Сергей Снегов - Кольцо обратного времени
Мне нестерпимо захотелось ударить его. В безумие он еще не впал, но истерика начиналась. Он схватился руками за голову; сдавалось, что вот-вот он будет рвать на себе волосы, вопить, остервенело вращать глазами. Я подошел к нему, сжав кулаки. Он посмотрел на меня и медленно снял руки с головы.
— Вы хотите бить меня, адмирал? Бейте, я не буду защищаться. Раньше людей били. Иногда это помогало.
Только эти слова, сопровождаемые слабой улыбкой, и спасли его от затрещины. Я снова уселся и положил руки на колени, чтобы унять их злую дрожь. Я теперь понимал, что испытывали капитаны на кораблях, где команда выказывала непослушание. Истерика в обстановке всё снова повторяющихся катастроф вряд ли лучше бунта на паруснике.
— Павел, взываю к вашему разуму, к вашему светлому разуму, Павел! Вы обиделись, что я назвал трагедию интереснейшим приключением? Но разве приключение немыслимо без счастливого конца? И разве сегодня мы — в некотором роде, только в некотором роде, — не счастливейшие из людей?
— Счастливейшие из людей? — переспросил он. — Эли, я уже говорил вам — устал я от ваших парадоксов…
Но я напомнил, что Олег с детства мечтал о путешествиях в ядро Галактики, самое таинственное и недоступное место Вселенной, и что он первый из галактических капитанов привел сюда звездолеты, и что он войдет в мировую историю как первооткрыватель ядра, — может ли он быть несчастным, даже если закончит свой век на десяток лет раньше? И что Ромеро, знаток древностей, специалист по сравнительной истории обществ, получил возможность узнать такие формы жизни, такие разумные цивилизации, о каких до него и не подозревали, — что же, и эти открытия зачислить в разряд несчастий? И что Ольга, Осима и Камагин всегда видели главный смысл своей жизни в том, чтобы вести могущественные корабли по неизведанным звездным трассам, — так разве не добились они цели жизни, даже если придется расстаться с самой жизнью? И Голос, наш Главный Мозг, наш бывший Бродяга, он, что ли, несчастлив, он, изведавший всё, чего мог пожелать: и могущество мысли, и отраду буйного тела, и власть над простором Вселенной? А галакт и демиурги? Разве каждый не осуществляет лучшее в себе, не претворяет в дело всё, на что способен в мечте своей, в желании своем, в воле своей? Нет, подыщите другие определения! Несчастье, унылость, отчаяние, раскаяние, разочарование — не подходят! Даже если и выпадет нам трагический конец, доля наша завидна!
Он приподнялся, оперся на трость.
— Мой старый друг Эли! Я не хочу с вами спорить. Я не могу с вами спорить. Адмирал, я пойду выполнять ваше приказание о возврате МУМ из прошлого в настоящее.
Я прикрыл дверь, чтобы даже Мэри не могла в эту минуту войти: ей тоже нельзя было видеть, что происходит со мной. А когда стук трости Ромеро перестал быть слышен в коридоре, я опустился на диван и схватил себя за голову, как только что Ромеро, и застонал от отчаяния, от безысходности, от ужаса того конца, который предвидел. Истерика, предотвращенная у Ромеро, била и била меня самого, ибо у меня имелось куда больше причин впадать в нее. И я не мог просить ничьей помощи — еще не пришло время раскрывать тайну, надо было раньше подготовить спасение корабля.
3
Эллона оскорбило, когда я к трансформатору времени попросил пристроить еще и стабилизатор, наподобие того, что создан природой в наших телах: я так уверовал в эту гипотезу Ромеро, что оперировал ею как фактом. Эллон зло сверкнул глазами и ощерился:
— Адмирал, не лезь в дела, которых не понимаешь! Трансформатор, стабилизатор! А что мы делаем, по-твоему? Один хаос превращаем в другой хаос? Я создаю универсальную машину времени, заруби это себе на носу, адмирал!
При этом он возбужденно прыгал передо мной и яростно размахивал руками. Я знал, что Эллон плохо воспитан, если оценивать воспитание человеческими мерками, и что он, изучая человеческий язык, с особой охотой запоминал ругательные словечки. Но он толковал их слишком буквально. Выкрикивая, чтобы я зарубил его отповедь на носу, он так свирепо поглядел на мой нос, что у меня возникло опасение, не хочет ли он и вправду рубануть по нему. Я отнес его возбуждение к влиянию катастрофы со «Змееносцем» и к тому, что даже не знающие отдыха демиурги переутомились: сомневаюсь, чтобы после катастрофы Эллон отдыхал хотя бы час. Что начинается предсказанное Ромеро безумие — мне и в голову прийти не могло.
Впервые я ощутил неладное, когда Мизара подвели к трансформатору времени. Это был огромный прозрачный шар, покоящийся на постаменте. Вокруг громоздились излучатели и отражатели, постамент соединялся полой трубой с коллапсаном, были еще сооружения и механизмы над шаром и рядом, но их назначение мне осталось непонятным, и описывать их не буду.
