Оксана Щербатая - Изгнание. Книга 1
- Несколько часов, - ответила удивленно. - Вы были так страстны со мной, господин! Не ожидала встретить в вас такое море огня! Взгляните, вот синие пятна, оставленные вашей страстью! - К своему стыду, я указала Манлию на синяки, оставшиеся на память от недолгой совместной жизни с Инором.
- Но я не помню ничего! - но тон Манлия был нерешителен. - Не помню... какой кошмар! Расскажи мне, деточка, что мы проделали вместе?
Наклонившись к его уху, я выдала короткий рассказ обо всем том, чем я бы ни за что не согласилась с ним заняться. Ни с кем, кроме Стипа. Но старик поверил, задышал часто, похоже, возмечтав повторить. Начал хвалить свое уединенное поместье там-то и там-то, где находятся великолепные уединенные гроты для утех далеко не юного фавна Манлия... Пришлось осадить его пыл тяжким стоном, что у меня все болит, и мне нужен отдых. Пока что я хочу просто поговорить с моим сладким господином Манлием...
Пожилой элитарий поверил в мой обман полностью, и суггестии не потребовалось, столь велико было его тщеславие. Он рассказал мне о своем поместье, приобретенном на деньги, утаенные из фонда строительства жилья для бедных ветеранов и инвалидов; о десятке квартир, купленных на средства учительского пенсионного фонда; о своих погребах, которые за последний год еще более обогатились, - и всему виной - друг Хостис!
- Я про него не знаю! - капризно заметила я. - Не интересуюсь политикой! Фи! А как ту дамке звали, которая была до него? Да? Ой, правда, я и забыла! Милый, ты так молодо выглядишь: просто как мои ровесники! Позволь прикоснуться к твоей коже еще раз, она так нежна на ощупь! - затаив дух от отвращения, скользнула подушечками пальцев по животу доверчивого старика, закрывшего глаза от восторга и издавшего утробный звук.
- Милая моя, ласковая малышка, поедем сразу ко мне! Я хотел на курорте поискать девочку, но теперь... отправимся в мое поместье на острове Счастья, нам нечего делать в столице островов. Да?
- Конечно, да! Тысячу раз да! Я поеду с тобой, мой пухленький суслик, и буду рассказывать тебе сказки многие тысячи ночей! Ты вновь зеваешь, чудо мое? Погоди спать: расскажи мне, сколько твой друг заплатил за твою регенерацию? Почему не хочешь? ... расскажи! Правда, так много? Неужели? Ты, дорогой, - очень важный человек, наверное, а кажешься таким простым и добрым! Расскажи, я буду слушать тебя и засыпать!
Положив голову на мохнатую рыжеволосую грудь старика, прикрыв глаза, чтобы не видеть его довольного лица, продолжая поигрывать сверкающим медальоном, я разговаривала ласково и монотонно, словно маленький робкий ручеек. Манлий поверил, что мы уже были с ним близки, что я хочу стать его любовницей надолго, что мне можно верить...
И он рассказал, позевывая, такую страшную правду, что поняла: сюда я пришла в эту ночь не напрасно! Разумеется, с детства, благодаря скептически настроенным милым нянькам, знала: все депутаты, - огромное большинство их, во всяком случае, - воруют средства из государственных программ, преимущественно направленных на социальное развитие.
То есть, конечно, не 'воруют', так как воришки в парке отдыха или взломщики в кварталах средней руки, где нет спутникового слежения за квартирами, но милые депутаты так распределяют средства, что деньги словно в бездну ухают, и не найти им ни конца, ни края.
Но чтобы Хостис платил деньги за такое! Шок едва не отвлек меня от необходимости поддерживать Манлия в состоянии психологической заторможенности.
Оказывается, Манлий не просто контролировал потоки средств, шедших на строительство квартир для нескольких почетных категорий населения Зема, - из числа ординариев: он еще и ведал постройкой специальных домов-интернатов для инвалидов и ветеранов космической службы, абсолютно одиноких, лишенных всяких родственников. Удивительного ничего в том не было, на первый взгляд, в том числе для самого Манлия.
Самое странное заключалось не в присваивании толстяком денег планеты: однажды Манлий решил провести инспекцию одного из подведомственных 'домов призрения'. Иногда на него находило служебное рвение, как ни странно. Поначалу охранная служба даже не хотела пропускать его за ограду: его, высокопоставленное лицо! Ему пришлось просить, чтобы они открыли! Однако, умеющий командовать и требовать от нижестоящих, возмущенный депутат прорвался внутрь, и рьяно приступил к инспекции, - именно потому, что 'шестерки' его обозлили.
