Андрей Скоробогатов - Всемирный, глобальный, надвигающийся (сборник)
– А пистолет металлический? – вмешался Вова. – Тоже, скажешь, проглотили? Нет, тут точно мутанты не при чем. Зэки с майором в реактор упали, и сварились там заживо!
Василич покачал головой и погрозил пальцем:
– Нет, это ты неправду говорить. Инопланетяне их под шумок забрали, для опытов! Точно, на энело увезли! Федор Степаныч так сказал, Иваныч наш тоже так думает.
Тихон нахмурился.
– Так говорили же, что про инопланетян Никанор придумал спьяну? Не прилетал никто, говорят.
Вова кивнул, и взял следующую бутылку.
– Вот-вот, и я говорю, не прилетал. Придумали они все. Пить не умеют.
Лицо у Василича стало еще краснее от злости, а Тихону подумалось, что сейчас они подерутся. Драки ему не хотелось, и он сказал, поднимаясь:
– До ветру схожу.
– Я тебе сейчас кулачком-то по роже и настучу! Тоже мне! – рявкнул Василич на Вову, резко поднимаясь со стула. Концовку тирады Тихон не услышал, потому что вышел из избы.
Дорожка к туалету была заметена снегом, а лыжи одевать не хотелось, поэтому мужик решил идти через сугробы как был, в валенках. На третьем шаге его резко качнуло в сторону, и он упал на спину. Тихон некоторое время смотрел на ночное небо – оно было безоблачным, звезды светили ярко, складываясь в завораживающие геометрические фигуры. Внезапно потянуло на философию, и подумалось, что у звезд тоже есть свои начальники и подчиненные, заключенные и майоры – надсмотрщики. Как же они без шапок и ружей там, в ледяной прохладе космоса, висят? Светят, еще, зачем-то, и какая польза от света этого? Солнце светит – так хоть день от ночи отличить можно, если не зима, а тут – никакой пользы. Говорят, правда, ракеты наводить по звездам научились – и то славно, но тоже вон – посадят нечаянно медведя без шапки за красную кнопку, как тогда, а потом – звезды, не звезды, все равно Восточное Самоа не вернуть…
Тут Тихон вспомнил про физиологическую потребность и хотел уже подняться и продолжить нелегкий путь к туалету, как вдруг его внимание привлекла одна большая звезда. С самого начала она показалась мужику неприлично крупной на фоне более мелких светящихся точек, а тут она и вовсе начала двигаться из стороны в сторону, как огонек у папиросы, и при этом неуклонно расти в размерах. Неужели это…
«Ну нафиг… – подумал мгновенно протрезвевший Тихон, отчаянно пытаясь подняться. – Я же не как Никанор – пить умею, вроде бы… Что ж они, и мне кажутся?»
Тем временем точка окончательно превратилась в светящийся диск, энело летело на мужика прямо сверху, иногда отклоняясь от маршрута и кружась. Когда до земли оставалось каких-нибудь сто-сто пятьдесят метров, диск замедлил движение и выпустил лучи.
Тихон уже перестал пытаться встать, он просто неподвижно лежал в сугробе с широко открытыми глазами. Лучи прошлись прямо по лицу, стало страшно, и мужик заорал, но энело медленно поплыло влево, в сторону улицы. Через несколько секунд Тихон услышал медвежий рев, и увидел, как к светящемуся диску по воздуху поднимается большой бурый медведь. Он, по-видимому, просто гулял по улице, и инопланетяне забрали беднягу для опытов, подумалось Тихону, и мужик снова закричал, испугавшись, что следующим заберут его.
Скрипнула дверца избы, и послышался хруст снега под валенками. Светящийся диск с медведем, как будто бы заметив появление людей, в одно мгновение пропал.
– О, смотри, лежит. Упал, – сказал голос Вовы. – Я всегда говорил, здоровье у него слабое, не местный он. Пить не умеет.
Тихон терпеть не мог, когда ему напоминали, что он не местный – ведь в душе он был настоящим, суровым сибиряком, хоть и нашли его на вокзале. Тем более он не любил, когда ему говорили, что он не умеет пить. Но сейчас было не до обид – надо было придумать, зачем он кричал и почему до сих пор лежит в сугробе. Мужики подошли и начали поднимать коллегу.
– Ты, Вова, держи его за правую руку, а я за левую держать буду, – сказал Василич, наклонившись над Тихоном. Все лицо у Василича было в синяках. – Что ж ты кричал? Что случилось-то?
– Медведь. А я без ружья.
– Не верим, – сказал Вова, ставя Тихона на ноги. – Ни разу не помню, чтобы ты медведя пугался, ты ж не нефтяник какой-нибудь. Помнишь Аркадича? Он вообще говорил, что любой нормальный сибиряк медведя может голыми руками завалить… До туалета проводить тебя?
– Да не… не надо уже. Пойду я домой, мужики, уши вы мне вылечили, спасибо вам за это, а мне еще работу одну доделать надо.
– Темнишь ты, Тихон, – сказал с укором Василич. – Уж не энело ли видел?
– Нет, нет, не видел я его! – нахмурился сибиряк. – Я пить умею, не то что некоторые.
8. Матрешка
Иностранцев было двое – высокий и пузатый, их сопровождал переводчик, кто-то из бывших нефтяников. Все трое были безбородые и носили вместо шуб черно-красные пластиковые куртки, что сразу не понравилось Тихону. Иностранцы смотрели на него, почему-то переглядывались и посмеивались. Но, в конце концов, не важно, как они выглядят и как смотрят, главное – попросить у них тех яств диковинных…
Когда их проводили в комнату Федора Степаныча, переводчик сказал, что пузатого зовут Джон Смит, а высокого – Йохан Йохансон. Добавил что-то про сопротивление, и иностранцы раздали всем присутствующим красно-белые листовки с черной непонятной надписью:
«THE EARTH FOR THE EARTHMEN! DOWN WITH GREEN-ASSED INVADERS!»
Никто из работников станции языка не знал, но спросить, что там написано, почему-то побоялись. Дали гостям стаканы и налили водку. Пузатый спросил через переводчика, видел ли кто-нибудь из работников инопланетян. Выяснилось, что энело видели трое из работников, включая Никанора Петровича, который принялся с новыми подробностями рассказывать о зеленых человечках, забравших Тихоновы валенки. Про майора и политзаключенных начальство велело молчать. Высокий иностранец сделал серьезное лицо и передал через переводчика, что с этими зелеными ублюдками нужно бороться и не давать им садиться на шею. Потом Джон Смит спросил, а что это у вас весь снег во дворе красный, и Федор Степаныч соврал, что это давеча на станцию волки заходили, пришлось парочку пристрелить. Судя по лицам, иностранцы не поверили, но спорить не стали. Потом начали расспрашивать откуда сибиряки берут винтовки, почем нынче водка и тому подобную ерунду, известную даже медведям.
И вдруг произошло то, чего так долго ждал Тихон. Пузатый достал из кармана куртки нечто небольшое и продолговатое, поднес ко рту и стал жевать. «Вот они какие, яства диковинные, – подумал Тихон и заметил, как часто забилось его сердце. – Вот оно какое, счастье мое». Он понял: такой удивительной возможности изменить свою жизнь, как сейчас, у него больше не будет никогда, и если и нужно что-то делать, то здесь и сейчас.
Тихон смело отодвинул стоящего рядом с иностранцами Петровича, подошел к переводчику и сказал:
– Вели им дать мне яства диковинные. Я им за это вот что дам, – и вытащил из-за пазухи свою матрешку. – Она бесконечная.
Федор Степаныч с Иванычем замолчали, удивившись наглости Тихона. Переводчик сначала раскрыл рот от удивления, потом передал матрешку иностранцам, усмехнулся и спросил:
– Какие яства?
– Ну те самые, что вот он сейчас в рот положил. От которых счастливыми люди делаются.
– О, о, мэтыресшка! Соу гуд! – сказал пузатый, не переставая жевать, и начал разбирать матрешку. Разобрав первые восемь уровней матрешки, непонятно покачал головой и собрал все обратно. Потом переводчик сказал что-то пузатому, тот что-то спросил, высокий что-то ответил, глядя на Тихона, и бывший нефтяник перевел:
– Господин Йохан Йохансон говорит, что для тебя, брат землянин, всегда пожалуйста, и спрашивает, как ты оказался в Сибири.
Тихон нахмурился. Он не знал своего происхождения и всегда смущался и сердился, когда его ему говорили, что он не местный. Но сейчас был не тот случай, когда можно было сердиться, и пришлось ответить:
– Меня мужики на вокзале нашли, а раньше что было – не знаю.
– Да он сибиряк! – вступился за сотрудника Петрович. – Даром что лицом не похож.
Некоторые почему-то посмеялись, а иностранцы, после того, как ответ Тихона перевели, кивнули и протянули ему две маленьких блестящих палочки…
9. Лыжи
К вечеру заметно похолодало, и первый раз за неделю пошел снег. Снежные вихри залетали в трамвай, пронизывающий ветер дул в лицо, угрюмые одинаковые деревянные избушки медленно проплывали мимо, и казалось, что путь до дому длится вечность. Все знакомые мужики с работы остались праздновать получение зарплаты, и Тихон ехал один. Водка, купленная с утра, к концу рабочего дня кончилась, а согреться было жизненно необходимо. Через две остановки Тихон не выдержал, подошел к балалаечнику, играющему на весь трамвай «Эх, дубинушка, ухнем!», дал ему в морду и отобрал водку. Кто-то из мужиков запротестовал и чуть не завязалась драка, но на рельсах внезапно появились волки, и всем пассажирам пришлось пострелять, а про балалаечника потом забыли. От водки стало немного теплее, и все мысли были об одном – поскорее бы домой, поскорее бы сесть за стол, достать из кармана диковинные яства и, наконец, съесть…
