Игорь Николаев - Гарнизон
Три удара — и станок развалился, как карточный домик под дуновением вечернего бриза. Плетеные веревки сползли на "паркет" из ракушек дохлыми змеями.
— Командир, мы захватили центр острова, но дальше двигаться не можем. Слишком сильный огонь. Набегает по десятку поганцев на одного нашего.
Мальчик не понял, откуда донесся голос, похоже он исходил прямо из воротника черного бойца.
— Держите круговую, — хрипло приказал спаситель, закидывая свое страшное оружие на плечо. Это действие он проделал одной рукой, другой же достал из кобуры на поясе что‑то небольшое и черное. Похоже на лазпистолет Дружины, только с более коротким стволом и удлиненной рукоятью в которую будто вставили пенал с прорезями.
— Мобилизуйте штабной взвод, запрашивайте помощь с орбиты. Здесь нам не пройти, я возвращаюсь.
Черный человек глянул на мальчишку, бессильно свалившемуся на пол. Руки ребенок держал на весу, точнее то, что от них осталось.
— Пойдешь за мной, сам, — сказал, как отрезал боец с косой.
Мальчик молча, кривя искусанные бескровные губы от пронзительной боли. Поднял руки выше, показывая тонкие остовы из розовых костей и остатков плоти.
— Я не смогу…
Зрелище было ужасающим, но ни один мускул не дрогнул на лице человека в плаще.
— Нести я тебя не стану, погибнем оба. Так что придется идти самому. Хочешь жить — сможешь.
Боргар знает, что такое страх. Знает, что такое боль. И знает, что такое суровые решения. Толпа приближается, время решать.
На самом деле "проспект" не совсем проспект в привычном понимании. Это скорее широкий проход между стенами дистриктов, граничная полоса и одновременно одна из главных коммуникационных линий, сразу в трех уровнях. "Стены" здесь на самом деле не стены, а конгломераты из нескольких десятков ярусов, соединенных лифтами, подъемниками, переходами и пандусами. Под землей идут автоматизированные системы доставки грузов, рельсовые и пневматические. Над землей — струны монорельсов, сходящихся со всей северной части Танбранда. А то, что между — оставлено для пешеходов, торговцев, праздношатающихся. В общем, для всего остального и всех остальных.
Проспект широк и не имеет четкой геометрической формы, поэтому сверху перекрыт и загерметизирован множеством разнокалиберных блоков из пластика и бронестекла. Отчасти это похоже на витражи из храма Имени Его, только гораздо мрачнее — несмотря на все усилия специальной чистильной службы, пыль и сажа постоянно оседают на прозрачной "крыше". Даже в самые солнечные дни естественного света едва хватает, чтобы читать большие буквы на заглавии еженедельного "Бюллетеня Славного Города". А если ветер меняется и дует со стороны коксового комбината, то не справляются даже чистильщики на тройном жаловании с герметичными скафандрами замкнутого цикла. Поэтому проспект всегда освещен искусственно. Он никогда не спит, и переливается всеми видами света, что придумало человечество — от колб с радиоактивным газом до лампадок и настоящих факелов в самых дальних закоулках.
Боргар мог отступить в собственно транспортный терминал, но решил вынести первую линию обороны как можно дальше. Отделение роты "А" выставило кордон прямо поперек широкой "аллеи" — из перевернутых автомобилей, табельных щитов и всего, что годилось для защиты. Местные разбежались по углам, рассеялись в многочисленных ответвлениях, тупиках, технических проходах. Но из соседнего дистрикта шла толпа, собиравшая все новые и новые силы.
Одни люди, пережившие псайкерский удар культа, обезумели и теперь их направляло всепоглощающее, разрушительное желание любой ценой вырваться из Танбранда. Другие сводили старые счеты, реальные и воображаемые. Третьи — просто крушили все подряд. А немногие командиры банд, сохранившие ясность ума и хоть какое‑то количество способных к действиям бойцов, пользовались случаем раздобыть форму и оружие полиции.
Под началом Боргара было всего две сотни энфорсеров. И еще примерно столько же полицейских, которых удалось вновь организовать и худо — бедно пристроить к делу. Правоохранители Танбранда тоже были людьми, и точно также плохо перенесли "пристрелку" генокрадов. Все это — как минимум на треть города. На десятки узловых точек и ключевых пунктов, которые нужно было удержать, чтобы потом, используя как опорные пункты, вернуть в Танбранд порядок.
— Арбитр, они идут прямо на нас… что делать?..
