Эдвин Табб - Наёмник
— Какого черта вам здесь надо? — грубо спросил его тот. — Мы уже готовы к отлету.
— Хорошо, я хочу лететь с вами.
— Этим занимается капитан.
— Низшим классом, не высшим.
* * *Дюмарест огляделся. Он находился в нижнем секторе корабля, где помещался груз, и было очень холодно. С одной стороны стояла скамья, рядом были закреплены тиски. Сняв с себя перстень, он зубами вырвал из него камень и вставил его между зажимами тисков. Золотой ободок он протянул хозяину и, пока тот его рассматривал, сжал камень в тисках.
Камень рассыпался миллионом блестящих осколков.
— Вы с ума сошли? — Мужчина недоумевающе смотрел на сверкающую пыль. — Испортить такой камень!
Дюмарест отрывисто ответил:
— Забудьте о камне. Посмотрите на кольцо. Здесь хватит на проезд высшим классом. Оно ваше, и вы повезете меня низшим классом.
Дежурный был уже давно не молод, опытен и хитер. Он задумчиво посмотрел на Дюмареста и взвесил кольцо в руке.
— Бежите от неприятностей? Ладно, это не мое дело. Мы летим на Дрейдею. Это чертовски длинное путешествие, но для вас это не важно, из-за способа, каким вы решили путешествовать. — Он подбросил кольцо в руке. — Хочу предостеречь, дружище. Если оно фальшивое, ты за это заплатишь.
Дюмарест бесстрастно отказался от наркотика, который облегчает боль в саднящих легких от возвращающегося кровообращения, когда он с громким криком будет воскресать из небытия. От этого и многого другого. Те, кто путешествует низшим классом, беззащитны против недоброжелательности стюарда и смены его настроений.
— Оно настоящее.
— Все, что у тебя есть? — Дежурный пожал плечами. — Ладно, пусть будет так. Ты раньше летал низшим классом? Хорошо. Тогда ты знаешь, что делать.
Раздеться и лечь в контейнере, предназначенном для перевоза животных. Погрузиться в забытье и лететь одурманенным, мертвым на девяносто процентов, поставив свою жизнь против пятнадцатипроцентной вероятности смертельного исхода. Он делал это даже слишком часто. Слишком. Может быть, этот раз будет последним.
Не может же все время везти.
Глава 2
Виручия прибыла на стадион с опозданием, она оттягивала свое появление до самого последнего момента, когда дальнейшее промедление уже невозможно объяснить никакими отговорками и его могли принять за преднамеренный вызов обществу. Это было бы глупо и неблагоразумно: этикет диктовал, чтобы она уже давно сидела на своем месте в высокой ложе, но временами личные чувства мешали оставаться расчетливой. Поэтому она пошла на компромисс. Она приедет на ристалище и убедится, что ее видели, но даже ради соблюдения этикета, принятого в этом мире, она не позволит вовлечь себя в это коллективное упадочное безумие.
Когда она проходила мимо охраны, раздались звуки труб, и ее подошвы громко застучали по ступеням лестницы. Она замедлила шаги, не желая присутствовать при том, что должно было произойти, ощущая даже здесь, ниже трибун, царившее выше нетерпение. Но она не могла избежать неизбежного. Когда она поднялась на последние ступени и застыла, моргая на ярком солнечном свете, она услышала гул толпы. Он оглушил ее, рокот тридцати тысяч человек, которые кричали все разом; это было голодное рычание зверя, торжествующий крик при виде первой крови и требующий все больше и больше.
Жажда крови была заразительной. Девушка почувствовала, что это грубое, примитивное чувство шевелится и в ее крови, несмотря на глубокое презрение к играм, и сердито вздрогнула, садясь в свое кресло. Одни глаза выдавали ее, когда она смотрела на арену, где с сетями и трезубцами бегали несколько мужчин, и видела лишь бугристую почву и красные лужи. Она бросила быстрый взгляд на присутствующих в ложе и увидела то, что и ожидала; слабая надежда на то, что хоть у кого-то хватит сил выразить свое неодобрение, развеялась.
Разумеется, Чорзел был здесь, королевское кресло едва вмещало его тучное тело, лицо было неподвижно, как у изваяния, а глаза представляли собой просто щелки в одутловатой броне скульптурных форм щек и лба. Девушка посмотрела на его руки и нахмурилась, когда увидела, что его толстые пальцы впились в подлокотники так, что побелели суставы. Она снова бросила быстрый взгляд на его лицо. На нем выступили капельки пота, тонкий ручеек струился со лба по одной щеке на мокрое пятно на яркой ткани вокруг шеи. Ее озабоченность возросла. Было и в самом деле жарко, но обычно Чорзел не страдал от жары, и, несомненно, он не тот человек, который станет терпеть неудобства без особой нужды. Неужели он настолько увлечен происходящим на песке, что не может даже оторвать руки и отереть лицо?
