Виктор Точинов - Мёртвые звезды
Что вместо Новгородской он угодил в Псковскую область, Счастливцев понял много спустя, по случайным обмолвкам. Но его родственники – сестра, зять и племянники – если даже и озаботятся осенью поисками, искать будут совсем в другом регионе.
Впервые подозрения у него мелькнули, когда вербовщики по прибытии на место куда-то испарились, а наниматели первым делом забрали смарт – на сохранение, якобы. Но связь там и вправду не работала, он проверил, прежде чем отдать, – и смутные сомнения рассеялись. Потом-то догадался: глушилка стоит, местные между собой по рации общаются… Паспорт, правда, заначил по старой привычке, на себе спрятал, благо не обыскивали…
Дальше – хуже. Для житья отвели Счастливцеву и еще троим завербованным старый, щелястый сарай, всеми ветрами продуваемый. Для еды выдали здоровенную коробку с пакетами экспресс-вермишели: варите, сколько захотите, хоть по десять порций за раз. Вермишель, правда, сильно просроченная оказалась, но ничего, съедобная.
Федор не унывал: порой в экспедициях и похуже бывало. Лишь бы заплатили по-божески, а так хоть за кормежку лишнего не вычтут.
Начали работать. Ферма громадная, одних ульев двести штук с гаком, да индейки – тоже несколько сотен, да коровы, да свиньи… Еще и поля были, но туда их четверку не посылали, вроде бы там другие работники вкалывали, но жили где-то далеко, Счастливцев с ними не встречался. Тоже рабы, наверное.
Трудились и впрямь от зари до зари. Воздух вполне свежий оказался, и тут зазывалы не соврали. Молодки, о мужиках тоскующие, правда, не изобиловали – но и не до них как-то, вечером до сараюшки бы доползти, да глаза закрыть.
Работали под плотным надзором – ощипывали, например, разделывали и коптили забитых индеек, – чтобы в рот кусочек положить, так ни-ни. Измотались сильно мужики за месяц, обессилели. Шептались меж собой: может, ну к чертям кабалу здешнюю, получить первые деньги, да и свалить? Здоровье-то не купишь…
Ладно, апрель кончился, они вчетвером в хозяйский дом – здоровенный такой домина, из монастырского кирпича сложенный (развалин тамошних почти уж и нет, всё на стройматериал растащили). И к хозяину: хотим, дескать, заработанное получить честь по чести. Да увольнительную в город, хоть на денек. Хозяин кушал как раз – ложку отложил, усы вытер, из-за стола встал. И – шабах одному в рожу! – а кулак-то как арбуз… Вот, мол, тебе заработанное… Шабах другому! Вот тебе увольнительная…
А сынок фермерский – тоже тот еще бугай – шпалер из-за пазухи тянет. И второй уже в дверях, с дробовиком охотничьим. Гогочут: не поняли еще? До самой смертушки вам тут работать, за еду да за жильё. Но коль строптивиться будете, так она, костлявая, не задержится. А ищете смерти быстрой, но лютой, – можете в бега подаваться, колючка вокруг не натянута. Милиция в округе вся с потрохами куплена, сюда и вернетесь, другим острасткой послужите.
Ну что тут сделаешь? Работали… Не под приглядом уже – под стволами.
По вечерам, понятно, перешептывались, планы строили, да все как-то до дела не доходило…
Случай помог: в мае вдруг пчелы отроились, и не один-два улья, а полсотни пчелиных семейств разом. Видать, не уследили за чем-то хозяева, сам Федор в пчеловодстве не силен был.
Ну тут и началось… Из-за окон и дверей нос не высунуть. Двух коров пчелки закусали-зажалили, насмерть. Да бабу одну из местных, но ту увезли потом, в больничку, наверное, – может, и выжила.
А двое невольников под шумок в побег рванули. Хотел и Счастливцев, да не получилось: к хлеву, где он как раз работал, несколько пчелиных роев подлетели – едва отсиделся, не выйти было.
Про сбежавших четыре дня ни слуху, ни духу. Потом привезли… С грузовика скинули, к щитам из доски-горбыля приколоченных. Как приколоченных? А вот так, брат, гвоздями, – длинными да ржавыми. Один еще жив был, два дня помирал, мучился… И щиты те – как раз напротив их сараюшки поставили. Через неделю, правда, убрали, вонять сильно начало…
Вскоре новых рабов привезли, сразу семерых, – лето на подходе, а дураков в Питере хватает, деньгу зашибить желающих. С этими не миндальничали, заработками голову не дурили, – сразу объяснили, что к чему. И охранника привезли, не уследить, видно, за девятерыми сразу, – зверь-человек, пару зубов выбить, что яблоко съесть. Нагнал страху, о побеге Федор долго не задумывался, да и щиты те крепко в память запали.
Но подумал как-то: зимой тут работы куда меньше, – так неужто их за просто так до весны кормить будут? Да и в сараюшке в мороз не выдержишь. Видать, ждет их другая зимняя квартира – яма в лесу. По весне новых наберут… То-то ни одного раба-старожила они по приезде не встретили.
