Уолтер Уильямс - Праксис
Его слова наполнили Гредель тревогой. Она не хотела, чтобы это было правдой. Она постарается быть очень осторожной и проследит, чтобы с Кэроль больше не случалось подобных историй.
Счастье Гредель закончилось скоро, в первый же теплый день наступившего лета. Гредель и Кэроль, потные и усталые, как раз возвратились из пассажа, и Кэроль, побросав покупки на софу, объявила, что собирается надолго залезть в холодную ванну. По пути в ванную комнату Кэроль прихватила с кухни бутылку охлажденного вина, предложила Гредель выпить — та отказалась — и удалилась в ванную с бутылкой и бокалом.
Из ванной комнаты доносился звук льющейся воды. Гредель хлебнула сока папайи и от нечего делать уставилась на видеостену.
Показывали драму из жизни флота, но, как на беду, героев, подавляющих мятеж, играли наксиды. А у них вся игра сводилась к смене цветов на чешуях, покрывающих их тела, так что трудно было понять что к чему. Однако фильм был о флоте, и это обратило мысли Гредель к академии, в которую должна была поступить Кэроль. Она переключилась на деловой канал и стала изучать требования к поступающим в академию Ченг Хо, которую, согласно традиции, заканчивали члены семейства Сула.
Когда наконец Кэроль вышла из ванной, Гредель переполняло желание поделиться полученной информацией.
— Тебе стоит найти портного, Кэроль, — объявила она. — Погляди на форменные костюмы, которые тебе полагается носить. — На видеостене одна за другой замелькали картинки. — Парадная форма, рабочая одежда, — перечисляла Гредель. — Корабельный комбинезон, планетарная форма, официальный обеденный костюм, парадный костюм — ты только погляди на эту шляпу! А ведь Ченг Хо расположен в умеренной зоне, так что тебе понадобится еще и шинель, и высокие сапоги на зиму, и удобная одежда для занятий спортом и плюс еще гора другого обмундирования. Обеденный распорядок! Если ты даешь званый обед, полагается посуда с фамильным гербом.
Кэроль недоуменно глядела на экран, как будто у нее внезапно обнаружились проблемы со зрением.
— О чем ты говоришь? — спросила она наконец.
— О том, как ты будешь жить, когда попадешь в академию Ченг Хо. Кстати, ты знаешь, кем был Ченг Хо? Я тут поглядела. Он…
— Перестань болтать. — Гредель изумленно глядела на надменно поджавшую губы Кэроль. — Я вовсе не собираюсь поступать ни в какую идиотскую академию, — бросила та. — Так что забудь все это, договорились?
Гредель уставилась на нее.
— Но ты же должна, — настаивала она. — Это же твоя карьера, единственная, которая тебе дозволена.
Кэроль презрительно присвистнула.
— На что мне эта карьера? Я и так всем довольна.
День был жаркий, Гредель устала и в отличие от подруги не успела еще отдохнуть в ванной или выпить, поэтому она не обратила внимания на тревожные знаки, свидетельствующие о том, что Кэроль не только выпила в ванной бутылку вина, но и приняла еще что-то, что сейчас скручивало жгутом ее нервы и заставляло злиться все сильнее.
— Но мы же собирались, — настаивала Гредель. — Ты поступаешь во флот, а я буду твоим ординарцем. Мы сможем обе убраться с этой планеты и…
— Я не желаю больше слушать этот бред! — завизжала Кэроль. Она вопила так громко, что Гредель сразу замолчала, только сердце ее отчаянно колотилось в груди. Кэроль наступала на Гредель, в ее зеленых глазах сверкали молнии. — Так ты думаешь, я собираюсь во флот? Во флот, просто ради тебя? Да кем ты себя считаешь?
Кэроль нависла над Гредель. Ее руки гневно устремились к лицу подруги.
— Ты здесь постоянно просиживаешь задницу! — заходилась она. — Ты — ты носишь мои шмотки! Ты роешься в моем банковском счете — да, кстати, где мои деньги! Мои деньги!
— Я никогда не притрагивалась к твоим деньгам! — возмущенно вскрикнула Гредель. — Я не брала ни цента! Я вообще никогда…
— Врешь! — Кэроль ударила сидящую перед ней Гредель, и звук пощечины прозвучал как выстрел. Гредель ошеломленно уставилась на подругу, не в силах даже поднять руку к горящей щеке. Кэроль вопила во всю глотку:
— Ты суешься всюду — ты пролезла во всю мою жизнь! Ты решаешь, что мне делать, сколько потратить, — у меня больше и друзей своих не осталось. Вокруг все твои друзья! — Она схватила сумку с сегодняшними покупками и швырнула ею в Гредель. Гредель закрылась руками, и вещи из сумки высыпались на пол. Кэроль подхватывала их и опять швыряла, и Гредель ничего не оставалось, как складывать пакеты себе на колени. Вскоре она оказалась окружена целой горой дорогих тряпок и кожаных вещей ручной работы.