Это было возможно, и снова Виручия подумала, что же заставило правителя превратить сравнительно безобидную игру в такое отвратительное зрелище. Разумеется, она знала официально заявленные причины — кто их не слышал, причем со всеми деталями? — но ее это не убедило. Но почему она столь уверена, что права, а все остальные ошибаются? По крайней мере, толпа, по-видимому, поддерживает закон и то же самое делают правители. Видда, например, — женщина выглядела так, будто она только что освободилась из объятий любовника, ее щеки пылали, глаза блестели, а тело прямо-таки трепетало от чувственной страсти.
А Селкес? Он выглядел, как всегда, крайне независимым, легкомысленным, вежливым за своей броней циничной насмешливости. Гладкая кожа щек давала неправильное представление о его возрасте, а ведь он ровесник Чорзела. Не впервые задавала она себе вопрос, что заставило Селкеса оставить все мечты о власти и спрятаться за личиной бездельника.
Девушка попыталась привлечь его внимание, но ей это не удалось, и она отвернулась, почувствовав чью-то руку на своем колене. Прикосновение было неприятным, и она вздрогнула, сбросив руку. С заученной улыбкой Монтарг повысил голос, чтобы перекрыть шум:
— Тебя что-то беспокоит, моя дорогая кузина? Наверное, у тебя такой слабый желудок, что ты не можешь видеть и капли крови?
— Я не считаю смерть людей забавной, — холодно сказала она.
— Но без сомнения, назидательной? Смотри, как это нравится народу. Послушай, как они кричат. Разве это не помогает тебе изучать человеческую природу, моя дорогая? — Он беззвучно засмеялся, широко открыв рот, как собака, демонстрируя глотку и ослепительную белизну зубов. — Если бы в тебе было больше женственности, Виручия, ты бы не оставалась столь бесстрастной. Посмотри на Видду, Лорис, даже Нита способна откликнуться на зрелище. А ты будто ледяная. Должно быть, в твоих венах течет вода. Не удивительно, что, когда мужчины говорят о тебе, они начинают смеяться.
— По крайней мере, они не плюются.
— Ты можешь быть в этом уверена, кузина?
Он дразнил ее, как и всегда, как в детстве, когда они играли вместе в дворцовых садах. Тогда же она поняла, что показывать свой гнев было бы большой ошибкой. Он получал удовольствие от ее бессильной ярости.
Она спокойно ответила:
— Ты садист, Монтарг. Но я не доставлю тебе удовольствия.
— Говоришь, садист, кузина?
— Садист, — повторила она, — и даже хуже, трус. Ты наблюдаешь, как умирают другие, и получаешь удовольствие от их боли. Если бы тебя действительно увлекало таинственное обаяние битвы, почему бы тебе не выйти на арену и не испытать свои силы? Может ли быть, что тебе просто не хочется испытать свое мужество?
Он не показал своей досады.
— В отличие от тебя, мой пол вне подозрений. И ты продолжаешь не понимать цели этих игр так же, как упрямо не соглашаешься с тем, что они касаются благосостояния Дрейдеи. У тебя скудный ум, кузина, но этого и следовало ожидать. Ничтожный ум в ничтожном теле. Быть может, хороший любовник мог бы тебя чему-нибудь научить. Тебе следовало бы попытаться найти такого. — Он помолчал, затем добавил с намеренной жестокостью: — Я уверен, что ты найдешь кого-нибудь, кто разделит с тобой ложе, если хорошенько постараешься. Может быть, калеку или слепого.
Как всегда, он одержал победу. Почувствовав резь в глазах, она отвернулась от его улыбающейся физиономии.
Толпа взревела. Один из бойцов прижимал к груди руку, из которой текла кровь. Монтаргов прихвостень Белев заворчал от досады:
— Этот дурень должен быть повнимательнее. И все они очень долго канителятся.
— Так поторопи их, — лениво заметил Монтарг.
Белев усмехнулся и исчез. И вслед за его приказом раздался резкий звук трубы, властный, требовательный. Внизу на арене бойцы услышали его и зашевелились более оживленно, обложили крелла сетями и трезубцами, подвергая себя смертельному риску, заставляя хищника отступить, так, чтобы другие смогли вытащить тело павшего бойца и унести его прочь, для чего несколько ловких мальчишек бросились на покрытый пятнами песок, быстро впитывающий кровь, скрывающий ее под своими золотистыми крупинками.