Укажу лишь, что до эксперимента с Мизаром Эллон испытал несколько предметов, попеременно отправляя их в будущее и прошлое. Из прошлого и будущего вещи возвращались целехоньки. Если бы и опыт с Мизаром удался, это означало бы, что найден реальный путь бегства из ядра, так как при встречах со светилами мы двигались бы не в их, а в своем времени и любое физическое столкновение исключалось. Разумеется, наши планы предполагали рискованное допущение, что рамиры не воспротивятся бегству. Но на что нам оставалось еще рассчитывать?
На испытание пришли Олег и Ромеро, Граций и Орлан, Мэри и Ольга. Эллон сам открыл входное отверстие в трансформаторе времени. Ирина привела Мизара. Пес глухо повизгивал, беспокойно поворачивался к каждому, ткнулся носом в мои колени, лизнул руки Мэри, вдруг вскинул лапы на плечи Ромеро — тот от неожиданности уронил трость. Ирина гладила Мизару спину, что-то ласково шептала ему. Мне не понравилось выражение лица Ирины. Я подошел ближе.
— Милый, милый! — говорила Ирина псу. — В прошлое, в далекое прошлое! И мы побежали бы по лесу! И я бы лаяла, как ты!
— В лес! В лес! — возбужденно рычал пес и нервно лизал руки Ирине. — Мы будем лаять вместе! Мы будем вместе охотиться! Ирина! Скорее, Ирина, скорей!
Шепот Ирины слышал я один, но ответы пса дешифратор доносил до всех. Все почему-то решили, что Ирина обманными ласковыми словечками подготавливает Мизара к опасному путешествию в прошлое. Но я хорошо знал, что пес, прошедший выучку у Лусина, сдал человеческую историю на собачью пятерку — по шкале для псов с высоким интеллектом — и в иллюзиях не нуждался. Мы так и уславливались с Ириной: подготовка Мизара будет состоять в объяснении важности его роли, а не в прельщении радостями путешествия в прошлое.
— Ирина! — сказал я тихо. — Ирина, обернись!
Она медленно поднялась с колен. У нее были странные глаза. Она сказала:
— Адмирал, вы позволите мне уйти с Мизаром? Я люблю его.
Я сжал ее руку так сильно, что она охнула. Боль она еще способна была чувствовать.
— Ирина, ты не любишь Мизара! Ты любишь Эллона, Ирина.
Она с таким напряжением вслушивалась, что несколько мгновений стояла с раскрытым ртом. Никогда прежде она не разрешила бы себе такой глупой мины: Ирина была из женщин, которые прихорашиваются, даже когда берутся за грязную физическую работу.
— Эллона? — переспросила она нежным протяжным голоском. — Как я могу любить Эллона, если вы запретили? Я так послушна, адмирал, я так послушна!
— Глупости! Ты своенравна, а не послушна! — сердито прошептал я. — А сейчас ты нездорова. Тебе невесть что вообразилось. Ты пойдёшь отдыхать, Ирина.
— Вы думаете, я не люблю Мизара? — спросила она с сомнением.
— Ты его любишь, конечно. Я его тоже люблю, и мама твоя его любит, и Мэри… Этого недостаточно для совместного путешествия в прошлое.
— Я недостаточно люблю тебя, Мизар, — сказала она покорно. — Мне вообразилось, будто я тебя больше всех люблю. Я такая послушная, Мизар! — Она вдруг с тоской заломила руки. — Ах, адмирал, разрешите мне кого-нибудь полюбить!
Я подозвал Ольгу. С ней подошли Олег и Мэри. У Ирины изменилось лицо, когда она увидела Олега. Она простонала, отстраняясь руками:
— Не ты, не ты! Ты променял меня на экспедицию, где погибнешь.
— Ирина, приди в себя! — сказал он, очень бледный. — Вспомни наш разговор на базе! Ты ведь сама попросилась в экспедицию. Мы вместе на корабле, Ирина! Ты не осталась в Персее.
Она заплакала, спрятав лицо на груди матери. Я сказал:
— Ольга, отведи ее к себе, И не отходи от нее. Боюсь, у нее тяжелейшее расстройство.
Пока мы шептались, стоя кучкой около Мизара, Эллон ждал у открытого люка. Но когда Ольга, обняв дочь, стала вместе с Мэри уводить ее, Эллон раздраженно крикнул:
— Люди, не хватит ли шушукаться? Трансформатор времени перегревается на холостом ходу! Или вы хотите, чтобы мы все взрывом вылетели в будущее? Кто поведет Мизара?
— Я поведу Мизара, — ответил я, и, как Ирина, опустился рядом с ним на колени и ласково провел рукой по густой шерсти. — Мизар, друг мой, — сказал я. — Дело не в том, чтобы побегать и полаять в лесу. Предстоит неслыханный эксперимент, и если он удастся, мы все спасены. Готов ли ты помочь нашему спасению?
