Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова
— Да мне без надобности его ловить, — отозвался он строго, ничуть не желая со мной сюсюкать как с ребёнком, — истребитель найдёт паука сам. Всюду, где бы он ни затихарился. — И он извлёк крошечную блестящую коробочку из своей сумки, перекинутой через его широченное плечо. Тут он шикнул на меня совсем неласково, требуя моего ухода прочь. Вышла моя прекрасная мама. И человек как слепой щурился на неё, улыбаясь ей во весь свой рот, так что сразу показался мне очень глупым.
— Привет, Арсений, — сказала мама. И тут же отец закрыл её своим корпусом от улыбающегося и на время ослепшего ловца пауков. Мы ушли в дом. За нами последовал и дедушка. Он вначале хотел остаться, чтобы приобщиться к тайне выпроваживания зловредной живности за пределы радиуса нескольких километров отсюда, но бритоголовый, как и мой отец, суровым и довольно низким голосом потребовал его удаления. И дедушка покорился.
— Он похож на тебя, — сказала я отцу, — он твой родственник? Он тоже прилетел со звезды, как и ты? У вас там все на одно лицо?
Человек услышал мои вопросы и изумлённо таращился на меня, забыв о своей надвигающейся битве с пауками. И тогда отец схватил меня под мышку и утащил в дом. Он не понимал, как важно мне знать всё о том, как выглядят люди на звезде, откуда он прибыл вместе со своим паучьим воителем. Если и мой, обещанный мамой, жених похож на них обоих, но вдруг? Я не смогу его полюбить ни за что! Я не смогу выполнить свою важную Миссию с заглавной буквы, не смогу вернуть себя, маму и дедушку в прекрасное Созвездие к его прекрасным, бесконечно добрым обитателям. Но это была наша с дедушкой главная тайна, запретная для открытия всем прочим.
Мама устало села на плетёный из гибких древесных лиан диванчик и посадила меня на свои точёные колени. Ей было тяжело. Я чувствовала напряжение её тела. Я была уже большая, но ей так хотелось чувствовать мою живую телесность, вдыхать запах моих волос. Она увела меня от них в маленькую комнатку, мою. Сначала она играла в мою куклу. Она рассказала мне, что папа нашёл в столице старого кукольника и, дав ему моё изображение, попросил сделать куклу с моим лицом. Одежду же шила милая фея с волшебными пальчиками и обещала маме, что, когда я вырасту, сошьёт и мне такое же платье.
Когда она играла складками платья куклы, отец стоял в двери и спросил у неё, — Разве Нэя шила кукле платье?
— Разве кроме Нэи никто не способен шить? — ответила мама.
— Ты встречаешься с Нэей? Где? Прошу, скажи. Прошло столько уже лет.
— И не мечтай! Я и не общалась с ней с того самого ужасного времени, когда… Она, конечно, получила сильную отдачу, последующие страдания изменили её, да ведь она также несёт на себе часть вины. Она была обязана удержать тебя, если уж пошла на полное сближение с тобой. Чего она боялась? Если знала, насколько мне безразлично твоё времяпрепровождение? Почему она не потребовала, чтобы ты увёз её с собой в Лучший город континента? Ты же ей это обещал? Но нет! Она и не пыталась сдерживать себя, посмела, разрешила тебе прикоснуться к себе в моём доме! Если бы вы были там, в ЦЭССЭИ, ты не смог бы её оставить там одну, не потащился бы на то место, и ничего бы не произошло с Нэилем.
В процессе маминого монолога, а она говорила сердито, взгляд его был виноватым, и было странно видеть его таким — признающим свою вину. Потом он ушёл.
— Почему ты не говоришь ему того, о чём он спрашивает?
— Не заслужил, — сказала мама, — пусть всё осознает.
Она небрежно махнула рукой в ту сторону, где он только что стоял, и жест был исполнен презрительного отталкивания его просьб. Она достала из шуршащего пакетика голубой овал и маленькую красную коробочку. Но отец опять вошёл, и мама спрятала то, что достала, под мою подушку. Он сел на мою постель и посадил маму на колени как маленькую.
— Ты любишь эту куклу? — спросил он меня, — играешь?
— Нет, — сказала я, — не люблю, не играю. Она просто сидит. И всё. Её любит бабушка. Это она, бабушка, играет.
— «А старушки играют, играют в игрушки, только это не знает никто». — Он засмеялся. Потом, уткнувшись в мамину шею, ласково ей сказал, — Гелия, ну скажи, где она? Я не причиню ей никакого вреда, даю тебе слово землянина. Она будет жить приблизительно как в том самом Созвездии Рай, который и восхваляет Хагор. Ты ведь хочешь ей счастья? Ты ведь великодушная?
И хотя он мурлыкал ласково, глаза его замерцали недобро и по-прежнему. И я поняла, не понимая смысла их беседы, что он остался прежним. Мама безразлично и вяло сидела так, как если бы сидела на чём-то неодушевлённом. То есть ей было всё равно, что к ней прижат её живой муж, мой отец. Впоследствии я много думала о том, что нелюбовь к отцу и являлась причиной её сравнительного равнодушия и ко мне. Иначе, как могла бы она на долгие дни забывать обо мне? Она отзывалась на мои ласки, конечно, играла и радовалась мне, но ведь забывала! Жила своими интересами, где-то суетилась или не суетилась, бродила по пустынным комнатам своего небедного жилища, где так и не смогла выделить для меня хоть уголок.
— Попробуй, найди, — засмеялась она. — Чего забыть-то не можешь? Вырвали игрушку у мальчика в самый разгар игры, в самом начале, когда так хотелось быть хорошим и любимым?
— Ты токсичный нарцисс, выточенный из блестящего, но бездушного кристалла. Ты не человек, — сказал он тихо и вдруг схватил её за ухо с красивым радужным камушком. Камушек был ввинчен в телесную мякоть нежной мочки уха. Украшения вызывали у меня содрогание, когда я смотрела на них. Я не понимала, как могут женщины так себя мучить ради того, что они считали красотой. Мне казалось, что это больно, и я не верила маме, когда она говорила, что ничего не чувствует, когда протыкает металлом своё тонкое ушко ради того, чтобы сверкать камушками. Мама толкнула отца локтем и яростно зашипела как змея, после чего извернулась и вцепилась зубами в его руку. Он зашипел в ответ, но уже от боли. Встал, столкнув маму,