Понял и другое: бежать, так сейчас. К концу лета ноги едва волочить будет, вермишель только брюхо набивает, сил от нее не прибавляется. Планами ни с кем не делился – кое-кто из новой их компании очень уж перед хозяевами выслужиться норовил, не иначе как надсмотрщиком мечтал заделаться. Да и не было конкретного плана, на случай да на авось рассчитывал.
Не подвел русский авось: начались покосы, и выпал-таки случай. Трое на поляне у леса работали – Федор да два сына хозяйских (те ведь не барствуют, тоже не слабо вкалывают; жрут, правда, от пуза).
Не ждали они вдвоем от подтощавшего доходяги подвоха, расслабились, стволы в кабине оставили. Ну, он момент улучил, грабли свои отбросил, вилы у фермерского сынка выхватил, и…
– Заколол кого? – спросил я заинтересованно.
Не заколол, бог миловал. Не поперли на вилы, дали в лес уйти. Грозили страшно, а потом и стреляли вслед, но лишь для острастки, – не видать его уже было сквозь зелень.
Вот и мыкается двое суток, кружит как волк в лесу. Вилы бросил, потом жалел: собак тут бродячих, одичавших, немерено, как специально разводят… А может и разводят, не топят щенков, – подрастят и в лес выпускают. От погони да от шавок спасаючись, просидел Федор день да ночь в болотной топи; живот подвело, выбираться надо… А куда? К щиту-то приколоченным возвращаться не хочется… Засел у дороги, когда местные мимо проезжали, не высовывался, чужаков ждал, – да не ездят тут, видать, чужие.
«Это точно, – подумал я. – Не ездят. Один только дурак нашелся…»
И теперь он, Счастливцев, заклинает меня христом-богом: развернуться, и поехать другой дорогой, и где-нибудь на большаке его высадить. А если есть возможность, снабдить тремя-четырьмя сотнями для проезда в Питер, он отдаст, не бездомный какой-нибудь, вот и паспорт у него с пропиской имеется (тут засаленный документ вновь предстал перед моими глазами в развернутом виде).
Ну вот… Захватывающая история подошла к закономерному финалу. К просьбе одолжить денег. Фантазия у авторов подобных «ро́манов» беспредельна, чего только не выдумают ради заветной цели. Наверняка впереди и в самом деле имеется фермерское хозяйство, возможно, его хозяева действительно нанимают на сезон городских маргиналов. И наверняка безбожно обманывают при расчете. Но все остальное в рассказе Счастливцева… Трудно поверить. Слишком многих придется подкупать и замазывать в этом деле, чтобы обеспечить надлежащий уровень секретности. Экономически невыгодно. Дешевле немного заплатить нанятым ханыгам.
Едва я пришел к такому выводу, впереди послышался шум двигателя. Вскоре из-за поворота появился восьмиколесный вездеход, тащивший за собой прицеп-рефрежиратор.
Понятно… Местные производители – якобы рабовладельцы – повезли продавать товар: свинину, или мёд, или копченых индеек. Неплохо бы выслушать заодно их версию происходящих здесь событий.
Я повернулся к Федору, но его на сиденье уже не оказалось.
Москва, ведомственный дом ФСР, 16 июня 2028 года, 08:03
Генерал-майор Барсев казался Зевсом-громовержцем, снизошедшим с Олимпа на землю и обнаружившим, что в подведомственных владениях процветают анархия и казнокрадство, усугубленные самым махровым атеизмом. Лысина Юрия Владленовича приобрела багрово-красный оттенок, венчик седых волос свирепо топорщился, а громы и молнии в подчиненных летели фигуральные, но вполне способные дотла испепелить пару звездочек на погонах.
Впрочем, снизошел он в самом прямом смысле – апартаменты генерала находились здесь же, наверху, на тридцать четвертом этаже. А какому начальнику понравится, если у самого порога его начальственного жилища начнут происходить такие эксцессы?
От разгневанного Барсука ожидать можно было всего, вплоть до самых абсурдных оргвыводов. Но на объекты покушения генерал свой гнев не обрушил. Скупо похвалил Стрельцова:
– Молодец, не оброс жирком у белых медведей…
С Людмилой говорил чуть дольше:
– Скажи, дочка, у тебя с ним, – последовал кивок на обведенный мелом контур на полу кухни, – никаких… э-э-э-м-м-м… амуров не было?
– Никак нет, господин генерал-майор! – отрапортовала «дочка».
Личность стрелявшего выяснилась быстро. Киллеру не понадобилось изыскивать хитроумные предлоги для проникновения рано утром в дом ФСР – был он своим, доморощенным. Сын подполковника Челядинцева из технического управления, студент-третьекурсник. Отец сейчас в Ревеле, в служебной командировке; мать в шоке – и ни сном, ни духом: с чего бы ее Володе взбрело в голову пострелять с утра пораньше по живым людям. Откуда у студента «Скорпион» – вопрос отдельный. Есть рабочая версия, что отцовский, – у высших офицеров ФСР порой имелись незарегистрированные стволы, и руководство поглядывало на подобные факты сквозь пальцы.