Однако, в ходе проверки, Манлий не обнаружил в списках жильцов интерната тех самых людей, - в большинстве, - которые числились в его более раннем списке обитателей. Но даты их смерти также отсутствовали.
Некоторые ветераны из числившихся в списке обнаружились на месте, живые и вполне здоровые, но, когда у них пытались спросить, куда делись их соседи по комнатам интерната, те просто отводили глаза, делая вид, что не понимают, о чем речь. Отвечали, что не помнят таких людей вообще! Склероз? Но не у всех же! Тем более, что собственные биографии они все помнили во всех подробностях.
- Назови мне адрес этой секретной лаборатории, Манлий, голубчик! - попросила тоном ласковой кошечки, и пожилой элитарий мгновенно хотел выполнить мою просьбу: открыл было рот, но не смог ничего сказать! Совсем ничего! Он даже не заикался: просто ни один звук не доносился из его открытого рта! Манлий пытался извиниться передо мной, объясняя свое косноязычие чрезмерностью выпитого сегодня, но я лучше понимала причину столь специфической немоты. Поэтому бесшумно пододвинула к нему крошечную доску, - имитацию старинной грифельной, - и стилос, оставлявший на доске след, похожий на меловой. Манлий покорно написал адрес секретной лаборатории: писать он мог великолепно! Очень интересно...
В дальнем крыле здания, выстроенного в достойном викторианском стиле, выявилось закрытое помещение, которое санитары отказались открыть, ссылаясь на указание вышестоящего начальства. Но главным начальством для них был, номинально, сам Манлий!
Рассердившись, он приказал парням из своей охраны без ключей открыть запертые двери: те поспешили выполнить повеление. Высокотемпературные резаки лазера пошли в ход, двери распахнулись, и глазам Манлия открылась невероятная, непонятная картина: в анфиладе странных помещений лежали на кроватях некоторые из тех ветеранов, которых другие, доныне здравствующие обитатели интерната, якобы не видели и не помнили!
Головы всех пожилых людей были полностью обриты. Зачем? У иных глаза были приоткрыты, но не реагировали на дневной свет и сторонние раздражители. Люди напоминали мертвых, но были живы! Манлий взял одного из таких пациентов за руку, пытаясь прощупать пульс: все-таки у Манлия было высшее образование социального работника и, худо-бедно, но в медицине он немного разбирался.
Пульс старика бился вдвое слабее нормы, но был отчетлив и стабилен. Словно тридцать ударов в минуту для него было нормой!
У некоторых пациентов на голове находились своеобразные обручи, напоминавшие милый головной убор далекого средневековья. На обручах посверкивали огоньки разных цветов; блеск огоньков разливался то ровно и монотонно, то начал мигать и переливаться, то почти тух и вновь заливался сиянием. Обручи были не более, чем на половине всех лежавших в 'больнице' стариков.
Один из таких обручей Манлий снял с головы пациента, чтобы рассмотреть внимательнее. Поверхность странного металла приятно холодила пальцы. Однако, буквально через минуту после того, как со старика был снят обруч, система обеспечения дала сбой, и следящая аппаратура показала остановку сердца. Старика уже не смогли спасти.
Тот обруч Манлий унес потом из лаборатории, спрятав в широком внутреннем кармане одежды, таскал с собой постоянно, иногда надевал на себя, ощущая прилив сил в такие моменты. Он показал мне это изделие из диковинного сплава: к пальцам прихлынула кровь и энергия.
Очень трудным, почти невозможным оказалось вытянуть из элитария информацию о точном местонахождении секретной лаборатории.
Пульс тех ветеранов, к чьим лбам не крепились обручи из таинственного металла, был еще ниже: около двадцати ударов в минуту, и более нечеток.
К вискам, темени, затылочной части головы, к яремной вене всех лежавших в странном забытьи подходили непонятные проводки. Их вены были подключены к системам искусственного питания; легкие всех пациентов вентилировались так же неестественно.
Если бы пациентов странной 'больнички' было один-два, их нахождение здесь можно было бы объяснить заболеванием. Но Манлий видел десятки стариков, - исключительно мужчин, с совершенно идентичными проводками и системами. Не будучи медиком, он сумел понять: здесь что-то происходит! Что-то не то творится в этом благотворительном центре!
Рассказывая, немолодой элитарий вдруг напрягся, побледнел почти до прозелени; еще сильнее начал зевать, сказал, что мысль ускользает от него, словно ее шаловливо стирают ластиком. Пришлось взять его за левую руку и мысленно дать волевой энергетический посыл: явно тут сказывался мощный отсроченный гипнотический раппорт чуждой сильной воли.
