Джек Вэнс - Лампа Ночи

— А что же теперь со мной будет?

— Это зависит от властей, — удивившись такому вопросу, ответила Алтея, постаравшись, чтобы мальчик не заметил неуверенности, против ее воли прозвучавшей в голосе. — Все будет сделано, как надо.

— Но ведь они запрут меня в темноте там, где никто не узнает!

На мгновение Алтея опешила так, что не могла говорить.

— Что за глупости! Кто внушил тебе эту дикую мысль? Бледное лицо мальчика вздрогнуло, он прикрыл глаза и отвернулся.

— Кто внушил тебе такой ужас? — не унималась Алтея.

— Не знаю, — пробормотал Джейро.

— И все-таки постарайся вспомнить, — нахмурилась она. Губы ребенка зашевелились, Алтея наклонилась как можно ближе, но… так и не смогла ничего разобрать. — Я даже не могу представить, кто мог заронить тебе в голову такую чушь! Ведь это самая настоящая глупость!

Джейро кивнул, улыбнулся и, казалось, уснул, а Алтея осталась сидеть рядом, теряясь в догадках. Тайнам не было конца. И теперь женщина уже с грустью подумала о том, что если настанет тот день, когда память Джейро восстановится, то едва ли этот день окажется для него счастливым.

Доктор Уониш, тем не менее, утверждал, что пагубные воспоминания уничтожены полностью. Это, как бы то ни было, все-таки удача. Прогноз был вполне благоприятный, никаких нарушений здоровья, кроме этого так называемого мнемонического пробела, не предвиделось.

Фэйты были бездетны, и с первого же посещения госпиталя вид мальчика отозвался в их сердцах любовью и нежностью. Они даже не говорили об этом, но к моменту выздоровления Джейро выправили новые документы на него, оплатили все налоги, и на Тайнет в Галингейле возвратились уже втроем. Полное имя мальчика теперь звучало так — Джейро Фэйт.

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Общество, которое не имеет ритуалов, подобно музыке, играемой одним пальцем на одной струне» — таков был жизненный девиз Уншпека, барона Бодиссей. Он говорил также: «Когда бы и как человеческие существа ни соединялись для достижения некой цели — то есть для формирования общества, — каждый член группы неизбежно займет определенное положение. И, как мы все знаем, это положение никогда не бывает постоянным».

На Тайнете в мире Галингейла вопрос положения являлся решающей общественной силой. Социальные уровни определялись с величайшей точностью и поддерживались всевозможными и многочисленными клубами, определявшими характер того или иного слоя. Наиболее престижными клубами считались так называемые полувечные: Вертопрах, Конверт и Кванторси — членство в них считалось обязательным для поддержания престижа высшей аристократии.

Из чего состояло продвижение по социальной лестнице — на местном наречии — компартура — определить достаточно трудно. Главные составляющие этого явления — агрессивное стремление подняться еще на одну ступень, светскость, богатство и личная харизма. Всякий считал себя судьей, тысячи глаз следили за приличным поведением, тысячи ушей — за сказанным. Мимолетный прокол, бестактное замечание, пустой взгляд — и месяцы борьбы летели насмарку. Занятие определенного положения неподобающим человеком встречалось в штыки, такой выскочка обливался всеобщим презрением и получал насмешливую кличку «шмельцер».

Хайлир и Алтея Фэйты, несмотря на уважение к ним со стороны всего института, все-таки оставались «нимпами» [6] и жили, не зная ни радостей компартуры, ни болезненных уколов отверженности.

Фэйты жили в четырех милях к северу от Тайнета, в Мерривью, на старой ферме, имевшей пятьсот акров грубой земли, где дед Алтеи когда-то занимался экспериментальным садоводством. Теперь территория, включавшая пару холмов, реку, выгон, заливной луг и несколько маленьких, но густых лесков, была запущена, и все плоды экспериментального садоводства давно затерялись под напором буйной лесной растительности.

Джейро отвели комнату на самом верху старого дома. Недавние беды уже исчезли из его памяти. Хайлир и Алтея оказались нежными и терпимыми родителями. Джейро дал им и гордость, и завершение смысла жизни. Скоро они уже не могли и представить себе жизни без него, а беспокоились лишь об одном: вправду ли Джейро счастлив в Мерривью?

Спустя некоторое время у мальчика обнаружилась явная склонность к интроверсии, что, конечно, вызвало родительский испуг. Но, поразмыслив, они решили, что это вполне понятно из-за его раннего плачевного опыта. Они не задавали вопросов, боясь грубо вмешиваться в его внутренний мир, хотя по натуре Джейро отнюдь не был скрытным и всегда охотно отвечал на вопросы.

И решение Фэйтов оказалось правильным. Темные образы все еще поднимались со дна детской памяти. Как и предсказывал доктор Уониш, несколько обрывков пошатнувшейся памяти восстановили себя по старым матрицам и создали некие проблески, правда, уходившие прежде, чем мальчик мог сфокусировать свое внимание. Среди них было два самых живых воспоминания, причем абсолютно разного типа, но оба вызывали чрезвычайно тяжелые эмоции. И то и другое возникали лишь тогда, когда разум мальчика был пассивен, то есть во время сна или большой усталости.

Первое воспоминание, вероятно, наиболее раннее, причиняло сладкую боль, от которой у Джейро выступали на глазах слезы. Ему казалось, что он видит перед собой прекрасный сад, освещенный черным и серебряным светом от двух такого же цвета лун. Иногда в саду что-то странно шуршало, будто Джейро был там не один. Но кто это мог быть? Мальчику все время казалось, что этот второй — тоже он, несмотря на то, что первый он стоял возле низкой мраморной балюстрады и глядел на залитый лунами сад, простиравшийся до самого леса, темнеющего где-то на краю горизонта.

Больше ничего в этом коротком и похожем на сон воспоминании не было, но оно неизменно вызывало у мальчика ощущение стремления к чему-то неведомому или, наоборот, безвозвратной потери. Воспоминание трагической красоты, переполненной странными эмоциями, которым не было имени; словно унижалось что-то невинное и прекрасное, унижалось так, что сжимало горло неизбывной тоской от великой потери.

Второе воспоминание, гораздо живее, имевшее большую власть над душой Джейро, всегда вносило ощущение страха. Это силуэт мужчины на фоне неверного света вечернего неба. На мужчине — широкополая шляпа и узкий черный сюртук магистра. Он стоит, расставив ноги, вглядываясь в окружающий пейзаж. Потом поворачивается и начинает в упор рассматривать Джейро. И тогда глаза его светятся, как маленькие звезды.

Но время шло, видения приходили все реже. Джейро становился все более откровенным с родителями, периоды замыкания сокращались и, наконец, пропали совсем. Фэйты не могли нарадоваться на мальчика: он оказался даже лучше, чем они могли себе представить, аккуратный, исполнительный, мягкий.

Это безмятежное время, казалось, будет продолжаться вечно. Но однажды Джейро вдруг обеспокоился тем, чего до этого просто не замечал. Что-то начало давить на его подсознание так, будто он забыл нечто важное и никак не мог вспомнить. Потом это ощущение ушло, но оставило ребенка в ужасной депрессии. Как мальчик ни бился, объяснения найти не мог. Две недели спустя, когда Джейро уже лежал в постели, непонятное ощущение снова вернулось, на этот раз вкупе с почти неслышимым звуком, похожим на отдаленные раскаты грома. Джейро лежал, напряженно вглядываясь во тьму, в ожидании, что разгадка вот-вот наступит. Но через минуту звук пропал, и мальчик остался лежать, теряясь в догадках, что же с ним происходит.

Время шло, весна сменилась летом. Однажды летним вечером, когда родители были где-то на очередном семинаре, Джейро снова услышал этот звук. Мальчик отложил книгу и прислушался. И словно издалека разобрал чей-то низкий человеческий голос, полный непонятной тоски и боли. Но слов не было.

Поначалу Джейро скорее удивился, чем испугался или попытался понять. Но звуки неожиданно стали более отчетливыми и еще более горестными. Представляли ли они всего лишь какие-то просочившиеся остатки его умершей памяти — отголоски тех страшных дел, которые столь милостиво дано было ему позабыть? Может быть, это было и так. И он продолжал вслушиваться в звуки сосредоточенно, насколько мог, до тех пор, пока они не растворились в окружающей тишине.

Джейро остался в состоянии полного замешательства. Без всякого убеждения он попробовал сказать себе, что услышанное всего лишь какая-то ошибка, маленькая неприятность, которая раньше или позже пройдет и забудется.

Но вышло не так. Теперь время от времени Джейро продолжал слышать эти раздирающие душу звуки. Они звучали то тише, то громче, но всегда так, словно откуда-то поблизости. Это совсем сбивало мальчика с толку и ломало все его теории.

Со временем звуки стали более частыми, словно постоянно дразнили ребенка. Чаще всего они возникали, когда он мог плохо сопротивляться. Порой ему казалось, что он сходит с ума, и тогда мальчик начинал ненавидеть их — и звуки будто бы пугались и уходили. Наконец Джейро решил, что эти звуки есть не что иное, как телепатические послания от неизвестного ему врага. Десятки раз мальчик собирался признаться родителям, но каждый раз отказывался от этой мысли, боясь расстроить Алтею.