Евгений Филенко - Блудные братья
— Подите к черту, доктор Морлок! Тот желчно захихикал.
— Вы доставите Прибор на Землю? — спросил он, резко оборвав смешок.
— Нет. Скорее всего — на одну из труднодоступных и малонаселенных планет, из числа недавно открытых. Или на один из законсервированных космических стационаров. Подальше от соблазнов.
— Вы не позволите мне его увидеть?
Кратов отрицательно покачал головой.
— Это все равно, что не позволять Шекспиру ставить в «Глобусе» собственные пьесы, — кривя губы, заметил Морлок, — запретить Леонардо любоваться «Джокондой»…
— Согласитесь, что рациоген — не «Джоконда».
— Видите этот уродливый агрегат? Скоро мы научимся переносить в его память человеческую личность со всем ее уникальным опытом, с воспоминаниями и амбициями… а затем помещать в новое тело, созданное по технологии управляемого антропогенеза… и тогда человек наконец станет биологически бессмертным. А бессмертному рано или поздно понадобится другой мозг. Более дружественный к собственному хозяину, со всеми его незадействованными резервами. Как бы вы ни трепыхались, что бы ни выдумывали — вам никуда не деться от всемогущества…
Кратов уже уходил.
— Если у вас что-то не заладится, если вам нужен будет совет, если вы в чем-то засомневаетесь! — крикнул ему вслед Морлок. — Найдите меня, я буду ждать, я помогу. За одну лишь возможность снова его увидеть… Только увидеть — я старый, я могу умереть, и тогда вам никто уже не поможет!
* * *Сидящий Бык ждал его на стоянке, сидя подле гравитра прямо па снегу в позе лотоса с прикрытыми глазами. Инфернальный ветер хлестал его по лицу, не в силах ничего поделать с этим айсбергом самодостаточности.
Кратов тронул его за плечо, втайне опасаясь, что тот повалится набок, как промороженная чурка. Но все обошлось. Сидящий Бык разлепил смороженные ресницы.
— Как протекала встреча? — спросил он.
— Прекрасно. — буркнул Кратов.
— Ты не хочешь говорить об этом?
— Морлок сам тебе все расскажет, если сочтет необходимым.
— Уверяю тебя, он сочтет.
— Я и не сомневаюсь… — Кратов поежился и вдруг сказал с ожесточением: — Как я посмотрю, все, чем вы озаботили Галактику — сплошные побочные продукты. Не хочу даже думать, как нам всем станет весело, когда на свет явится ваш «опус магна»!
— Ну, ты, по крайней мере, будешь доволен, — мягко возразил Сидящий Бык.
— Ха! Я уже дрожу — не то от сладостных предчувствий, не то от этой чертовой вечной мерзлоты!
— Баффинова Земля — не место для слабаков. Поэтому нам редко докучают праздными визитами. И еще мы сильно экономим на криогенных установках… Речь шла о рациогене?
— Ты не менее своего творца любознателен, брат мой…
— Хочу вернуть тебе то, что ты забыл в нашу первую встречу. Твой маленький амулет.
Сидящий Бык разжал ладонь. Брелок, черный деревянный дракончик с планеты Финрволинауэркаф.
— Ты уверен, что тебе больше не понадобится удача? — спросил Кратов.
— А ты? — усмехнулся человек-2.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Блудные братья V
1
От эхайна, истуканом застывшего между кресел с оружием в волосатых лапах, тянуло холодом и сыростью. Тем не менее он и не думал сменить насквозь промокший пляжный наряд на что-то сухое и более приличествующее моменту. Кратов, которого начинало морозить — наркотик прекращал свое действие, — несколько раз пытался обратиться к стражу с самыми невинными вопросами на эхайнском языке: долго ли еще лететь, да нельзя ли включить подогрев, да — с плохо скрытой издевкой — не найдется ли горячего кофе. Бесполезно. С тем же успехом можно было обращаться к статуе, например, «Устремленного в небо» Отто Кристенсена (единственный раз в жизни Кратова приглашали позировать для скульптурной композиции, почти два десятка лет назад, вместе с Рашидой и Стасом Ертауловым, и все трое почетным жребием пренебрегли, в результате чего великий мастер в огорчении взял в модели какого-то совершенно циклопических статей атлета, очень собой довольного и самодостаточного, ни в какое небо особенно не стремящегося, а озабоченного лишь соразмерным напряжением собственных мышц)… Эхайн вел себя так, словно в помещении он был один, а поставлен был охранять два пустых кресла да овальный экран, затянутый пепельной мглой.
