Грег Бир - Бессмертие
Сталкиваясь нос к носу со своими сновидениями, Ольми находил изъяны собственного характера, и это подавляло и без того жалкий боевой дух. Почему десятилетия, нет, века назад он не избавился от этих недостатков при помощи тальзитской или какой-нибудь другой терапии? Обладай Ольми абсолютно рациональной психикой, он бы не совершил этой катастрофической ошибки, не пустил в себя ярта... В снах то и дело возникали суицидальные позывы, а еще приходилось драться с мелкими насекомопо-добными тварями, норовившими отгрызть у него конечность или голову. Иногда он собирал в кулак всю волю и отвагу, лишь бы выжить, продержаться, пока ярт не выпустит его разум во внешний мир.
Временами появлялось чувство, что ярт измывается над ним намеренно, в отместку за свой плен. Но подтверждений этому не было, как не было и доказательств жестокости или извращенности ярта. Просто ему понадобился весь разум Ольми, чтобы сгребать отовсюду информацию или маскироваться под человеческое существо.
Даже когда сознание Ольми выходило на передний план и вроде бы управляло телом, он не мог действовать ни по плану, ни по сиюминутному побуждению, если не получал «добро» от ярта.
Мины, способные убить их обоих, ярт удачно обходил, хотя даже Ольми не знал теперь, где они расположены. За миг до капитуляции хозяина дубль ухитрился стереть самого себя (единственная промашка ярта), а только он знал местонахождение и принцип действия мин.
По всей видимости, ярт не сомневался в прочности своего положения. Он уже походил не на кукловода, а на всадника, доверяющего коню. Наступил момент, когда он впервые облек свое пожелание в форму требования, вместо того чтобы попросту принудить Ольми к действию.
«Надо поговорить с Корженовским. Мы должны воспользоваться открытием Пути».
«Сначала откроют пробный канал, — возразил Ольми. — Лучше дождаться полной стыковки. А еще лучше — совсем не появляться на публике».
Ярт поразмыслил.
«У нас с тобой (времени в обрез), не правда ли, друг-исполнитель? Надо спешить. Опасность преждевременного разоблачения не превышает риска опоздать, лавируя между твоих капканов. Открыв Путь на пробу, Корженовский может обнаружить, что его не так-то легко закрыть».
Механизмы Шестого Зала были осмотрены и проверены в действии, неисправные детали отремонтированы или заменены. В последние недели десять тысяч телесных, около семидесяти тысяч дублей и неисчислимое множество автономных и дистанционных работали не покладая рук под непосредственным руководством Корженовского. Близилось важнейшее испытание.
За считанные часы до пробной стыковки Инженер устроился на отдых в своем сферическом жилище, — прикрепленное к поверхности скважины, оно напоминало кокон. Разум и тело были на грани полного изнеможения. Даже разделение «я» на десяток дублей не облегчило бремени, которое он знавал и прежде и которому удавалось одновременно воодушевлять его и и изнурять.
Некогда люди, открывавшие Врата в Пути, полагались лишь на психологический самоконтроль. Статут церемоний в ремесле открывателей служил для напоминания о том, что растерянный или затуманенный ум не способен правильно обращаться с Ключом.
В уме Корженовского царил сумбур, однако он намеревался использовать вместо Ключа весь Шестой Зал (а в сущности, весь Пух Чертополоха) и создать нечто вроде огромных Врат.
Повиснув в трубе из спальных полей, он плотнее закутался в красный плащ и, не открывая глаз, впустил облачко тальзита — последнего, насколько он знал, настоящего тальзита в Земном Гекзамоне. Полностью успокоить и прояснить разум он не успеет, но тут уж ничего не поделаешь.
Спальная труба заполнилась дымкой, и Инженер глубоко и ровно вздохнул, впитывая легкими и кожей крошечные частицы, позволяя им проникать всюду и очищать, чинить, умиротворять.
— Господин Корженовский.
Он открыл глаза и сквозь редеющий туман тальзита увидел неподалеку мужчину. Сфера была непроницаема, за подступами к ней наблюдал монитор, — спрашивается, как сюда попал гость?
Корженовский выпрямился и отогнал ладонями последние струйки пыли.
Опять Ольми. Но как странно он выглядит: заросший, нечесаный, глаза враскос. А пахнет от него, точно от запущенного гоморфа. И еще — ощущение страха... Корженовский брезгливо наморщил нос.
— Я бы тебя пропустил, — сказал он. — Крадешься, как вор...
— Никто не знает, что я здесь.
— Зачем прятаться?
Ольми пожал плечами. Корженовский заметил, что у него нет пиктора.
— Мы с тобою старые друзья. Даже больше, чем друзья.