— Забирай свое барахло и выметайся! — визжала Кэроль. Схватив Гредель за руку, она стащила ее с софы. Свободной рукой она подхватывала свертки, но пока Кэроль тащила ее к двери, несколько из них все же просыпалось на пол. — Я больше не желаю тебя видеть! Убирайся! Убирайся!
Дверь с треском захлопнулась. Гредель стояла в коридоре, прижимая к груди пакеты с покупками, словно ребенка. Было слышно, как внутри квартиры Кэроль в ярости швыряет на пол все, что подворачивается под руку.
Она не знала, что делать. Первой ее мыслью было открыть дверь — она знала коды — и попытаться успокоить Кэроль и объясниться с ней.
Я не брала твоих денег, мысленно возражала она. Я никогда ни о чем не просила.
В дверь изнутри стукнулось что-то тяжелое, та даже задрожала от удара.
Кэроль не собирается во флот. От одной этой мысли опустились руки и закружилась голова. Значит, и ей придется остаться здесь. На Спэнии, в Фабах. Придется…
А что же завтра? — отчаянно подумала она. Поутру они с Кэроль собирались сходить в новый бутик. Может быть, теперь они уже никуда не пойдут?
Внезапно она осознала бессмысленность этого вопроса, и ею овладел гнев, гнев на собственную глупость. Надо было думать головой, а не соваться к Кэроль, когда та находится в таком состоянии.
Она вернулась к матери и побросала там покупки. Эвы дома не было. Гредель обуревали гнев и отчаяние. Она позвонила Хромуше и попросила прислать кого-нибудь за ней, и он весь вечер развлекал ее.
Утром она вернулась в Вольты к тому часу, на который у нее было назначено свидание с Кэроль. В вестибюле стояла толкотня — в дом въехали новые жильцы, и их пожитки загромождали несколько мотокаров с золочеными эмблемами Вольт. Гредель обратилась к привратнику тоном, каким обычно разговаривают пэры, и тот назвал ее «леди Сула» и освободил для нее одной следующий подъемник.
Перед дверями Кэроль она помедлила. Она понимала, что придется унижаться, хотя она ничем этого не заслужила.
Но это было ее единственной надеждой. Разве у нее был выбор?
Она постучала и, не дождавшись ответа, постучала еще раз. За дверью послышались шаркающие шаги, и перед ней возникла хмельная Кэроль, моргающая спросонья за завесой спутанных волос. На ней была та же одежда, что она накинула вчера после ванной, она стояла у входа босиком.
— Почему ты не вошла сама? — вместо приветствия спросила Кэроль. С этими словами она повернулась и пошла в глубь квартиры. Гредель шагала за ней, ее сердце тревожно стучало в груди.
За дверями царил полный разгром. Разбитые бутылки, подушки, какие-то пакеты, обломки фарфоровых чашек с фамильным гербом семейства Сула.
Еще больше бутылок валялось на столах, из них расползался тот же запах можжевельника, которым, казалось, насквозь пропахла Кэроль.
— Я чувствую себя ужасно, — сообщила та. — Кажется, немного перебрала этой ночью.
Неужели она забыла, гадала Гредель. Или просто притворяется?
Кэроль потянулась за бутылкой джина и, звякая о стакан, дрожащей рукой налила себе на два пальца.
— Мне нужно прийти в себя, — объяснила она и выпила.
Мысль пронзила Гредель, словно откровение. Она же просто пьяница, подумала она. Просто еще одна проклятая пьяница…
Кэроль поставила стакан на стол, вытерла рот и хрипло рассмеялась.
— Теперь можно пойти повеселиться, — объявила она.
— Да, — согласилась Гредель. — Пойдем.
Она начала подозревать, что больше ей уже никогда не будет весело.
Наверное, тогда-то Гредель и начала ненавидеть Кэроль, а может быть, этот случай только высвободил ту неприязнь, которая незаметно зрела в ней уже какое-то время. Но теперь Гредель трудно было провести в обществе Кэроль даже час, чтобы не начать злиться. Неаккуратность Кэроль заставляла стискивать зубы, а ее смех только действовал на нервы. От пустых дней, которые они проводили, бессмысленно перебираясь из лавки в ресторан, а из ресторана в клуб, хотелось кричать в голос. Ее стала возмущать необходимость прибираться за Кэроль, а делать это приходилось непрерывно. Постоянные смены настроения Кэроль, ее способность мгновенно переходить от смеха к ярости и дальше к угрюмой отстраненности доводили Гредель до белого каления. Даже любовь Кэроль и ее импульсивную щедрость стало непросто выносить. «Чего это она так суетится вокруг меня? — думала Гредель. — А что будет через минуту?»
