Олимпийская сверхновая - Дарко Джун
Берни стоял у прозрачной стены, пытаясь разглядеть внешний космос, исковерканный полётом по четвёртому измерению. Из весёлого шествия, потоком струившегося по коридору, к нему вынырнул Салливан. Толпа недовольно загудела, но краснокожая рука прочертила причудливый жест, без слов пояснивший всем и каждому, что Салливан скоро вернётся. Неукротимый поток швырнуло далее, и олимпийцы вскоре остались одни. В мирах, где возраст менять не умели, они бы казались ровесниками. Предки обоих — люди. Только одни попали в мир благополучия, а другие — в мир пылевых завихрений. Тела их поколение за поколением коверкали: перелопачивали геном, вживляли миниатюрные биотрансформаторы, наращивали панцирь, перестраивали дыхание, учили фильтровать твёрдые мелкие частицы и защищаться от них. У Салливана с рождения выросли прозрачные кожистые образования поверх глаз (защита от пыли), барьерные складки в носу, которые перенаправляют пыль в специальную оболочку и выдуваются, как пылесос на обратном ходу. Его кожа была красна, но не из-за загара, а притока крови к коже. Когти готовы были впиваться в самую твёрдую скальную породу. У предков Берни, напротив, ногти, унаследованные от хищников, нивелировались за ненадобностью, а пребывание в холодных мирах выбелило кожу.
— Друзья, поклонники, почитатели, — развёл руками Салливан, кивнув в сторону ускользающей толпы. — Издержки олимпийской жизни.
— Прекрасно обхожусь без них, — пожал плечами Берни. — Зачем привязывать к себе других, если впереди победа, которая отрежет к ним дорогу. Выиграв, я обрекаю друзей на грусть о моей кончине. Проиграв, разрушаю их веру в мой выигрыш.
— И тебя не пугает такой выигрыш? — усмехнулся Салливан.
— Я почувствовал его. Как когда-то в детстве, — тихо сказал Берни. — И после этого меня словно уже нет. Я просто доживаю оставшееся до него время. Думаю, у тебя всё как-то иначе.
— Поверишь ли, но у меня тоже взыграла детская уверенность в собственной всесильности. Сколько раз родные говорили, что предстоит бахнуть по светилу, и уж тогда заживём, — по лицу Салливана пробежала тень загадочной улыбки. — В один момент я решил, что пора. Я это сделаю. А то взрослые тянули и тянули, всё боялись чего-то. Я же говорил, что звёзды зажигал с детства.
После небольшой паузы краснокожий добавил:
— Детское воображение рисовало последовательность шагов от первой до финальной точки. А ребёнок умереть не боится. Он не верит в смерть, зная, что ничего никогда не закончится.
— Но ты же вырос! — возразил Берни.
— При этом, не повзрослел, — краешком губ улыбнулся Салливан. — Я всё время думаю, кого же обманываю: себя или всю Вселенную разом.
Внезапно он придвинулся к Берни.
— А хочешь иной путь? — прошептал он, чтобы чуткие уши систем, записывавших беседу олимпийцев для истории, ничего не услышали. — Хочешь, исчезнем отсюда? Раз, и никого нет. Вот обломается оргкомитет, когда узнает, что на финальный старт выйдет лишь игольчатая многоножка. Да и та вряд ли зажжёт звезду. Финал Олимпиады пройдёт без вручения медалей.
— Звезду зажгу я, — мотнул головой Берни. — Я так решил. Я же сказал, что просто доживаю оставшееся до победы время. Когда мы боролись с вулканом, меня ещё кололи сомнения, способен ли я на столь мощный импульс. Сейчас я уверен, что способен. Звезда будет гореть. Я зажгу её сам.
— Ну, это мы ещё поглядим, — кинул Салливан, развернулся и быстрым шагом ринулся вдогонку друзьям, поклонникам и почитателям.
Робот-анализатор подтащил к складу с олимпийской символикой очередной контейнер.
— Что там дальше по списку? — нетерпеливо спросил робот-фиксатор, не терпевший пауз, из-за которых терялось драгоценное рабочее время.
— Три тонны антивещества, — торопливо возвестил робот-фиксатор.
На стартовой площадке требовалось по пунктам огласить то огромное состояние, которое в виде всевозможных сокровищ получит планета, выставившая команду, победившую в главном состязании Олимпиады.
К звезде, выбранной для взрыва, команды финалистов доставляли нуль-транспортировкой. А с ними и камеры, благодаря которым любой из зрителей чувствовал себя не просто на месте событий, но прямо в кресле пилота, готовящегося послать импульс. Они будут видеть творящееся глазами или иными органами чувств олимпийца до того самого момента, как победитель рассыплется частицами. А после, под восторженный рокот голоса комментатора, зрители полюбуются фантастическим зрелищем сверхновой.
Первым к порталу опустилась тарелка Салливана — самая современная и роскошная модель, которую только могли продать в этом месте. Салливан сорил деньгами, не считая их. Сейчас он стоял на верхней открытой площадке тарелки в компании тысячи жён со всех краёв Вселенной, заключив эти многочисленные браки в последние несколько дней. Жёны, выискивая взором парящие камеры, принимали гордый вид, как причастные к главному событию современности. Кто-то из них заранее пробовал рыдать с мелодичными подвываниями, готовясь изображать великую скорбь на поминках олимпийского чемпиона. Другие, уже забронзовев от оказанного публикой внимания, хладнокровно подсчитывали, какая часть от наследства победителя останется им.
Затем на площадку опустился скромный флипер, доставивший Берни и его команду. Берни взял в соратники поэта, художника и музыканта. Он слал десятки приглашений тем, кто умеет зажигать души, оставляя в них неизгладимый след. Когда умеешь зажигать души, зажжёшь и звезду. Если тебе это очень понадобится. Зачем же творческой личности принимать приглашение Берни? А дело в том, что финальный порыв доставлял любому из команды такое напряжение, что срывал покровы, пробивал границы, открывал таинственные потусторонние пространства. Кроме олимпийской медали и значительного вознаграждения победа даровала свободу творчества ранее невиданных измерений.
Все напряжённо ожидали прибытие третьей команды. Но напряжение оборвалось, когда пронеслась весть, что её можно не ждать. Олимпиец, чьё имя комментатор не рискнул назвать, происходил со странной планеты, сердцем которой всегда был один из её обитателей. И когда сердце останавливалось, планета посылала импульс тому, кого хотела видеть своим следующим сердцем. Как бы далеко он ни находился. Отказ от миссии означал гибель планеты со всей её флорой, фауной и развитыми цивилизациями. Поэтому где-то в неведомых далях летел сейчас по линии изменившейся судьбы тот, кто напоминал игольчатую многоножку. Если
