Алексей Бобл - Астронавты. Отвергнутые космосом
Глаза Тадефи загорелись. Она кивнула.
— Пожалуйста! — прошептала она. — Так хочется хоть напоследок выйти в открытый космос! — Она подняла камеру и принялась рассматривать на маленьком экране разноцветную карусель звезд.
Они шли обратно из обзорного отсека, когда Тадефи остановилась, бросила взгляд на часы на переговорнике. Передала камеру Бой-Бабе.
— Ты иди, — сказала она, — а мне надо Питера проверить. Три раза в день! Вы меня тоже не забудьте проверять, когда я лягу.
— Не забудем, — сказала Бой-Баба, а у самой оборвалось сердце. Она прижала камеру к груди и размашисто зашагала к капитанскому отсеку.
* * *— Господин капитан! — как могла громко прошептала Бой-Баба и поскреблась в дверь. — Можно к вам?
Тишина. Она осторожно постучала.
Нет ответа.
Не иначе спит. Бой-Баба заколебалась. Был бы здоров, никаких проблем — подошла и попросила. Но капитан был болен, и половину времени у него просиживал Йос. А лишний раз пересекаться со штурманом ей после недавних событий не хотелось.
Она уже собралась уходить, когда дверь распахнулась. На пороге стоял Йос с подносом в руках. На подносе громоздились грязные одноразовые тарелки с остатками еды и стаканчик из-под кофе. Он приносил Майеру поесть.
Увидев Бой-Бабу, Йос поморщился, как будто съел лимон:
— Что вам, астронавт?
В принципе штурман тоже мог решить, идти Тадефи или нет, но Бой-Баба была уверена, что он откажет. Поэтому она выпрямилась и посмотрела ему в глаза:
— Мне к капитану. По личному делу.
Йос медленно покачал головой:
— Капитана нельзя беспокоить.
Пока она раздумывала, что бы такое соврать поправдоподобнее, из-за спины Йоса раздался слабый голос:
— Кто здесь?
— Это я, — по-дурацки отозвалась Бой-Баба.
За дверью послышался скрип койки, по полу зашаркали ноги, и из-за спины Йоса показался капитан. Майер стоял перед ней в майке, тренировочных штанах и шлепанцах, похудевший, со всклокоченной шевелюрой, но вполне узнаваемый.
— Что у вас, астронавт?
Запинаясь — Йос так и стоял у нее над душой, — Бой-Баба попросила разрешения взять Тадефи на ремонт отражателя. Объяснила причину.
Капитан нахмурился. Посмотрел на Йоса. Тот пожал плечами.
— Да… мне уже докладывали… — в голосе Майера было усталое безразличие. — Ну что ж, скажите ей, пусть готовится.
Он поднял на Бой-Бабу глаза, и у нее сжалось сердце от жалости. Перед ней стоял сломленный, потерявший надежду человек. Он потерял половину экипажа и корабль… и все только потому, что принял решение бросить умирающих и не оказывать им помощь. Точнее, решение приняли за него, но ведь от того не легче…
Она видела: капитану Тео Майеру было незачем больше жить.
Бой-Баба облизала губы и кивнула:
— Вот увидите, господин капитан, «Голландец» будет летать лучше нового! И команда у нас — самая замечательная!
Капитан слабо улыбнулся:
— Я знаю, астронавт. С такой командой капитан не пропадет.
Кивком он отпустил ее и Йоса и закрыл за ними дверь.
* * *Она торопилась в медблок, сообщить Тадефи новость, пока та не ушла. Но марокканки в медблоке не было. Бой-Баба подошла к раскрытому на письменном столе журналу, нашла графу, озаглавленную «Питер». Последняя проверка была сделана вчера вечером. Бой-Баба посмотрела на часы над дверью. Половина девятого утра. Тадефи еще не приходила.
Наверное, забежала к себе в отсек занести камеру и отвлеклась на что-нибудь, подумала Бой-Баба. Она села возле стола и принялась ждать. Оглядела отсек. Живых с дядь-Фимой уже навели порядок и заново приварили двери шкафов с медикаментами. Они с Тадефи разобрали коробки и разложили все лекарства по списку. Непонятно, кому они скоро станут нужны, но пусть будут. Есть не просят.
Из отсека консервации доносились знакомые чмокающие звуки. Бедный Питер! И Тадефи. Неужели от этой заразы нет лечения? Может быть, за время их отсутствия Общество Соцразвития уже нашло лекарство?
Бой-Баба усмехнулась. Ага, конечно. Если и нашло, то только затем, чтобы содрать за него бешеные деньги с уже заболевших.
Поднявшись, она вышла в лабораторию. Крысу решили оставить в медблоке — может, чума и не заразная, но лучше не играть с огнем. Отбиваться от полчищ зараженных крыс из дальнего дока никому не хотелось. Бой-Баба вынула из кармана припасенный с обеда кусочек сахара и поднесла его грустной, забившейся в угол крысе.
