Оксана Щербатая - Изгнание. Книга 1
- Пойдем отсюда, девочка, - прошептала она. - Зря эта дама Птезонура свела меня со своим начальством: до их сердец не достучаться, они трясутся над своим креслом, даже слушать не стали! А директора здесь никакого нет, а есть лишь отдел кадров. Тот же, кто всем этим руководит, сидит безмерно высоко и зевает от равнодушия! Уйдем отсюда как можно скорее! - От счастья, что госпожа вернулась ко мне, не покинула на произвол судьбы, я еще сильнее захлюпала носом. - Да ты что, Лиэз? Да ты плачешь? Прости мне мой эгоизм: я все время забываю, что ты - маленькая! Что ты лишь похожа на взрослую! Я не бросаю тебя, вовсе нет, успокойся!
Господин Ашшур смотрел на нас с интересом и недоумением, но Церта не замечала ничего вокруг. Пока ей на него не указала. Вдруг он может помочь?
Глава 13. Ашшур
- Снова я потеряла очки, сыночек! - Голос матери подозрительно задрожал. - Ашшур, детка, помоги мне их отыскать, пожалуйста! - И подстрекательская слеза поползла по исхудалой щеке матери. Я покорно кинулся искать ее потерю: перерыл вверх дном всю комнату, пока не обнаружил, что дужка очков висит на вырезе материнского домашнего платья. Все это время очки были на ней! Что же делать? Что с ней творится?
В последнее время зрение матери резко ухудшилось, но она категорически отказалась пройти коррекцию зрения. С легкостью можно было восстановить прежнюю зоркость после нескольких минут в клинике. Да ни за что: паника матери усиливалась при необходимости обращаться к врачам.
Моя жизнь на Земе превратилась в сущий кошмар после того, как несколько лет назад разбился быстрокрылый манг, на котором мать с подругами совершали увеселительную прогулку. Две ее подруги погибли сразу, но мать выжила. Хотя это слишком громко сказано: ее фактически собрали по косточкам, многие кости пришлось наращивать. Зато мозг каким-то чудом почти не пострадал: обширная гематома рассосалась, и все вроде бы было нормально. Мне так казалось какое-то время после аварии.
Но тогда я не мог постоянно наблюдать за матерью: долг службы вынуждал часто оставлять Родину и дом. Такая у нас работа: летать между планетами, управляя кораблями. Интересная работа, но слишком оторванная от планеты.
Мне гораздо проще, после долгих лет службы, общаться с обитателями других планет Солнечной системы, нежели с землянами: напыщенными, беспокойными, говорливыми, обидчивыми, требовательными, - вот как моя мать. Прежде мы с ней очень плохо ладили: она вела бессмысленную жизнь домашней хозяйки, в доме которой все делает автоматика. Она не стремилась расширять свой кругозор, не читала литературу, только смотрела сериалы и путешествовала с друзьями, но только недалеко от родного Оппидума, столицы, - прочие места Зема ей казались дикими пустынями и болотами.
Однажды я был шокирован: после очередного грузового рейса на Сатурн пытался поделиться с матерью своими впечатлениями о сложности полета, а мать спросила меня: насколько далек этот маленький спутник, Сатурн, от своей планеты, Юпитера? Тогда я спросил у нее: слышала ли она о кольцах Сатурна? Мать наморщила лоб. И все, больше о работе я с ней не говорил.
Большинство элитарий Зема, - и ординарий, разумеется, - напоминали по уровню развития мою мать, поэтому я так и не завел себе женщину для жизни. В краткие периоды пребывания в метрополии заходил в лупанары, выбирал глупую люпу посимпатичнее, - вот и весь опыт интимной жизни. И чем лучше я познавал слабый пол, тем больше мне нравилось одиночество.
Как капитан дальнего космического плавания, я был избавлен от почетной тошнотворной обязанности вечно сдавать свой репродукционный материал в генетический банк развития: в юности, будучи курсантом, сдал пару раз, - и улетел прочь с Зема, с его нелепыми обычаями, ханжеством, развратом и странными пустыми людьми.
Зарплата моя была хорошей: сбережений хватило, чтобы восстановить, после ужасной катастрофы, физическое обличье матери во всех прежних деталях. Сразу после аварии она была чудовищно обезображена. Ей сделали несколько серьезных операций и сотни небольших, косметических. Она мужественно прошла период регенерации. Но за тот год все мои средства с обеих кэрт, банка Зема и Космобанка, растаяли, как снега весной. Мать не хотела ничего понимать, и требовала все новых изменений во внешности. Порою мне казалось: она ведет себя со мной не как с сыном, которого забрала из дисципия в возрасте десяти лет, - настолько поздно, что мы так и не смогли найти с матерью общего языка, - но как с мужчиной-партнером. Она не видела во мне человека другого поколения: как только я начал работать, мать стала меня 'доить', как смеялись мои коллеги, члены экипажей кораблей, на которых я работал.
