Ольга Онойко - Сфера-17
А ведь он наверняка воевал, – подумал Николас. – Шестьдесят лет назад Эрт Антер уже работал в Комитете Коррекции. На время войны агенты Комитета стали офицерами, «тренерами» мантийских «спортсменов». Фронтовик, ветеран… Сотрудники аппарата внешнего влияния умеют имитировать такую агрессию, какая и людям-то не всегда удаётся.
А мы – между двух огней, двух великих зол, готовых сойтись в новой схватке. Нет, мы не станем случайной жертвой, станем неслучайной, из нас хотят выковать смертоносное остриё, но что это изменит для нас? “Звёздный легион”, – сказал Йеллен. Но легионеры не были пушечным мясом, они не шли в бой первыми, где ещё в истории сыскать такую воинскую часть, где каждый солдат – уникальная ценность… Звёздного легиона больше не будет. Акена может сколько угодно играть в звания и титулы времён своего деда. Молния не бьёт дважды в одно место, и дух не возвращается в оболочку, которую однажды покинул».
Николас оценил ход собственных мыслей и поморщился с кривоватой усмешкой. Не стоило вообще об этом думать. Он потёр лоб, зажмурился, разожмурился и вернулся к списку книг.
«Мы скованы собственной психофизиологией, – думал он, – пролистывая файл с названиями, мы не способны вообразить мышление существа, лишённого инстинктов. Вернее, мышление как раз можем, потому что сами обладаем рацио. Но эмоциональный мир остаётся тайной за семью печатями, а именно там рождаются побуждения, которые рацио обслуживает…»
Он полулежал в кресле с планшеткой на коленях. Верхний свет в каюте был выключен, горели только торшеры. На голографическом потолке колыхались сумеречные ветви деревьев, порой меж ними проглядывали звёзды и луны. Программа показывала вечер обратного двулуния на Циалеше, когда Старшая луна убывает, а Младшая растёт… Эрвин ушёл в спортзал корабля тренироваться. Без него было пусто и как-то до неуюта просторно, словно он занимал собой большую часть пространства. Николас откинул голову, посмотрел в иллюзорное небо и вздохнул.
Ему вспомнилось, как давным-давно отец рассказывал про луны Циа. Была середина весны, мёртвый сезон для рыбаков и всех, кто живёт и кормится морем. Вечер выдался тёплый, мать накрыла стол на веранде. Она ушла в дом, вынимать пирог из духовки, а отец смотрел на небо и вдруг заговорил.
Это звучало как сказка.
Младшая луна – дочка Циалеша, но родилась одновременно с ним. И как это вышло? В небе летало много обломков и пыли, на Циа извергались вулканы и выбрасывали в небо камни, из всего этого слепилась Младшая луна. Она кажется большой, потому что она близко, но на самом деле она маленькая.
Старшая луна кажется маленькой, потому что она далеко. На самом деле она большая. Она не родня Циалешу, она прилетела издалека и осталась.
Николас улыбнулся, припоминая. Ему тогда едва исполнилось пять лет; история про таинственную луну, которая прилетела и осталась, привела его в восторг, он захлопал в ладоши и завопил: «Они влюбились, влюбились!» Мать вышла с большим пирогом на блюде и засмеялась. Быстро темнело, из растворённых дверей дома лился тёплый жёлтый свет, вдали шумело и катало гальку весеннее море. На небе серебрились перистые облака, и медленно плыли, сияя, спутницы Циалеша – его возлюбленная и дочь.
«Отец всю жизнь хотел улететь, – подумал Николас, – куда угодно, хоть на другую планету нашей же семнадцатой сферы, но ему не довелось побывать даже на Лайе. Он умер и похоронен на ненавистном ему Циа, в серебряных песчаниках на опушке красного леса, рядом с матерью…» Николас закрыл глаза и сказал себе: «А я люблю Циалеш. Отец говаривал, что душу продаст за возможность жить на Сердце Тысяч. Он и в толк не мог бы взять, что я влюбился в Циа из-за его сказки о лунах. Да, так и было. Потом я полюбил его ещё крепче. У него есть душа… Душа, которую очень хочет купить Сердце Тысяч, хочет именно потому, что никогда не сможет купить.
А я хочу домой».
…Николас встряхнулся, опустил взгляд в экран планшетки. Открыл первую попавшуюся книгу – это оказалось что-то научно-популярное, – пролистал несколько глав, читая по диагонали. Взгляд его остановился на заголовке «Территория. Иерархия. Влияние». Он вспомнил, что Зондер упоминал об эмоциональной территории и вчитался.
