Кэтрин Азаро - Инверсия праймери. Укротить молнию

Когда он ушел, мы с Джаритом прошли в дом и пересекли вестибюль. У двери из матового стекла я вынула ключ — пластину с отпечатками моих пальцев — и сунула его в щель замка. Лазерный сканер считал отпечатки, и дверь с тихим шипением отворилась. Мы вошли в комнату со стеклянными стенами.

— Верхний этаж, — произнесла я.

Дверь закрылась, и комната бесшумно поплыла вверх. Жидкокристаллическое покрытие стен реагировало на электрические поля, испускаемые лифтом, и меняло прозрачность стекла, так что мы могли смотреть наружу. Вестибюль уплывал вниз. Потом лифт миновал перекрытие и продолжал движение по наружной стене здания, открыв нам впечатляющую панораму.

Мы с Джаритом молчали. Он нервничал: его волнение туманом висело в воздухе. Помолчав еще немного, я спросила:

— Как ваш зачет?

— Получил плюс, — он улыбнулся. — По теории.

— Что ж, отлично, — я не знала, что еще сказать. С тех пор, как я сама переживала из-за зачетов, прошло четверть века.

Лифт открылся в коридор. В холл выходила только одна дверь, старомодный деревянный портал с медной ручкой. Я сунула свою карту в щель и выждала, пока ее просканируют. Послышался щелчок, и дверь подалась.

Мы вошли, и Джарит замер, восхищенно оглядываясь.

— Вот это красотища!

Я улыбнулась. Теперь квартира уже не казалась мне темной. Сквозь окна в комнаты лились янтарные солнечные лучи, дополненные отраженным от колец светом.

— Мне нравится. — Я закрыла за нами дверь и подошла к бару. — Хотите выпить?

Он подошел к стойке и стал с другой стороны.

— У вас найдется морковный сок?

— Черт возьми, нет. Как вы можете пить эту гадость?

Он рассмеялся:

— А мне нравится.

Эта ангельская улыбка на ангельском лице обезоружила бы кого угодно.

Ради него я готова была заказать у Пако морковного сока.

— А минеральной воды у вас нету?

— Это есть. — Я налила ему стакан, потом взяла бутылку виски.

Посмотрела на нее, поставила обратно и налила себе минералки.

Потом мы сидели на диване. Мне удалось держать руки подальше от него до тех пор, пока он на допил стакан; дольше меня не хватило. Когда он наклонился вперед, я запустила пальцы в его волосы. Он вздрогнул и посмотрел на меня. Потом выпрямился и обнял меня за талию. Я обвила руками его шею, и наши головы сблизились. Вот когда я узнала, что такое поцелуй любителя морковного сока.

Ничего удивительного, что они так сходят с ума по этому питью.

Мы не спешили, просто сидели и обнимались. Я положила голову ему на плечо. Так легко мне давно уже не было. Боже, как мне было одиноко!

— Ты не похожа на праймери, — прошептал Джарит мне на ухо.

Я осторожно укусила его в шею:

— А на кого я похожа?

— Не знаю, но здорово.

Я вздохнула:

— Ах, Гипрон, мне давно не было так хорошо…

Джарит напрягся. Выждав минуту, вполне достаточную для того, чтобы прийти в себя или сказать что-нибудь, я чуть отодвинулась от него.

— Что-то не так?

Он смотрел мне в лицо:

— Почему ты сказала это?

Я попыталась вспомнить, что я такого сказала. Вроде: «Мне давно не было так хорошо».

— Я слишком долго жила без мужчины.

Он все смотрел на меня, словно ждал ответа. Потом покраснел.

— Наверное, я просто волнуюсь. Просто не верится, что я здесь с тобой, вот так.

Я дотронулась рукой до его лица:

— Я рада, что ты здесь.

Он взял меня за руку. Наши пальцы сплелись, и мы слились в новом поцелуе. Когда мы оторвались друг от друга чтобы отдышаться, я улыбнулась:

— Пожалуй, как раз теперь мне положено спросить, не хочешь ли ты взглянуть на мою коллекцию гравюр.

Джарит казался заинтригованным.

— Ну, спрашивай.

Я спросила. Он не возражал.

Моя спальня напоминала атриум: такая же воздушная и полная зелени. Стен почти не было, только арочные окна с деревянными переплетами и медной фурнитурой, а в придачу к ним зенитный фонарь над кроватью. Лежа среди всех этих воздушных одеял и подушек, я ощущала себя в облаках.

Мы с Джаритом свернулись на постели, прижимаясь кожей к коже, мы изучали друг друга в свете полуденного солнца, льющегося в спальню. Мы идеально подходили друг другу; его бедра прижимались к моим, его руки гладили мою кожу. Я двигалась в такт его движению, затем замедлилась, удерживаясь на краю, балансируя там вместе с ним до тех пор, пока мы оба не сдались и не рухнули в водоворот наслаждения.

