Яна Ясинская - Выбор шатеры
Слова Иоанна произвели на Петтигрю действие неприятного холодного душа. Улыбка мёртвым грузом застыла на фарфоровом лице женщины.
— Вот увидите, я найду выход, Ваше императорское величество. Точнее — человека…. Потому что рано или поздно на Дарии появится тот, кто сможет взять в руки этот кристалл, и тогда…
Лицо Айлит озарила торжествующая лучезарная улыбка.
О да! И тогда Дарий неминуемо окажется в её руках. Уж она — Айлит Петтигрю, Верховная Земного альянса, лично позаботится об этом!
* * *Дарий
Катар
Руки трясутся от холода. Искры от огнива ни в какую не хотят разжигать отсыревшие щепки в старом прокопчённом камине. Спасибо, мамуля! Не могла уследить за огнём хотя бы три часа, пока я убиралась в доме священника. Теперь вот мучься — разводи пламя заново.
Из-за бесконечных суровых катарских зим, оставлять дом без тепла нельзя и на несколько часов. Иначе промозглый холод моментально проберёт до костей. Только зазеваешься — проворонишь потухший ночью огонь — и, пожалуйста, утром уже можешь не проснуться. Замёрзнешь замертво.
Мамуля это прекрасно знает. Только ей давно уже на всё и на всех плевать: и на себя, и на нас с Анигаем — её детей. Мне порой кажется, будь её воля, она бы с удовольствием наложила на себя руки, но куда там! Для того чтобы покончить с собой, нужна крепость духа, а её-то у нашей пропащей мамаши Акрабы как раз и нет.
Физически сбежать из Катара — поселения каторжников и военнопленных, где мы и живём, тоже не получится. Катар накрыт силовым куполом. Каждый год по весне по периметру поселения стражи Дэбэра то и дело собирают «жаренные» останки беглецов. При столкновении с силовым полем любое живое существо сгорает за считанные секунды. Беглеца и не опознаешь. Как правило, остаётся только догадываться, кто это был. Вдобавок за долгую зиму останки хорошо подъедаются местным зверьём… В общем, жуть.
Оборачиваюсь. Исподлобья смотрю на пьяную мать, которая в одежде валяется на своей замызганной кровати. Сваленные от грязи волосы закрывают половину лица — ту самую, которая обезображена страшными ожогами. Мой взгляд падает на её безвольно свисающую культяпку правой руки.
У матери нет руки до локтя. В пьяном угаре она часто рассказывает всем подряд бредовую историю о том, что когда-то была сногсшибательной красавицей — шатерой Руара, а руку её отрубил сам Император Дэмонион, потому что она якобы осмелилась претендовать на Жезл власти… В общем, пьяный бред человека, который мечтает прожить другую — куда более яркую жизнь.
Мечтать, как говориться, не запретишь. Вот только в Катаре мечтать ещё и вредно. Зачем лишний раз бередить душу, если и так знаешь, что вся твоя жизнь уже предопределена с самого начала. Родился у сапожника — будешь сапожником, у тюремной прислужницы — станешь прислужницей или стражем, в семье каторжника — каторжником, в семье проститутки… Вот здесь я, пожалуй, не соглашусь.
Профессия мамули меня категорически не устраивает, так что, лучше уж я нарушу традиции, и поработаю и дальше служанкой у отца Марка — священника-миссионера с Земли, который знает нас с Анигаем с детства и по мере сил опекает. Святоша нам с Анигаем даже работку непыльную подбросил — пристроил компаньонами к своему гостю — альтаирскому мальчишке, который живёт у него уже года три. Чтобы тому не было одиноко, отец Марк и попросил нас с братом составить ему компанию.
Альтаирца зовут Эван. Немногословный совсем. Первое время нас и вовсе сторонился. И здоровье у него слабенькое. Местный воздух не идёт. Сам-то мальчишка, как потом выяснилось, неплохой. На скрипке красиво играет. Это музыкальный инструмент такой. С Земли. Люблю слушать, как его скрипка то «плачет», то «смеётся». За эти три года, что мы знакомы, Эван успел стать мне, то ли другом, то ли ещё одним братом. Сама не пойму. Странно это, конечно, как-то: он альтаирец, я дарийка. Наши империи всю жизнь воюют. Перемирие лишь несколько лет назад как наступило.
Ловлю себя на мысли: надо будет к Эвану ещё успеть заглянуть, проверить, всё ли там у него в порядке, а потом уже в шахту к Анигаю идти. А то ещё заловят в рудниках, не дай Бог, а я даже со своим альтаирцем попрощаться не успею.
С горем пополам, развожу камин. Комната моментально наполняется дымом от сырых веток. Подбрасываю в огонь побольше дров. По моим подсчётам тепла должно хватить ещё часа на три, как раз пока я буду отсутствовать. Какая — никакая, но Акраба всё же мать. Не хочу, вернувшись вечером, обнаружить дома её застывший труп. Тем более в такой день.
