Юпитер цвета корицы - Алиса Аве
Кэт пыталась. Море дохнуло на меня соленым бризом, но соль обратилась дорожками на щеках, брызги пены – слезами. Я ощутил радость, она рождалась в груди и росла, упираясь в ребра, жалуясь на тесноту человеческого тела, подкатывала к горлу, щекотала нос, вырывалась на волю, горячая и настоящая. Я стоял маленький и восхищенный среди высокой золотой травы и крепко держал чью-то руку.
– Что это было? – спросил я после отсоединения, голос еще полнился чужими эмоциями.
Кэт посмотрела, вовсе не видя меня по-настоящему, и ответила:
– Мечта.
После я узнал, что вмешательство в сознание доноров сна вызывало у них состояние сродни опьянению или временному помешательству. Сны Кэт никогда не повторялись, в Зоне Отдыха клиентам объясняли, что сны основываются на чувствах и переживаниях, на воспоминаниях донора. Передача образов клиенту стирала эти связи, и донор лишался небольшой части себя. «Совершенно незначительной, они не замечают, поверьте». Подписывая договор, мы не заморачивались потерей каких-то там связей и воспоминаний у незнакомых нам людей. Время ничуть не изменило главного тезиса услуг: потребитель всегда прав. Кэт не жаловалась, на втором сеансе она полностью воспроизвела запрос. И во сне, и наяву она была мягкой и податливой, тело её умело таять, а глаза блестеть неподдельным счастьем при виде меня. Я быстро понял, что стандартные запросы стесняют нас, позволил Кэт видеть собственные сны. Держателем Зоны Отдыха ни к чему знать, что почти в каждом её сне появлялся я, и вскоре мы почти перестали спать, мы претворяли в реальность все, что видели вместе.
Кэт вышла из тьмы, светящаяся белизной кожи, легла рядом. Удивительно, как мы уместились в стазисной капсуле. Кэт слилась с амниотической жидкостью, окружала и проникала в стазис.
– Ты поймешь, – она касалась губами мочки моего правого уха, губ, шеи, – я буду ждать.
Я ворочался в зеленоватом стазисном желе и тянулся к её ускользающим пальцам и губам.
– На Каллисто прекрасно, прекрасно… я уверена, вы там будете счастливы, ты и Алина, – сказала Кэт на прощание, и вот теперь произнесла вновь.
«Ты и Алина, ты и Алина…» – проскальзывало в меня и билось в виски. Я открыл глаза и почти ослеп от резкой боли. Жидкость щипала, мутная пелена искажала черты Кэт, нежное лицо плыло и менялось, заострялись скулы, темнела кожа, брови надломлялись инкрустацией мерцающих кристаллов Сваровски. Кэт превращалась в Алину и жадно, обжигающе требовала ответной ласки. «Мы будем счастливы! Правда? Мы будем счастливы там, нам Каллисто?»
Я пытался сбросить их обеих, слившихся в дрожащее меняющееся существо, но стенки капсулы держали нас, кидали друг на друга словно в бесконечное сражение.
– Ты знаешь, как тут холодно?!
Кто из нас выкрикнул эти слова? Холод заполнил ноги, живот, зажал в тиски плечи, вытеснил ужас из головы, и я окоченел.
Последнюю фазу я выкашлял вместе с амниотической жидкостью, покидавшей капсулу, и скорее всего вместе с легкими. Из меня выходили розоватые сгустки, но панель у лица убеждала, что показатели жизнедеятельности в норме. За легкими норовил выскочить желудок, уцепившийся за кишечник, который в свою очередь выдергивал откуда-то из глубин живота душу. Сколько бы лающих позывов не извергалось из меня, они не могли вывести боязливую суть к свету пробуждающегося стазисного отсека. Я впервые понял смысл фразы «душа не на месте». Изрядный её кусок, а может, и вся она, остался на Земле, к Каллисто устремилась оболочка.
К пустоте и обратилась Алина, глянцевая и счастливая:
– Мне сказали, амниотическая жидкость прекрасно увлажняет кожу!
В капсуле оставалась желейная лужица. Я рассудил, что она мала для безграничного идиотизма Алины, и утопить в ней удастся лишь мою надежду на несчастный случай во время межпланетного полета.
***
Ночи на Каллисто холодные. Я отправил запрос на дополнительную энергию. Все же я терраформовщик, я прыгал как блоха по планетам и спутникам и лепил из них многочисленные Земли, и я отвечал за их нормальное функционирование. Все, что создает «Заслон» надежно, и я не имел право нарушить этот принцип.
Алина прижалась ко мне пятой точкой, стянула всё одеяло, дорогое, из верблюжьей шерсти, подаренное моей мамой. Я засунул холодные ноги под теплый полог, и боролся с Юпитером, глядящим на меня через прозрачную крышу. Идея спать под звездами также принадлежала Алине. Могло ли быть иначе? Узоры его штормовых потоков беспокоили меня еще на корабле, но здесь Юпитер производил особенно удручающее впечатление. Я тонул в его кофейной поверхности. И не спал.
– Мы можем пройтись, – сказала мне Кэт, затмив Юпитер светлым облаком волос.
Я встал и пошел. Я бы пошел за ней прямиком в космос, без скафандра, без кислорода, я бы дышал виноградным ароматом её первого появления на Каллисто.
Она шагала по ровным улицам босая.
Мы доходили до границы поселка. И Кэт исчезала. Она уходила за очерченную защитным экраном линию, я возвращался к Алине и выпихивал её из-под одеяла. Алина прижималась ко мне и что-то шептала сквозь сон.
Я крутил и крутил в голове нашу с Алиной свадьбу и мое обещание Кэт. «Я вытащу тебя из Зоны Отдыха. У меня есть деньги. Я ведь создаю новые земли. Мы будем вместе, Кэт, слышишь?»
Я врал им обеим? Или себе?
***
Я любил Алину. «Любил и люблю», – повторял я по утрам и вечерам, чтобы не забыть. Она устроилась на работу в «Заслон» в отдел маркетинга, пока я мотался по Луне от поверхности к ядру по перешейкам строящихся шлюзов и проверял стабильность куполов внутренней атмосферы. Луну перенаселили гораздо быстрей Земли, но спутник таил полости, огромный воздушный слой над ядром. Двадцать лет назад Луна стала вторым проектом юного Вити, и его идеи
