Мотылёк (СИ) - "Джиллиан"
… Темно. И эта темнота странная, как будто в ней отсутствует понятие твердыни. Нет низа и верха. Нет боковых сторон. Только неопределённое пространство, в котором тонешь. И свет появляется неуверенно. Лучше бы его не было. Ведь с его появлением начинают появляться те, из-за одного вида которых становится плохо. Плоские лица, будто с раздавленными сверху глазами и узким длинным ртом, надвинулись, быстро смещаясь: то одно заглядывало с холодным любопытством палача, то другое выезжало из-за плеча первого и постепенно заменяло его в этом странном оглядывании; потом появился длинный коридор, запруженный лежащими телами — в крови, беспорядочно раскинув руки; а среди них — сидящие на корточках фигуры, которые разглядывают на своих ладонях кучки тускло блестящих камешков… И исхудалое лицо Эмиля, который равнодушно смотрит в потолок, потому что знает: он никому не нужен — и готов умереть из-за этого… И хочется плакать от ужаса, но нельзя. Лучше зажмуриться, чтобы образы, наплывающие толпой, перестали быть такими многочисленными и угрожающими. Лучше пусть полыхнут искры на чёрном под закрытыми веками, только бы забыть о том, что заставляет быть в напряжении…
Порывом ветра, бушующего среди холодного ливня, мотылька швырнуло, намертво влепило в оконное стекло. Куда пропал тот блистательный мир светлых, просторных бальных залов, где мотылёк недавно порхал легко и безмятежно? Холодно, до внутреннего леденящего мороза…
Снова и снова с закрытыми глазами Лора вглядывалась в тёмный поток страшных видений и чувствовала, что замерзает — чем дальше, тем сильней. И уже не помогает старание сильней скорчиться, чтобы ощутить собственное тепло… На кого опереться в новой жизни, которая началась с того момента, когда Эмиль открыл дверь и его чуть не убили и-морги?
Такого человека рядом нет.
От осознания этой мысли Лора с трудом сдержала дрожь. Холодно… Боже, как холодно…
И вся жизнь теперь представлялась тёмным переулком на городской окраине. Она никогда не бывала в таких, но по книгам и фильмам представляла очень живо. Узкий, зловонный, с поблёскивающими в мутном свете издалека грязными лужами, сдавленный между высотными домами. И с обеих сторон выходов из него — неясные, неразличимые фигуры. То ли бандиты из людей, то ли и-морги, при одном упоминании вызывающие судорожную дрожь. И она — в одиночестве между ними…
— … Иди. Теперь я посижу с нею… — сказал неподалёку спокойный низкий голос, от которого всё тело пронизало волной нервных мурашек.
Лора затаилась.
Место, где она лежала, вдруг шевельнулось и мягко выпрямилось — оказывается, рядом с нею кто-то сидел. Шаги — уходящие. Ощущение замкнувшегося пространства — закрыли дверь.
Снова прогнулся край её ложа под тяжёлым телом.
Теперь, приведённая в сознание голосами и движением рядом, Лора более отчётливо ощущала, что лежит на чём-то мягком и кожаном, покрытом явно тонким, но плотным покрывалом, в то время как её саму укрыли тяжёлым и шерстяным, которое — увы — так и не согрело её. С закрытыми же глазами она, напряжённая, вслушивалась в того, кто сел рядом, и прозревала. Она думала, нет на земле человека, который бы стал для неё опорой. Но вот же он, совсем близко. Тёмный поток мгновенно сменился яркими высверками: блестящий бал и танго, в котором ведут его сильные руки; его зеленоватые глаза, сразу обращающие на себя внимание, и губы, которые бесшумно шепчут вопросы, благодаря которым она осталась жива: он первым сообразил не торговаться с и-моргами, а спрашивать её саму; в её руках браунинг, который он встретил с одобрением; его помощь, когда пропала всякая надежда на нормальную жизнь…
Да и сейчас она рядом с ним… Почему? Что случилось, если она рядом? Нет, вопрос неправильный. Почему она решила, что рядом нет человека, который бы стал её опорой во внезапно враждебном мире?
Сердце забилось чаще. Как… Как сделать так, чтобы он оставался рядом всегда? Она не умеет кокетничать так, чтобы заставить его остаться навсегда рядом. Но ведь он уже проявлял к ней интерес. Значит, кокетничать не обязательно. Флирт? Заставить его хотя бы поверить, что она что-то к нему чувствует? Какие-то глупые мысли… Для начала надо «проснуться» и узнать, что с нею произошло и каким образом она оказалась здесь. И где это — здесь? Последнее, что помнила Лора, — она шла в толпе прохожих. А потом — темнота… И свет — Эрик. Его голос. Странно, как ощутимо она чувствует его сидящим поблизости. Значит, так. Она сейчас откроет глаза, узнает всё, что нужно. А потом, исходя из ситуации, начнёт флирт и сделает всё, что в её силах и умениях, лишь бы только остаться рядом с ним.
