и даже несколько чопорного капитана и размышлял параллельно. Размышлял о том, как вышло, что этот Пайел в одиночку смог устроить такое? Кто он, в конце концов? Ведь разве что кто–то из великих лордов мог, разозлившись, повести себя вот так, сминая психику слабых и разбрасывая вооруженных людей, словно кегли. И, судя по рассказу начальника охраны, капитан Пайел не напуган и не удивлен произошедшим. Он уже знает «зверя» в себе. Так не ведут себя неофиты, только вчера открывшие «дар». Значит, капитан, не смотря на молодость, сильный и опытный противник. Что ж, придётся принять холодный душ, чтобы проснуться окончательно. И пусть имперцы получат ещё двадцать минут форы.

— Где регент? — с порога спросил Энрихе, входя в капитанскую каюту «Ворона». И уперся глазами в имперского капитана.

Хорош, бандит. Здоровенный–то какой… На обшлагах рукавов и на груди — запекшаяся кровь. Не успел переодеться? Волосы цвета спелой пшеницы, прямые черты лица, мощный костяк. Натуральный доминат. И как похож на отца… Лицо усталое и злое. В углу рта — зубочистка или щепка, взгляд, как у взбесившейся ледяной кошки. И раздражение буквально висит вокруг него, такое плотное и явственное, что еще пара тройка шагов и…

Но Энрихе не успел ощутить соприкосновения с чужой волей, потому что мгновением раньше в нос ему ударил странный и совершенно не корабельный запах. Это был запах свежеиспечённого хлеба…

Но на военных кораблях хлеб не пекут, там его просто восстанавливают или размораживают. Интересные тут порядки…

Больше ни о чем Энрихе подумать не успел. Вошли генерал Мерис и лендслер, и капитанское раздражение, висевшее в воздухе, растаяло, как снежинка на ладони.

— Чай или кофе? — спросил капитан Пайел, насильственно растягивая губы в подобие улыбки и изображая гостеприимного хозяина. Он вряд ли успел особенно переговорить со своими.

— Всё равно, — отрезал иннеркрайт. — Где регент?

— Переодевается. Мне пришлось испортить на нём одежду. Нечаянно примотал его к креслу гермоскотчем.

Да уж, такой скотч можно снять только вместе с одеждой или вместе с кожей. Вот ведь хаго! Нечаянно устроил кавардак на «Леденящем», нечаянно притащил сюда регента, нечаянно примотал скотчем. Хорошо хоть бедолагу регента нечаянно не придушил. Хотя последнее — вряд ли случайность.

Вошёл дежурный с неуставной улыбкой на веснушчатом лице. И с подносом: чайный сервиз, сыр, мясо, зелень и …горячий, только что испеченный хлеб. А в чайнике, судя по запаху… йилан. Ничего себе, живёт Империя.

— Я смотрю, вы не бедствуете, — усмехнулся Энрихе. — Первый раз вижу, чтобы на военном корабле пекли хлеб.

— Это традиция, — тихо сказал капитан, отламывая кусочек хлебной корочки. — Ну и самоуправство… Эти хитрые сержантские морды полагают, что вот так можно впихнуть в меня завтрак. Или обед.

Энрихе понял, что капитан Пайел сегодня ещё не завтракал и не обедал. А, судя по тому, с каким интересом изучает хлебную корку — даже и не собирается. Он немного позавидовал имперскому капитану, нутром чувствуя, что его здесь любят и команда по–своему заботится о нем. В состоянии ли мальчишка, это оценить?

— Я полагаю, что времени у нас очень мало, — сказал иннеркрайт, подсаживаясь к столу. — А потому, давайте выпьем чаю… вместе, чтобы я не подумал чего лишнего, и приступим к делу. Я тоже сегодня ещё не обедал.

Нет, Энрихе не боялся, что его отравят или накачают наркотиками. Он лукавил. В целях улучшения психической атмосферы в помещении. Атмосферу следовало как–то разрядить, переговоры же всё–таки. А вот присутствующих иннеркрайт совершенно не опасался. По лицам отлично видно кто на что способен. Вот капитан Пайел вполне может придушить, но про яд он и не вспомнит. Ледслер к такой тактике просто не расположен. Мерис мог бы, будь они одни. Но они не одни…

Капитан кивнул и отправил корочку в рот. Лендслер не двинулся с места. Мерис, напротив, охотно подсел к столу и молча, стал намазывать на хлеб мясной паштет. Эти двое что, сговорились молчать?

Энрихе тоже взял кусочек хлеба, пристроил сверху аппетитный сырный ломтик и понял, что:

А. жутко голоден,

Б. несмотря ни на что чувствует себя «в имперских гостях» куда комфортнее, чем на «Леденящем» или на «Крематоре»,

В. Да провалился бы он, этот регент.

— Вкусно, — сказал он, прожёвывая бутерброд. — Попробуй мясо, капитан?

— Да ешь ты уже, не отравлю. Стоило ради этого тащить тебя сюда? — капитан Пайел провёл рукой по волосам и уставился на свою ладонь, как будто увидел её в первый раз. Что это с ним? Вечные вопросы мучают — жизнь и смерть и иже с ними?

— А ради чего стоило? Регент, как я понимаю, тоже особо не в счёт?