День нашего с братом рождения. Сегодня нам исполняется тринадцать лет. Но мама об этом даже и не вспомнила.
Ёжась от холода, быстро переодеваюсь. Своё единственное платье аккуратно вешаю на спинку стула. Вместо него напяливаю старую одежду брата, из которой он уже давно вырос. Несмотря на то, что мы с Анигаем двойняшки, кто не знает — никогда бы не поверил, что мы родственники.
Брат высокий, сильный. Выглядит значительно старше своего возраста. Прямые чёрные волосы, карие глаза, довольно смуглая кожа — типичный дарииц-южанин.
Я напротив, мелкая, бледная. Как поганка. Волосы — тёмный каштан. Длинные, вьющиеся, непослушные. Прячу их всегда под шапкой, чтобы все принимали меня за мальчишку. Так безопаснее. В Катаре не так много женщин, зато куча каторжников. Лучше не выделяться.
Глаза у меня странного фиалкового цвета. Я таких ни у кого не видела. Наверное, они мне от папаши достались. Кто наш отец, мы не знаем. Из-за того, что мы с братом настолько не похожи друг на друга, над нами даже посмеиваются, мол, наша беспутная мамаша умудрилась нас зачать от двух разных мужчин сразу.
Я с этим и не спорю. С Акрабы станется.
Запасы еды уже почти подошли к концу. Я это обнаружила лишь сегодня утром. Всё, что я оставляла нам с Анигаем на праздничный стол (если его можно назвать таковым), куда-то исчезло. Видимо, мать, болеющая с похмелья, вытащила из кладовки последнее валеное мясо, чтобы обменять не бутылку эля. Теперь она лежит пьяная и довольная, а у меня под ложечкой от голода подсасывает так, что хоть вой. Хорошо ещё, что Эван об этом не знает. Отругал бы. Он меня постоянно подкормить пытается. А я не люблю чужой хлеб есть. Но частенько приходится. Иначе бы давно с голода сдохла. Этого бы мне Эван точно не простил!
Смотрюсь в старое мутное зеркало. Посильнее надвигаю на глаза объёмную шапку, под которую прячу волосы. Так-то лучше. В одежде брата, да ещё в этой дурацкой шапке, никто меня за девчонку не примет. Так, за мальца лет десяти. Такой не вызовет подозрения, если будет ошиваться возле копий рудников. А именно это мне и надо.
Не люблю воровать. Очень нервничаю, когда делаю это. Тем более что ни для кого не секрет — за разворовывание национального достояния Дария — кражу топливных кристаллов, любого ждёт неминуемая казнь. Но вся фишка в том, что таких «любых» очень мало. Потому что далеко не каждый сможет взять в руки топливный кристалл и при этом не заработать жуткий ожог до костей. Даже через кожаные перчатки.
Горняки работают в копьях в специальных свинцовых рукавицах, защиты которых хватает лишь на двенадцать часов. Не успеешь сменить — останешься в прямом смысле без рук.
Я — другое дело. Не знаю уж откуда и почему так получилось, но у меня на эти пресловутые кристаллы иммунитет. Я спокойно могу брать их голыми руками, не зарабатывая при этом никаких ожогов. Мне даже как-то странно. На ощупь топливные кристаллы такие прохладные, приятные. Не понимаю, почему они прожигают руки других.
Мать говорит, что я толстокожая.
Наверное, так оно и есть.
Не важно. Главное, что моя толстокожесть позволяет моей семье выжить.
Мы продаём эти кристаллы местному ушлому контрабандисту Дэусу Сину. Даёт он нам за них, конечно, гроши, по сравнению с реальной ценой (кристаллы в большом дефиците на «чёрном» рынке, т. к. ими заправляют звездолёты), но и тех дар, что удаётся за них выручить, нам хватает, чтобы обеспечить себя едой на месяц.
Кстати, чуть не забыла, меня зовут Ада. Точнее — Адамаск. В переводе с древнедарийского моё имя означает «обречённая». Мамуля, кончено, более жизнерадостного имени придумать мне не могла.
Если честно, я совершенно не согласна со своим именем. Как и с тем, что говорят люди, будто мне на роду написано повторить жизнь своей пропащей мамаши. Мне кажется, что каждый человек вправе сам выбирать свою судьбу. Хотя вряд ли кто в Катаре с этим согласится.
* * *Острые камни то и дело норовят выскользнуть из-под ног. Один неосторожный шаг, и окажешься в пропасти. Как же я ненавижу эти горы! Недаром их в народе прозвали Хребет мертвецов. Каждый раз неизменно натыкаюсь здесь на какой-нибудь обглоданный зверьём труп. Вот и сейчас, брезгливо морщась, отвожу взгляд от торчащей из-под глыбы снега чьей-то наполовину съеденной руки. Судя по болтающемуся на кости массивному чёрному браслету — военнопленный каторжник. Видимо, попытался сбежать с императорских рудников. Глупец! От стражей Дэбэра не сбежишь. М-да… Не хотела бы я оказаться на месте этого несчастного. Не хотела бы…