Мелко стуча зубами, Кратов попробовал заговорить с Озмой — эффект был приблизительно тот же. Озма была погружена в личные переживания, на внешние раздражители реагируя слабо. На все вопросы отвечала коротко и невнятно: «Нон ликвет». Что в переводе с новолата, магиотского диалекта латыни, с вкраплениями итальянского языка и астролинга (новолатом Кратов владел весьма поверхностно, то есть гораздо хуже, нежели, скажем, эхайнским), могло означать либо «Сама не знаю», либо «Не понимаю, что вам от меня нужно». После пятой или шестой попытки Кратова завязать беседу, утомленно смеженные веки вдруг распахнулись, оттуда полыхнуло чистой силой, а в голосе проскользнули металлические нотки: «Ноли ме турбаре — оставьте меня в покое!»
Пожав плечами, Кратов откинулся на спинку кресла. Самовнушением постарался расслабить сведенные судорогами мышцы. В голове блуждал еще наркотический туман, однако же, к мыслям возвращалась некоторая ясность… И чем дальше он оценивал сложившуюся ситуацию, тем отчетливее понимал, что влип в одну из самык гнусных передряг за всю свою жизнь.
Все складывалось отвратительнейшим образом. Все кругом было плохо.
Озму они не уберегли. Эхайны пожелали ее похитить — и похитили. А исполнив задуманное, спокойно улетели домой с награбленным. На Эльдорадо же остались трупы Конрада и четверых безымянных охранников.
Попытка Кратова пробудить в эхайнах любопытство к своей персоне, с самого начала отдававшая гусарским авантюризмом, закончилась ничем. Т'гард Лихлэбр просто пополнил свой фонд заложников, чтобы при удобном случае расстаться с наименее ценными.
А в холодном номере пансионата «Бель Эпок» осталась совсем одна спящая Идменк.
Самое время в петлю головой…
Кратов покосился на эхайна. От того исходил нейтрально-агрессивный эмоциональный фон. То есть нормальный для его нынешнего состояния: вы ведете себя тихо — я вас не трогаю. Начнется буза — прикончу всех не задумываясь. Большого напряжения в безмолвном страже не ощущалось. Пожалуй, он был настроен излишне легкомысленно. Он недооценивал Кратова, что было тому на руку. И можно было бы поиграть в какие-нибудь рискованные военные игры, с хорошими шансами на успех… если бы не Озма.
В эмо-фоне маленькой женщины царили растерянность и страх.
Кратов осторожно тронул Озму за руку.
— Все будет хорошо, — сказал он негромко.
— Негатив, — пробормотала Озма. — Ничто не будет хорошо. Они убьют нас.
— Нет логики. Зачем им нас похищать, чтобы просто убить?
— Есть логика! Они убьют нас не просто и не сразу. А я… еще не готова умереть.
— К этому редко бывают готовы, — возразил Кратов.
— Ноли ме тангере… — зашипела было Озма. И осеклась. Взгляд ее сделался оторопелым.
— Что, что с вами? — заволновался Кратов.
— Звук изменился, — сказала она.
— Какой звук?! Я ничего не… — Он вдруг понял. — И что же?
— Я слышу ровный звук, что исходит отовсюду, — с раздражением пояснила Озма. — Слышу все время. Сейчас высота и тембр звука изменились. Появились новые обертоны. Другая динамика. И все продолжает меняться.
— Это гравигенераторы, — сказал Кратов. — Они работают в новом режиме. Мы вышли в субсвет и приближаемся к планете… У вас потрясающий слух.
— Грациам, — усмехнулась Озма. — Благодарю.
2
Вошел т'гард Лихлэбр в сопровождении одного из своих громил. Его внешний вид разительно отличался от того, каким он предстал на Пляже Лемуров. Никакого показного легкомыслия. На смену игривым шортам и безрукавочке явились узкие бархатно-черные брюки с широкой желтой полосой сбоку на манер лампасов, а также застегнутый под горло светло-кремовый мундир с золотым шитьем. Узор на груди смахивал на раскидистое генеалогическое древо и, возможно, таковым и являлся, если принять во внимание титул его обладателя. На рукаве же имели место не то герб, не то воинская эмблема. Поверх этих ландшафтов были пущены четыре плетеных шнура— аксельбанта с кисточками на концах, с нарочитой небрежностью заткнутых за широкий кожаный пояс с какими-то петельками и крючочками. (При виде этого петушиного декора взгляд Озмы осветился чистым любопытством, впрочем — ненадолго; утонченная магиотка оценила убранство т'гарда как безвкусицу и не удержалась, дабы не состроить презрительную гримаску). На орлином носу т'гарда угнездилось несообразное с его дикарским обликом пенсне, в руке зажата была уже знакомая тросточка. Сопровождавший его эхайн тоже не выглядел босяком. Покрой его наряда в целом повторял облачение т'гарда, но брюки были того же цвета, что и мундир, без лампасов, золотых узоров не присутствовало вовсе, эмблема на рукаве вышита была серебром, а два шнура попросту болтались от плеча до пояса. Все это очень напоминало собой земную военную форму времен глобальных вооруженных противостояний и вряд ли было чем-то иным.
