Честер Андерсон - Небесное святилище (сборник)
Все лиффане должны слушать это внимательно! Сокровенным именем Матери! Проклятье Матери да падет тяжкою карою на головы богохульных убийц, и да свершится над ними Долгая Смерть, и да не будет для них нигде прибежища.
Слушайте все! Сокровенным именем Матери! Кто бы ни доставил этих людей, одного или обоих, в Объятия Матери, будет возведен во дворянство и станет богатым, а тот, кто укроет их от Объятий Матери, разделит вместе с ними их участь. Объявление сделано. Сокровенным Именем Матери!”
После каждого объявления дивизион следовал дальше. И все это время Тчорнио, которого в дворянских кругах уже успели прозвать “Выживший”, подозрительно всматривался в толпы лиффан, чтобы победно выкрикнуть в тот самый момент, как только ему удастся опознать хотя бы одного из двух своих вчерашних врагов.
* * *— Тогда хорошо, — заключил Смит, — будем считать, что этот карманник — наш первый завербованный. Но вот в чем вопрос: есть ли необходимость посвящать его во все детали нашей операции?
Несмотря на решительный протест Смита, было решено, что Харда будут посвящать абсолютно во все дела подразделения “Л-2”, причем настолько регулярно, насколько он сможет воспринять и переварить очередную порцию информации.
— Он для нас не просто местный гид, — убеждал своих друзей Харлен. — Мы должны призвать его во Флот, включить в систему подчинения и сделать полноправным партнером во всей операции. В противном случае нам не удастся использовать его знания и опыт с максимальной отдачей. Он будет все время говорить нам только то, что, по его мнению, мы хотим от него слышать, если не будет четко представлять конечную цель нашей операции. О Господи, мне только что пришла в голову интересная мысль!
Соренштайн понимающе улыбнулся, а остальные разом воскликнули: “Какая?”
Вместо Джона ответил журналист:
— Хард будет, пожалуй, единственным человеком на Лиффе, призванным на военную службу!
А в это самое время будущий единственный призывник устроил на кухне доктора настоящую гастрономическую оргию. Харду ни разу не приходилось видеть такой пищи с тех пор, как умер его барон, и, поскольку он с полным правом считал, что скоро встретится с бароном, его вовсе не устраивало просто сидеть и смотреть на ряды полок, забитые роскошными продуктами. К тому времени, когда Джон позвал его в кабинет, Хард успел съесть столько, сколько хватило бы прокормить целую крестьянскую семью в течение недели. Лиффанский поэт раздулся, размяк, находился в сладостной полусонной эйфории и был готов принять любую кару, какую только решит низвергнуть на его грешную голову Мать.
— Хард, сынок, — сказал Джон. — Нам нужно кое о чем поговорить с тобой.
Хард счастливо икнул, подскочил на ноги и поплелся вслед за своим другом с Терры.
Безумцы, как называл их про себя Хард, занимали кресла, сгруппированные полукругом, фокус которого был направлен в сторону высокого деревянного стула. Кресла находились в темноте, а стул, наоборот, был ярко освещен. Вид стула навел Харда на неприятные воспоминания в исповедальном зале Храма. Его один раз допрашивали, еще в те времена, когда он был законопослушным и респектабельным поэтом, и ему никогда не удавалось забыть эти впечатления, хотя священники и были достаточно осторожны, чтобы не оставить никаких следов на его теле, а впоследствии даже принесли ему свои извинения. Это было куда хуже, чем Ласковое Наказание Матери, которое представляло собой самое заурядное бичевание.
— Пожалуйста, садитесь на стул, Хард, — произнес голос в темноте. Этот голос принадлежал не Джону, а кому-то другому. Хард сел.
— Хард Гар-Олнин Саарлип, — послышался другой голос, — правда ли, что ты убил прошлой ночью двух знатных подданных Лиффа? Отвечай — да или нет?
— Ну… как бы это сказать… — нервно заерзал Хард. — Я полагаю, что недоразумение, случившееся прошлой ночью, может рассматриваться именно в таком аспекте. Да. — Теперь, когда он сам четко сформулировал свою вину, он уже не ощущал себя так благодушно. У него вдруг появилось сильное желание оказаться где-нибудь в другом месте.
— Хард Гар-Олнин Саарлип, убийца благородных дворян, — послышался бас, более глубокий и страшный, чем второе пришествие; очевидно, это был голос доктора. — Не забыл ли ты случайно, что я, Тарн Гар-Террэн Джеллфт, являюсь посвященным в духовный сан Герцога Лиффа?
Все, что недавно съел Хард, вдруг стало камнем в его желудке.