Пока я 'махал' к Харону и Прозерпине, сопровождая грузы с техникой и средствами жизнеобеспечения колонистов, доставляя туда будущий живой персонал, мать проводила время на водах близ Оппидума, снимая шикарные номера в гостиницах: во времена моего детства она жила на жалкую ренту элитарии, а теперь 'оттягивалась'.
Мои товарищи, в пору нечастых побывок на Земе, отдыхали по полной программе, растрачивая : крутили любовь с девочками, самостоятельно летали на арендованных спидоптерах, прожигали жизнь в казино, плавали на списанных подводных лодках, - жили! Мне же приходилось основную часть средств отдавать матери, - я был хорошим безотказным сыном, так сложилось изначально.
После катастрофы, мне пришлось браться за самые сложные задания: я соглашался на самые трудные рейсы, от которых другие капитаны отказывались. Брал аванс и летел в космос, ставший мне вторым, - или, скорее, первым домом: там никто не требовал невозможного, а рядом были товарищи, умевшие молчать и понимать с полуслова.
После целого года эпопеи операций по восстановлению, мать вновь стала сама собой, и я начал надеяться: она поправилась! Моя жизнь и время вновь принадлежат только мне! Я смогу немного отдохнуть!
К тому времени мне исполнилось тридцать девять, и я очень устал от всего. От самой жизни, от неопределенности, от сверхурочной работы.
Но отдыхать не пришлось: после стресса, связанного с падением манга, у матери начались другие проблемы, проявившиеся не сразу, но это было куда серьезнее, чем недавние беды с испорченной внешностью.
Она начала все забывать. У нее ухудшилось зрение. Она стала бояться одиночества, но, когда я хотел определить ее в элитный пансионат, отказалась твердо и с обидой. Депрессия у нее сменялась агрессивными состояниями. Мне пришлось нанимать сиделку: вначале медсестру-клона, потом, когда мать поняла, что ей наняли биоробота и подняла бучу, пришлось пригласить живую сиделку.
Прежде я понятия не имел, что у представителей сословия элитариев возможно проявление болезни Альцгеймера, да еще в таком раннем возрасте, - всего восемьдесят с хвостиком! Оказывается, генетическое совершенство не дает защиты от деменции, возникшей на фоне стресса, и до сих пор не найдено стопроцентных методов излечения заболевания, связанного с разрушением гена двадцать первой хромосомы. Те же, что существуют, мне просто не по карману, исключая пилюли, которые мать пить не хотела.
Вначале мать забывала всякие незначительные мелочи: например, всегда увлекавшаяся фриволите, она вдруг забыла, что это такое, но вскоре все вспомнила и смеялась сама над собой. Любившая готовить салаты из свежих овощей, она вечно забывала их посолить, или пересаливала.
Потом ей стало казаться, что она забывает решительно все: кэрту, магнитный ключ от квартиры, место кнопки визора. Чтобы ничего не потерять, она прятала нужные вещи в безопасных местах: раз я нашел ее кэрту в морозильной камере, где она так замерзла, что пришлось ее менять.
Речь матери стала сумбурной, ведущую мысль было невозможно выделить. Мать стала более робкой, менее настойчивой, потерянной какой-то. Иногда она не могла найти свою спальню и блуждала по комнатам. Часто ее блузки оказывались неправильно застегнутыми, или надетыми задом наперед или шиворот-навыворот.
Она помнила события ранней юности, но нередко забывала мое имя. Однако, знала четко, что именно с меня она должна требовать проявлений заботы и внимания, а почему и кто я ей, - забывала.
Часто впадала в противоположные состояния: веселости и грусти, фобий по поводу возможной смерти и эйфории при виде пирожного. Хотела куда-то бежать, словно в собственной квартире ей угрожала опасность.
Вот на этом этапе мне и пришлось нанять сиделку. После того, как девушка-биоробот, тихая и покорная, не справилась с подавлением агрессии у моей старушки, нанял живую медсестру, круглосуточно. Стоило мне это так дорого, что вскоре пришлось заложить квартиру в ломбард: лекарства для матери становились все дороже; польза от них - все эфемернее. Борьба с сиделкой стала смыслом ее существования. Квартира превратилась в наглядное пособие, на всех стенах висели и искрились таблички с надписями и стрелками: 'на кухню!', 'в ванную', 'в туалет!'. Весело было жить.