Боргар стиснул кулаки, заскрипела эластичная ткань перчаток, напоминая о былом. О руках, которые не станут прежними. О цене, которую приходится платить за жизнь и победу. О первом настоящем уроке жестокого долга, который преподал юному Владимиру безвестный комиссар Имперской Гвардии.
— Остановить толпу. Любой ценой, любыми средствами, любым вооружением. Оказывающих сопротивление — убить на месте. Неподчиняющихся приказам — расстреливать без предупреждения. Сегодня для нас милосердие — преступно.
* * *Планетарный комиссар не любил аккумуляторы, он доверял только тому, что можно обстучать, развинтить и починить с помощью гаечного ключа и литании механикус. Видимо, сказалось долгое "общение" с орками, практиковавшими предельный утилитаризм и функциональность. Поэтому бронированный самоход комиссара работал на дизельном движке, урча и выбрасывая сизый дым через патрубки, собранные в единый блок позади и снизу агрегата.
Они спустились на последний более — менее обитаемый уровень дистрикта семь — двенадцать, одного из центральных и наиболее развитых. Ниже были только катакомбы, заброшенные выработки, коммуникации, сброд из фавел… и возможно тот, кто готовился погубить весь Ахерон.
Возможно. Потому что астропаты — те, кого удалось изуверскими мерами привести в чувство и получить сколь‑нибудь вменяемые ответы — могли только ткнуть пальцем и сказать "во Имя Его, может быть где‑то здесь".
Савларцы обступили самоход комиссара, похожий на многогранное яйцо о шести суставчатых лапах, с широким коробом дизеля под брюхом. Не было сказано ни слова, но комиссар отлично понимал, чего ждет его бравая команда.
Теркильсен взвился на дыбы, когда увечный товарищ сообщил, кого хочет нанять для тайных и жестоких дел. Слава о Проклятых Псах распространилась далеко за пределы сектора, где располагалась каторга Савлар Пенитенс. Но комиссар стоял на своем, не собираясь отступать. Псы были подлы, жестоки, бесчестны. Содержание обходилось дорого, а проблемы, которые от них случались, временами заставляли задуматься, кто же опаснее для Черного Города — каторжники или генокрады.
Однако у самых гнусных преступников Империума было одно неоспоримое достоинство, являвшееся обратной стороной пороков. Их верность действительно продавалась и покупалась. Псы презирали болтовню о чести, верности, нерушимости данного слова и прочей шелухе. Алчность — безмерная, бездонная, как сердце Хаоса — вела их. И алчность же позволяла купить тела и души савларцев — без остатка.
Главное — предложить правильную цену.
— Значит так, уши на гвоздь. Всем сюда, — комиссар не стремился овладеть чудовищным арго каторжников, для этого требовалось самому оттянуть десяток — другой стандартных лет в краю ядовитых гейзеров и девяностапятипроцентной смертности. Но говорил в их стиле — коротко, по делу, не заботясь о правильности речи. Его услышали.
— Старый договор побоку. Новый теперь, да, — с этими словами главарь Псов встал вплотную к клепаному борту самохода, очень внимательно прислушиваясь к речи комиссара, транслируемой на всю штурмовую команду.
— Один договор, один контракт, — отрывисто вымолвил комиссар. — До утра завтра. Идем в бой. Почти все сдохнут. Кто выживет — семьсот савла — фунтов "солнышка". Доля жмуров от казны не отходит и не делится. С меня в долив еще дорожка с Ахерона на любую сторону. Так что — сделать дело, дожить до рассвета, и чтобы я не откинулся. Три в одном.
Псы переглядывались, обменивались короткими жестами, не выпуская из рук оружие. Под массивными респираторами не было видно лиц, почти не слышались слова, но и без того было ясно, что происходит.
Семьсот савларских фунтов золота… больше стандартного имперского центнера. У Псов не было такого понятия как "накопить денег и уйти на покой", но обещанная награда обещала долгие месяцы, может быть годы яркой, "красивой" жизни. Когда каждый день — как последний, и монеты текут сквозь пальцы легко, беспечно, словно знаменитая зеленая пыль Проклятых Лун.
Савларцам не было нужны устраивать прения и согласования, чтобы взвесить и оценить новое предложение нанимателя. Плата была справедливой и вполне соответствовала риску. Опасность работы — оговорена заранее. То, что комиссар привязал факт вознаграждения к собственному выживанию — тоже разумно. Псы скорее удивились бы, не случись этого.