Та бесстрастно посмотрела тусклыми глазками и отвернулась. Пол в клетке был скользкий от выделявшейся из многочисленных ранок слизи. И все-таки мы ее убили, подумала Бой-Баба. Она нам доверяла, а мы распорядились ее коротенькой веселой жизнью для собственной выгоды.
Взяв тряпку, она вытащила крысу и, держа ее на руках, принялась мыть клетку. Крыса крысой, а чем люди-то лучше? Поселенцы, недалекие и невезучие, тоже доверяли своим благодетелям — Обществу Соцразвития.
Бой-Баба посадила крысу обратно и накрыла клетку полотенцем. Пора бы уже Тадефи и прийти, подумала она, моя руки под бурой струйкой технической воды. Они обещали Питеру следить за ним как следует.
С этой мыслью Бой-Баба толкнула дверь в блок консервации. Все капсулы, кроме одной, стояли мертвые и темные. Но скоро появится еще одна. Которая? Бой-Баба медленно пошла вдоль ряда капсул.
Ведь укладывать Тадефи на консервацию, скорее всего, придется именно ей.
Так, обойдя весь отсек, она дошла и до Питера. Лица его под маской не было видно. Будем надеяться, что консервация остановила процесс разложения заживо, подумала Бой-Баба. Вот ведь — фармакологи хотели изобрести средство для продления жизни, а природа, похоже, сопротивляется этим попыткам. Превращает продление жизни в медленную смерть.
Аппарат мерно чмокал. Бой-Баба посмотрела на показания приборов возле капсулы Питера. Яркие красные огоньки пульсировали на панели. На экранах всех приборов светились ноли.
Откуда здесь ноли? Она посмотрела на экраны, потом на Питера. Тот лежал неподвижно. Крышка и маска скрывали его лицо.
Как живой.
Может, глюк? Бой-Баба легонечко стукнула по аппарату. Тот покачнулся под ее могучей рукой, но аварийные огоньки мигали по-прежнему, и на всех экранах — дыхание, кровяное давление, активность мозга — стояли ноли.
Это невозможно, подумала она, растерянно оглядывая аппарат. Аварийная сирена молчит. Если бы Питер действительно умирал, если бы показания приборов поползли вниз, завывания сирены уже сотрясали бы весь корабль.
Но сирена молчала.
Бой-Баба трясущейся рукой ткнула в экран монитора, открывая аварийную сигнализацию, нашла настройки аварийного сигнала.
Звук был убран до предела. Кто-то отключил аварийную сирену.
Она рванула с пояса переговорник:
— Тадефи! Тадефи, немедленно в медблок! У нас…
Кто-то дотронулся до ее локтя. С переговорником на весу Бой-Баба обернулась.
Позади стояла бледная Тадефи. Расширившимися глазами она смотрела на экран, на настройки аварийного сигнала.
На выключенный звук.
Перевела взгляд на Бой-Бабу. В глазах ее светился ужас.
— Что ты тут делаешь? — шевельнула она губами.
Бой-Баба сидела в стороне, и тяжелая пятерня охранника лежала у нее на плече. К аппарату и капсуле Питера ее не подпускали. Она смотрела, как Тадефи проводит принудительное восстановление жизненных функций. Живых суетился возле силового блока. Трубки качали кровь, электроды прощупывали мозг, сирену включили и тут же выключили снова, потому что ее завывание мешало Тадефи сосредоточиться.
Наконец Тадефи сделала шаг назад и махнула Живых: довольно. Протянула тонкую руку к аппарату и, помедлив, нажала кнопку. Аппарат мигнул лампочками и замолчал. Под прозрачной крышкой капсулы Питер был мертв.
* * *— Йос, она здесь ни при чем, — глухо сказал дядя Фима. — Питер был мертв уже несколько часов. А она только что вошла. Она не виновата, Йос.
Штурман не ответил. Он сидел на мостике в капитанском кресле, подперев голову руками. Плечи его поднимались и опускались.
Дядя Фима крепко держал Бой-Бабу за плечо. Он так и не отпустил ее с того момента, когда все трое — он сам, Йос и Живых — ворвались в медблок по вызову трясущейся Тадефи. Та молчала, не сводя глаз с отключенной сирены, только показывала рукой на Бой-Бабу. Дядя Фима тогда кинул взгляд на аварийное мигание лампочек, сразу встал рядом с Бой-Бабой и положил ей руку на плечо. То ли защитить хотел, то ли арестовал. Какая ей теперь разница?
Штурман поднял голову, и она вздрогнула. Лицо Йоса посерело и осунулось. Глаза ввалились еще больше. Сухие глаза.
— Как умер Питер? — повернулся он к Тадефи, кусая дрогнувшие губы.
Та развела руками:
— Он ничего не почувствовал, Йос. Поверьте. Он просто не проснулся.