Корженовский поднял руку и взялся за слабый луч. Прежде они с Ольми общались непринужденно. Откуда вдруг эта натянутость?
— Ты всегда прислушивался к моему мнению, и я тебе всегда верил.
Разговор Инженеру нравился все меньше. Ольми казался выбитым из колеи, издерганным.
— Да.
— Теперь у меня к тебе необычная просьба. К тебе, а не к властям Гекзамона. Они бы вряд ли согласились. Я пока не могу все объяснить, но боюсь, что при открытии пробного канала у тебя возникнут большие проблемы.
— Дружище, я к ним готов.
— Но не к таким. Видишь ли, я собираю все сведения о яртах и нашел способ предотвратить еще более серьезные проблемы, а они появятся, когда мы откроем Путь. Даже раньше, на испытании. Я прошу отправить по пробному каналу послание.
— Яртам?
Ольми кивнул.
— Какого содержания?
— Этого я сказать не могу.
Корженовский снова поморщился.
— Как ты считаешь, Ольми, у доверия должны быть границы?
— Это необходимо. Может спасти нас всех от чудовищной бойни.
— Спасти? Что ты разузнал?
Ольми упрямо покачал головой.
— Слишком уж это подозрительно... — проворчал Инженер. — Я не смогу помочь, если ты не объяснишь толком.
— Я тебя хоть раз просил о чем-нибудь таком?
— Нет.
— Конрад, наверное, тебе это покажется примитивным и бестактным, но я прошу об услуге.
— Очень примитивно, — согласился Корженовский, подавляя желание вызвать охрану. Желание исчезло, но Инженеру стало еще больше не по себе.
— Ты должен поверить. Все это очень важно, но сейчас я ничего не могу объяснить.
Корженовский пристально смотрел на человека, которому был обязан воскрешением.
— У тебя в этом обществе исключительные привилегии, — сказал он. — И ты не кривишь душой, утверждая, что никогда ими не пользовался. Как не пользовался и мной. Где твое послание?
Ольми вручил ему информационный кубик.
— Вот. Шифр знают только ярты.
— Прямое обращение? — Мысль о предательстве Ольми казалась Инженеру абсурдной, и все-таки он был глубоко потрясен. — Предупреждение?
— Считай это мирной инициативой.
— Затеял дипломатическую игру с нашими злейшими врагами? А президент в курсе? Или хотя бы командующий Силами Обороны?
Ольми покачал головой, исполненный решимости не поддаваться на расспросы.
— Ладно, тогда у меня только один вопрос: это не сорвет открытие?
— Сейчас не в моде торжественные клятвы, но я торжественно клянусь: Путь будет открыт. Послание способно только помочь.
Корженовский принял кубик и подумал, нельзя ли как-нибудь по-быстрому расшифровать содержимое. Но зная Ольми, решил: скорее всего, нельзя.
— Отправлю при одном условии: очень скоро после этого ты все объяснишь. И заодно расскажешь, что с тобой случилось.
Ольми кивнул.
— Где тебя можно найти? — спросил Корженовский.
— Я буду на открытии пробного канала, — пообещал Ольми. — Фаррен Сайлиом пригласил.
— Неогешельские наблюдатели хотят, чтобы каждый из нас был у них на виду, — проворчал Инженер. — Скоро спрятаться от них будет негде.
— Всем нам сейчас нелегко, — сказал Ольми.
Корженовский сунул кубик под плащ и пожал Ольми руку. В следующее мгновение гость покинул тесное обиталище Инженера.
«Он передаст депешу?» — спросил ярт, когда они с Ольми выбрались из скважины.
«Да, — ответил Ольми, — чтоб тебя черти взяли».
В «голосе» ярта появилось нечто похожее на грустинку:
«Мы с тобой как братья, но не доверяем друг другу».
«Ни капельки», — согласился Ольми.
«(Я) не могу убедить тебя в важности (моего) задания».
«А ты и не пытался».
«Не знаю, что обнаружат твои соплеменники, когда откупорят Путь. Но вряд ли что-нибудь приятное».
«Они готовы ко всему».
«Непонятна причина волнения. (Я) не имею права наносить ущерб твоему народу, поскольку вы с другом отправили командованию потомков депешу. Кстати, в ней сказано, что мы с вами — не враги. Не можем быть врагами. Не должны».
ЗЕМЛЯ
В последний день своего пребывания на Земле Ланье наслаждался физическим трудом — колол дрова для кухонной печи (скорее, украшения интерьера, нежели предмета необходимости). Ставил на чурбан железный клин, от души бил по нему кувалдой, укладывал дрова в поленницу. Солидный, освященный веками ритуал.
