Рутинная работа - Виктор Новоселов
Я видел, как Рита попыталась залезть на берег, но подъем был слишком крутым, и она скатилась вниз, распластавшись на камнях у начала подъема. Я не мог знать все ли с ней в порядке, я лишь мог видеть, что она жива и вновь пытается подняться на берег. В конце концов, она сдалась и замерла без движения на камнях. Она лежала головой к берегу и ногами ко мне. Я лишь увидел, что она поджала под себя ноги. Тут, вдруг, меня подбросило на волнах, и я сумел разглядеть, что все ноги Риты в крови. Все в крови. И тут вдруг я осознал, какую травму получила Рита. Я перестал сопротивляться потоку, и как раз в этот момент что-то сильно ударило мне по ноге. Я освободился, вода быстро понесла меня по течению. Только вот я четко осознавал, что освободился дорогой ценой. В ноге, будто что-то онемело. Как будто кожа ниже колена и особенно на пальцах стала нечувствительной. Тут вдруг по мутной воде за мной начали подниматься красные разводы, почти сразу смешивающиеся с грязной водой. И тут ужасную догадку сменило не менее страшное чувство боли. Нога, кажется, я потерял ногу. В один момент я потерял все, все, чем дорожил. Все случилось за каких-то жалких две секунды. Рита очевидно в беде, а мне так плохо, что я просто не могу сопротивляться потоку, а значит, у меня есть от силы три минуты пока, несомый потоком, я не налечу на что-то в воде. Рита прости меня! Я кричу, но вода тут же затекает в рот, и я закашливаюсь.
Сознание замутилось, и тут вдруг я коснулся чего-то головой. Вот и все! Я чувствовал, что врезался во что-то крепкое. Кажется в последний момент я слышал хруст. Какое-то время я еще пребывал между реальностью и забытьём. Как бы уже отделенный от тела, но еще сознающий себя. Я будто плыл за своим телом по потоку, пока тело не замедлилось, врезавшись еще во что-то. В эту секунду я и потерял связь с моими бренными останками.
11
Довольно узкий и холодный холл районной психиатрической больницы. Стены до середины окрашены в голубой цвет, вероятно, он должен символизировать спокойствие. Выше середины стены и потолок покрыты побелкой, которая то здесь, то там обвалилась от времени. Коридор, вдоль стен, которого стоят ряды стульев, упирается в окна с обеих сторон. Сейчас за окном, на котором закреплена довольно солидная решетка, вовсю разошлась метель. А ведь еще вчера была прелестная зимняя погодка, меня даже выпустили на улицу немного погулять под Ритину ответственность. Сегодня же она даже не смогла расчистить машину, но обещалась приехать завтра.
Я сижу на стуле в коридоре и жду, когда мой врач вернётся с осмотра, чтобы принять меня. Конечно, я еще пациент этой клиники и мог просто показаться ему во время осмотра, но я старался как можно сильнее дистанцироваться от своего недуга и предпочитал сам приходить на осмотр.
С тех пор как я пришел в себя, прошло два месяца. Сейчас врачи считают, что я пришел в норму и к концу января, то есть через десять дней меня выпишут, может и раньше, но ни ничего не обещали. За мной и так уже никто особо не следил, но после полутора лет в кататоническом ступоре я до сих пор мог двигаться с трудом, и мне часто требовалась помощь. Лечащий врач объяснял, что изначально у меня был негативистический ступор, то есть я занял определенную позу и сопротивлялся любым изменениям этой позы, поэтому мышцы и атрофировались.
Природой этого недуга стала комбинация из посттравматического стресса и тяжелой черепно-мозговой травмы. Когда меня выписали из обычной больницы, никто особо и не пытался мне помочь. Одного взгляда на крайне истощенного, одноногого калеку, чудом избежавшего заражения, голова которого разбита чуть ли не пополам было достаточно, чтобы Рите предлагали единственный вариант. А именно поселить меня в местном «хосписе», крыле при больницах для душевнобольных, где содержатся пациенты, которым уже нельзя помочь.
Но мои родные не сдавались, и однажды им повезло, и они наткнулись на одного молодого психиатра, который взялся лечить меня. Именно лечить, а не следить за тем как я медленно умираю. К тому моменту я уже полгода лежал то в одной больнице, то в другой, без особых результатов.
В своем лечении он применял большое количество препаратов, и вообще пропагандировал агрессивное медикаментозное лечение. В определенный момент он добился того чтобы мышцы расслабились так что меня уже можно было уложить на кушетку. У меня, правда, присутствовал синдром воздушной подушки. Когда человек, лежит на спине, он держит голову над подушкой на расстоянии около десяти сантиметров, если силой опустить ее на подушку, то она вскоре вновь вернется в приподнятое положение. Рита признается, что очень боялась меня в то время и не приезжала навестить меня. Но не только из-за этого она не приезжала ко мне в те дни.
От всех этих переживаний, у нее начались преждевременные роды, и на седьмом месяце беременности родился наш сын. Рита, как, оказалось, пострадала не так сильно, как мне показалось издалека, пока меня нес поток. То самое полено, что нанесло мне первый удар, сильно разбило ей в бедро. Глубокая рваная рана, страшно выглядела, но к счастью не была повреждена бедренная артерия, и сынок не пострадал.
Рита сама выплыла к берегу, но удар был сильным, она не могла своими силами справиться с подъемом по крутому спуску. Но удача не покинула ее, и через час Риту обнаружили случайные туристы. Ее тут же доставили в больницу, где сделали срочную операцию и ей ничего не грозило. Меня же нашли далеко не сразу, уже ближе к ночи вертолет обнаружил меня застрявшим в мусоре у излучины . К тому моменту вообще не стоял вопрос о спасении ноги, ее просто удалили, надеясь, что предупредили заражение. Затем мной долго занимались нейрохирурги. Они сохранили мне жизнь, но мозг все равно серьезно пострадал и меня выписали в состоянии овоща.
Однако мой врач-психиатр после того как медикаменты дали определенный эффект начал искать пути общения со мной. В ход шло все, что только можно представить, он даже применил гипноз, в который сам не верил. Много раз он приглашал Риту, для того чтобы она просто говорила со мной. Наконец он пробился ко мне. Там, во тьме моего подсознания