«…так называемая эмоциональная территория эволюционировала из разделения на «чужих» и «своих», свойственного не только людям, но и животным. Но полных аналогов для этого понятия мы не найдём нигде. В самом грубом приближении эмоциональная территория – это общность, внутри которой не имеет хождения эмоциональный капитал. Взаимные услуги, симпатия, принятие, помощь и интерес не подсчитываются, они даются и принимаются искренне, без далеко идущих целей – за исключением, разумеется, цели сохранить и приумножить территорию. Не возникает эмоциональных долгов и обязательств. Легко понять, что уровень комфорта внутри территории несравним с таковым вне её.
Основой территории является коллектив. Это понятие для мантийца наполнено иным смыслом, нежели для человека, – смыслом почти сакральным.
Коллектив – это одновременно семья, друзья, единомышленники, очень часто – сотрудники и соавторы в проекте, который рассматривается как дело жизни. Коллектив даёт полное и безоговорочное принятие. От остальной территории коллектив отличается тем, что согласен терпеть и гасить негативные эмоции, видеть и прощать неприятные черты характера.
Коллектив начинает формироваться в младшей школе, после отлучения от родителей и установки отношений с наставником. Одна из главных и наиболее почётных обязанностей наставника – следить за тем, чтобы отношения в коллективе соответствовали принятой норме, и выправлять отклонения. Если член коллектива оказывается в опасности или страдает, это воспринимается острее, чем собственная боль или опасность для собственной жизни. Индивид, чей коллектив погиб или распался, обычно теряет желание жить и каким-то образом прекращает своё существование. Насколько нам известно, трения внутри коллектива переживаются очень болезненно: это одна из основных проблем, с которой имеют дело врачи. Классическая медицина на Манте развита мало, так как расторможенный иммунитет самостоятельно справляется с большей частью известных нам заболеваний…»
Дальше автор отклонялся от темы, распространяясь о роли психотерапии в мантийском обществе. Николас проглядел несколько абзацев, потом перелистнул страницу и вернулся к чтению, только приметив в строке ключевое слово.
«…внутри территории существует постоянное напряжение, вызванное тем, что каждый индивид является одновременно как обладателем собственной территории, так и частью сотен и тысяч чужих. Базовая система двух идентичностей, «центра» и «периферии», неравновесна. Утрата собственной территории крайне болезненна, резкое её сокращение вызывает депрессию и иммунодефицит. Индивид, который добровольно отказывается от борьбы за территорию и остаётся с единственной идентичностью, осознавая себя только как часть чего-то большего (коллектива, научного института, Манты в целом), – это либо герой, приносящий себя в жертву, либо бессильный больной. Судя по литературе и кинематографу Манты, в первом случае такие индивиды могут достигать значительных успехов в науке или искусстве, но никогда не становятся родителями.
То, что мы называем личным обаянием, харизмой, авторитетом и мудростью опыта, у мантийца сплавляется в «эмоциональную гравитацию». Успех в каком-либо роде деятельности и слава могут создать аналогичное притяжение, но эффект их несравнимо слабей. Обладатели мощной «гравитации» способны захватывать, делать своими «спутниками» не только индивидов, но и целые коллективы. На Манте не существует профессиональных управленцев, так как потребности в них не возникает. Фактическими руководителями обычно становятся наиболее «притягательные» индивиды, обладатели обширной эмоциональной территории».
Николас насторожился, но никакого анализа за этим не последовало. Подробностей не было; автор признавал, что науке не хватает данных.
«…эмоциональные транзакции, – писал он, – могут вообще никак не проявляться внешне, ограничиваясь только эмпатическим уровнем».
Это было уже неинтересно. Николас пролистал главу до конца и закрыл книгу. Сине-белая страница с названиями файлов по контрасту с частым полотном текста показалась ярче, чем была. ИскИн осторожно указал наиболее авторитетные тексты в подборке, но авторитетны они были с точки зрения Макса Зондера – монографии, авторефераты, статьи… Взгляд Николаса упал на никак не подчёркнутый файл. Рядом говорилось, что это отрывок. То ли художественно обработанное интервью, то ли мемуары ветерана… Николас запросил биографию. Гидеон Маршем, капитан космической пехоты, участник боёв в первой сфере, кавалер ордена Славы, родился, умер. С фотографий смотрел угрюмый, сильно загорелый или просто темнокожий человек. Несмотря на отталкивающе мрачное выражение лица, глаза у него были приятные – бледно-серые, прозрачные и глубокие, словно у уроженца Циалеша. Николас открыл его книгу.