Потом мы лежали под простынями — Джарит на спине, закрыв глаза, я — свернувшись в изгибе его руки.

— Соз?

Я сонно пошевелилась.

— Соз, проснись.

— Ммм?..

— Пора обедать, — сказал он.

Я протестующе замычала. Но он подтолкнул меня еще, обняв руками.

Сначала он просто будил меня, но его движения быстро перешли в ласки. Я вздохнула.

— Ах, Гипрон…

Его руки отдернулись так резко, что я окончательно проснулась. Я открыла глаза, вздрогнув от прохлады. Джарит сидел рядом, глядя перед собой.

Я потянула его за руку, пытаясь уложить:

— Что случилось?

Он посмотрел на меня:

— Вот уже второй раз ты делаешь это.

— Что делаю?

— Называешь меня Гипроном.

Мое блаженно-сонное состояние как рукой сняло.

— Я назвала тебя Гипроном? — Да, теперь я вспомнила: я действительно называла его Гипроном. Я поежилась:

— Прости меня.

Он лег рядом и натянул на нас одеяло.

— Кто такой Гипрон?

Лежа под одеялом, в уютном кольце его рук, я чувствовала себя в безопасности. Возможно, настолько в безопасности, что смогу даже рассказать ему то, что он просит. Я приоткрыла спрятанное глубоко-глубоко в сознании воспоминание так, как приоткрывают створку шкафа. Там висело солнце — темное солнце. Я закрыла створку.

— Соз? — Джарит посмотрел на меня, как человек, считавший, что выиграл в лотерее, и узнавший, что просто ошибся.

— Гипрон был моим мужем.

— Был?

— Я не лежала бы сейчас с тобой, будь в моей жизни кто-то другой, — мягко сказала я.

Напряжение, сковывавшее его руки, отпустило.

— Почему ты ушла от него?

— С чего ты решил, что я ушла от него?

— Кто, находясь в здравом уме, уйдет от тебя?

Я вздохнула:

— Я рада, что хоть кто-то в целой Вселенной считает так.

— Соз. — Его сознание коснулось моего. — Почему тебе так больно?

— Гипрон умер три года назад. — Вот. Вот я и произнесла это.

Произнесла, и мир не обрушился. — Меньше чем через год после того, как мы поженились.

— Мне очень жаль.

Я попыталась пожать плечами, как всегда поступала в такой ситуации, но в объятиях Джарита это было почти невозможно. Поэтому я ответила куда более искренно:

— Мне тоже.

Он замялся:

— Могу я спросить, что случилось?

— Мой отряд производил проверку колонии в секторе Т-Хи. Гипрон работал там агрономом.

Гипрон. Он заставил меня улыбаться с первой минуты нашего знакомства. И я уже не могла расстаться с ним. Его нельзя было назвать красавцем, и все же он казался неотразимым, особенно со своей озорной улыбкой. Что-то в нем заставляло меня чувствовать себя хорошо, согревало душу.

— Мы поженились через две недели после первой встречи, — сказала я. — Ни он, ни я не знали, что он болен. У колонистов еще не было налажено медицинское обслуживание, и никто еще не знал, что той настройки иммунной системы, что он получил перед отлетом, будет мало. Мы слишком поздно поняли, что с ним стряслась беда. Так он и умер.

— Мне очень жаль, — повторил Джарит, прижав голову к моей, обнимая меня под одеялами. И медленно, очень медленно я открыла тот шкафчик в памяти, в котором хранилось темное солнце. Шкафчик с воспоминаниями — с радостью, с болью. Но я могла смотреть на них. Сегодня я снова могла смотреть на них.

— Знаешь, — призналась я немного позже, — когда я в первый раз увидела тебя, я сразу подумала, что ты эмпат.

— Я и есть эмпат, — он помолчал. — По шкале Кайла я называюсь «эмпатическим целителем».

Я уютно угнездилась в его руках:

— Я так и решила.

— Я не выношу, когда чьи-то эмоции ранят, — тихо сказал он. — Я пытаюсь прикоснуться к ним, чтобы унять боль. Вот только не знаю, помогает ли это на самом деле.

Я поцеловала его:

— Помогает.

— Тогда ты едина в трех лицах, — улыбнулся он.

— Это как?

— Эмпат, целитель, телепат. — Он погладил мои волосы. — Когда ты опустила барьеры, мне показалось, будто я очутился в центре сверхновой.

— А я опускала барьеры?

— Когда мы занимались любовью.

— О! — Мне не стоило бы забывать об этом. А может, и ничего. Должны же быть в жизни минуты, когда можно забыть про защиту.

— Соз, — вмешался в наш разговор бестелесный голос.