Она осторожно открыла глаза. И будто столкнулась с взглядом на себя. Здесь не слишком светло, но потемневший аквамарин его глаз она увидела, как будто прыгнула с обрыва в пронизанную солнцем морскую воду.
Он недоверчиво улыбнулся.
— Лора? Ты пришла в себя?
— Пришла, — слабо ответила она и даже замолчала ненадолго, испугавшись своего голоса, настолько он тоненько прозвучал. — А как я тут?… Почему?
Эрик начал вполголоса рассказывать ей, как его ребята следили за нею (она чуть разогнулась, выпрямившись — оттаивая, от прилива благодарности: они следили за нею! Она была в безопасности!), как увидели, что она уходит от центра того пригорода, в котором жила, и заходит в район, который считается не самым приятным для таких посетителей, как она…
Что было дальше, Лора не узнала. В какие-то секунды она отключилась, заглядевшись на его рот. Её просто заворожило движение его губ. Она даже не заметила, как сама приоткрыла рот, лишь бы только полностью, не только ушами, впитывать звук его негромкого голоса, который омывал её волной покоя и уверенности. А потом он вдруг замолчал, и она нетерпеливо перевела взгляд на его глаза. Он смотрел как-то странно, и ей стало досадно, что он прекратил говорить и завораживающее движение его губ застыло.
Он смотрел на неё как-то непривычно — нахмурившись, будто чего-то не понимал. И его рот… Она снова сосредоточилась на его рте, она изучала его необычный рисунок: верхняя губа была небольшой в сравнении с тяжёлой нижней, которая слегка выпячивалась — и это был хороший признак, что он самолюбив, как она прочитала когда-то. И ей так захотелось дотронуться до этого рта, подтверждающего недавнюю мысль о крепкой опоре. И — испугалась. А вдруг ему не захочется? Ведь однажды она пыталась сказать ему, что навсегда останется с мужем. Он, наверное, помнит об этом. Но его рот…
— Эрик, — шёпотом сказала она.
Он сидел боком — лицом к ней. Едва только она откинула покрывало и шевельнула плечами подняться со своего ложа, как он нагнулся к ней помочь. Ликующая Лора схватилась за его плечи. Теперь она получит свою добычу! Только вот добыча резко обернулась охотником. Жёсткая ладонь поддержала её затылок, другая быстро сунулась под её спину и легла на лопатки, придерживая, а желанный рот сам приник к её губам.
Ледяной покров, обливший её когда-то давным-давно и крепко сковавший на долгие годы, дал первую трещину, едва только тёплый рот Эрика прижался к её губам. Вкус виски и лёгкое эхо мужского парфюма. Целоваться она так и не научилась, поэтому смогла лишь ощущать, как каждое движение его рта заставляет её гореть и забывать о холоде. А потом он чуть отстранился, а потом нежно, чуть прикасаясь, обвёл языком её губы, еле, но жарко дыша… Его выдохом — горячим всполохом огня изнутри опалило так, что Лоре показалось: она видит блеск падающей воды, которой раньше был ледяным панцирем вокруг неё.
А потом выяснилось, что целоваться не учатся, что она умеет целовать сама — и как! Эрик, задыхаясь, стонал под её натиском, изредка прорывался прошептать, что они оба с ума сошли, а сам в ответ обнимал её так, что иногда ей казалось — у неё такие тонкие косточки, что, нажми он сильней — и они не выдержат и сломаются. Но косточки не ломались, а Лора чувствовала себя гибкой-гибкой.
А ещё ей хотелось согреться полностью, но это возможно, понимала она, лишь в одном случае: если прижаться плотно своей кожей к его, горячечной. Почему — горячечной? Несколько секунд, пока он, оглаживая её тело ладонями и губами, лепил из неё нечто по своему вкусу, снимая всё лишнее, освобождая от лишнего, она держала ладонь распяленной на его груди, ничего не понимая, только ощущая жар от этой кожи, греясь от неё, а под нею гулко и неровно грохотало что-то такое божественное, что ей, Лоре, хотелось этот грохот, отдающийся в её пальцы, слушать бесконечно. И она прижалась к его груди и слушала, пока его руки вынимали её из одежды, а потом она возмутилась: это она придумала, что надо кожей к коже! И тоже неловко начала искать, что бы с него снять, чтобы побыстрее, побыстрее, а он ей машинально помогал, привставая и поднимая руки.