— Клянусь вам, Ваша Милость, — взмолился он, — то сущею ошибкой было все; причиной же такого ослепленья была ночная тьма, что мне затмила взор и так смутила разум, что этих благороднейших людей по простоте своей душевной я принял за грабителей из черни, напавших под покровом темноты на благороднейшего Лорда Джона! О Преподобнейший милорд, молю вас, мне поверьте, что я считал, что защищаю… — его пересыпанная анапестовыми ритмами тирада вдруг оборвалась; поэт сник и продолжал сидеть неподвижно в полной тишине на безжалостно освещаемом стуле; ему было слишком жарко и в то же время его бил озноб; он с ужасом ждал, что вот-вот в комнату войдут Гвардейцы, схватят его и поволокут в Объятия Матери.
Чем дальше, тем напряженность возрастала все больше и больше; Хард почти физически ощущал, как она давит на его плечи; и вот, когда он был уже на грани истерики, тишина была нарушена. И хотя Хард едва ли был склонен к ощущению радости в таком положении, тем не менее он в какой-то степени обрадовался этому. Несмотря на то, что у него практически не оставалось никаких шансов на спасение, ему все же не хотелось терять присутствие духа перед лицом этих ненормальных людей. Во имя сохранения собственного достоинства он не мог позволить себе опуститься до такой пошлой вещи, как истерика.
Голос, нарушивший тишину, принадлежал Джону.
— Успокойся, сынок, — сказал он ободряюще. — Мы вовсе не собираемся передавать тебя в руки Гвардейцев.
Из-за неожиданно обрушившегося на него счастья Хард самым постыдным образом зарыдал.
— Мы просто хотели, чтобы ты наверняка знал, что тебя ждет. Но пусть тебя это не беспокоит. Теперь нам хотелось бы объяснить тебе кое-что. Как ты полагаешь, ты в состоянии сейчас понять некоторые простые объяснения?
Хард вытер грязным кулаком слезы, закрыл рот и кивнул.
— Превосходно, — сердечно сказал Джон. — Начинай первый, Ансгар.
Ансгар Соренштайн говорил медленно и ясно. Его голос действовал гипнотически.
— Лифф, — начал Ансгар, — является четвертой из одиннадцати планет, обращающихся вокруг Материнского Глаза по орбитам, которые приблизительно напоминают яйцо. Материнский Глаз — это звезда, во многом такая же, как те звезды, которые видны темной ночью. Материнский Глаз только кажется более яркой чем остальные звезды, потому что находится близко к Лиффу. Многие из звезд на самом деле намного ярче Материнского Глаза, но они очень далеки от Лиффа, причем настолько далеки, что мы измеряем расстояния до них количеством лет, которые требуются для того, чтобы свет этих звезд достиг Лиффа. И даже такие числа настолько велики, что ими бывает неудобно пользоваться. Таких звезд миллионы и миллионы, а вокруг них такие же планеты, как Лифф, и все они тоже вращаются по яйцеподобным орбитам.
Соренштайн дал Харду в общей сложности двадцатиминутный урок астрономии, который раздвинул кругозор поэта настолько, что Хард стал понимать размеры галактики. В почти религиозном восприятии физической вселенной он начисто забыл свои страхи.
— И вот там, вдалеке, — подвел Соренштайн к заключительному этапу своей лекции, — настолько вдалеке, что с Лиффа его вообще не видать, находится звезда, которую мы зовем Сол. Она более чем другие звезды похожа на Материнский Глаз, Планеты вращаются вокруг Сола точно так же, как Лифф вращается вокруг Материнского Глаза. Третью из этих планет мы зовем Терра. Эта планета почти точно такая же, как и Лифф, и она является нашим домом. А мы зовемся терранами, точно так же как вы зоветесь лиффанами, и мы прибыли из нашего дома к вам. Потребовалась довольно продолжительная пауза для того, чтобы Хард впитал в себя все услышанное. Присутствующие могли наблюдать восхищение на его лице. Наконец, Джон спокойно спросил:
— Ты понял, что рассказал тебе Ансгар? Потребовалась еще одна длительная пауза, прежде чем Хард смог ответить.
— Да, я уловил суть. Все это прекрасно. В “Книге Гарта Гар-Муйена Гарта”, которая является Законом Матери, написано много странных, непонятных вещей; теперь они стали для меня ясными. Святой Гарт, которого любит Мать, описал счастливое место для ее детей, назвав его “Третий мир”, “Прекрасный, обетованный дом”.
— Превосходно, — подвел черту под первоначальным этапом Джон. — Однако я полагаю, что сейчас лучше всего было бы отвлечься от теологии. Пин, твоя очередь, Пиндар Смит механически прочистил горло и начал:
