Кир Булычев - Пленники долга
— Ты думаешь, мне приятнее умереть в открытом космосе?
— Если вырвемся и выйдем на рандеву с «Титаном»… там же хорошая лаборатория, да?
— На «Титане» нет специальной лаборатории, — сказал правду Павлыш.
— Но там другие врачи… У нас кончилась плазма.
Вдруг Павлышу показалось — нелепая мысль, — что Варнавский не единственный больной на станции. Кто — то был болен раньше, кто — то раньше занимал эту каюту, кому — то были нужны обезболивающие и плазма. И он уже умер. Но этого быть не могло, потому что по спискам на станции четыре человека. И всех Павлыш видел.
— Я могу поднять «Овод», — сказал Павлыш. — Но «Титана» здесь нет. Он улетел.
— Понятно, — сокрушенно произнес Штромбергер.
Павлыш заметил, что он смотрит на шею Варнавского. Непроизвольно.
Синее пятнышко появилось на лбу Варнавского. Может, Павлыш не заметил его раньше?
— Тогда идите, — сказал Варнавский. — Я немного посплю. А потом буду наговаривать на диктофон. Мне некогда. На этот раз я хочу успеть…
— Надо считать, — сказал Штромбергер. — Я займу компьютер. Он тебе не понадобится?
— Посплю часа два — три, — сказал Варнавский.
— Я управлюсь.
В коридоре Штромбергер прижал Павлыша к стене животом.
— Вы были в лаборатории? — прошептал он. Все здесь шептали. Все таились. Все устали.
Павлыш кивнул.
— Она же даже не сможет его увидеть, — шептал Штромбергер. — Это какое — то сумасшествие.
— Но ее можно понять, — сказал Павлыш.
— Я все понимаю, иначе не согласился бы. Вы не представляете, какой он человек. Я имею в виду Павла. Но сколько это будет продолжаться?
— Вы думаете, мы сможем подняться?
— Но вы не верите, что это что — то изменит?
— Я только знаю, что перегрузки на «Оводе» ему вредны. Ход болезни ускорится.
— Но мы еще посчитаем? Главное, чтобы брезжила надежда. Врачи ведь не говорят: «вы умрете». Они говорят: «положение серьезно». Мы все теряем связь с действительностью. Вы же понимаете, что магнитные записи стираются. А он говорит в диктофон. Значит, верит?
Надо бы спросить, причем тут магнитная запись, подумал Павлыш, но Штромбергер быстро ушел.
В лаборатории с Людмилой работала Светлана Цава. Цава была у микроскопа.
— Вернулись? — Людмила была рада. — Только вы его не слушайте. Он пал духом. Нельзя падать духом. Мы обязательно что — нибудь сделаем. Вы думаете, что я наивная дура? Я как троглодит, который старается камнем разбить радиоприемник, чтобы он заработал. Но сколько открытий в истории медицины было сделано случайно!
— Расскажите, что вы делаете, — сказал Павлыш.
— Очень просто, — Цава оторвалась от микроскопа. — Мы не видим вирус Власса, но видим последствия его деятельности. Изменения в структуре лейкоцитов и костного мозга. И мы ищем и ищем те средства, которые могли бы остановить процесс.
— Я согласна испробовать все, что есть на станции. Даже чай, даже серную кислоту, — сказала Людмила.
— Вот эту кровь мы взяли у него сегодня, — сказала Цава. — Я воздействую на нее щелочами.
Павлыш внутренне вздохнул. Когда — то Свифт об этом писал. Вроде бы в описании лапутянской академии. Те академики складывали все слова языка в надежде, что когда — нибудь случайно возникнет гениальная фраза.
— Дайте мне записи ваших опытов, — сказал Павлыш. — Я погляжу, что вы сделали за вчерашний день.
— Вот, — Людмила бросилась к шкафу, вытащила пачку листов. — У меня все зарегистрировано. Каждый эксперимент. Вот вчерашние, вот позавчерашние… — Быстрыми пальцами она разбирала стопку записей на тонкие стопочки и раскладывала перед Павлышем. — Смотрите, вот это мы пробовали — начинали с лекарств, которые есть в аптечке… Это еще на той неделе. А это в позапрошлый раз.
Павлыш в растерянности глядел на стопки листков.
— Когда Варнавский заболел? — спросил он.
— В позапрошлый раз, — сказала Людмила нетерпеливо.
— Но вы же говорили…
— Ах, это неважно!
— Людмила, прекрати! — закричала вдруг Цава. Павлыш и не предполагал, что Светлана может так кричать. — Что теперь от этого изменится? У нас же есть оправдание! Сколько угодно оправданий!
— Я ничего не скрываю. Просто, если я сейчас буду объяснять, мы потеряем время. Неужели ты не видишь, как оно убегает?
Светлана поднялась, подошла к Людмиле. Словно не кричала только что. Людмила беззвучно рыдала. Маленькая Светлана обняла Людмилу за плечи.
— Вы только поймите нас, — сказала Светлана. — Наверное, тогда не будет ничего странного. У нас не было выхода. Павел заболел не вчера. И в то же время вчера. Людмила, сядь, успокойся. Павлыш, дайте ей воды. Вон там чистый стакан.
Светлана усадила Людмилу на стул, накапала в стакан из желтой бутылочки.
— Только чтобы я не заснула. Я тебе никогда не прощу, — говорила быстро Людмила. — Я не засну?
— Нет, не заснешь.
Светлана смотрела, как Людмила выпила лекарство.
— Посиди спокойно, — сказала она. И тут же продолжала, глядя на Павлыша. — В общем, какое — то время назад, я потом объясню… Какое — то время назад Людмила увидела на шее Павла голубые точки. Она сначала подумала, что он просто испачкался. А точки не отмывались. И тогда Карл — он ходячая энциклопедия — отозвал меня и сказал, что это похоже на вирус Власса. Все о нем слышали. Всякие драматические истории. Но разве можно было подумать, что это коснется и нас?
— Нет, — согласился Павлыш.
— Я тоже думала, что случайное совпадение. Ведь бывают совпадения. Пигментация, совершенно безвредная пигментация…
— Светлана, перестань, — сказала Варнавская.
— А Павел сам догадался. Тогда же, ночью. Он пришел к Карлу и спросил, не кажется ли ему, что это вирус Власса?
Светлана, говоря, все время оглядывалась на Людмилу, словно ища подтверждения своим словам.
— Мы очень испугались, — продолжала Светлана. — Потому что мы далеко, совсем в стороне, и нет даже маленького кораблика, ничего нет. И связь, сами понимаете, сколько надо ждать ответа. Значит, остались только мы. И вот эта лаборатория… Павел очень хорошо держался…
— Светлана, не надо, — сказала Людмила.
— А почему? Павлыш может сам проверить. Но вы поймите, если бы это было на Земле, то можно уйти, я честно говорю, а тут нас всего четверо, это больше чем семья, это как будто ты сам. И мы все поняли, что через неделю, может, меньше, Павла не будет. Вот он еще говорит и как будто здоров, а его не будет.
Людмила поднялась, налила себе воды, выпила, не глядя на Светлану.
— Мы все старались что — то сделать. Буквально не спали все эти дни. А Павел думал только о том, чтобы надиктовать общую теорию. Я его понимаю, наверное, на его месте я вела бы себя также. Мы все хотим жить не зря…
— Павел жил не зря! — сказала Людмила. — Мы все вместе не стоим его мизинца.
— Не в этом дело, ты же понимаешь, что не в этом дело. А если бы это случилось с Карлом, ты бы думала иначе?
— Я бы тоже все сделала. Но Павел особенный человек. И Карл жив, здоров, и он даже спит. Он вообще не переживает. Он был бы рад, чтобы все закончилось.
— Ты не права, — сказала Цава. — И давай не будем сейчас…
— Молчи!
Людмила выбежала из лаборатории, хлопнула дверью.
— Вернется, — сказала Цава. — Вы поймите ее. Помимо всего, она безумно любит брата.
— И что было дальше? — спросил Павлыш.
— Прошло три дня. Я бы сказала, что мне страшно вспоминать о них. Но не могу, потому что все продолжается… Павлу стало хуже. Вы знаете, синие пятна стали больше, кровь начала перерождаться. Очень сильные боли…
Павлыш подумал, что понял, почему на столике у Варнавского было столько пустых полосок. Они были использованы тогда… когда?
— Штромбергер сказал, что положение Варнавского безнадежно. Вот если бы можно повернуть время вспять… И тут он схватился за свои листочки и стал писать, считать. Он всегда достает листочки, а потом их теряет. У нас есть программа: изучение малых сдвигов. До часа. Даже на изолированной системе это может грозить катаклизмами. А Штромбергер подсчитал, что наших ресурсов хватит, чтобы увеличить сдвиг. Этого еще никогда никто не делал. И не должен был делать. Мы понимали, что нельзя, но если есть шанс, понимаете, если есть шанс, то мы должны были его использовать. И мы вернули время, повернули вспять. На максимум. На неделю. Это было очень трудно — физически трудно. Время раскручивалось назад с дикой скоростью, и все процессы шли обратно… Как на пленке, которую вы крутите задом наперед. Никто из нас не смог запомнить, как это происходило. И приборы тоже отказались зарегистрировать этот переход. Может, просто еще нет таких приборов.
Вошла Людмила. Она прошла к столу, села к микроскопу. Как будто остальных в комнате не было.
— И вы хотите сказать, что вы сдвинули время на неделю, и Варнавский выздоровел?
