Алексей Бессонов - Змеи Эскулапа

– Э-ээ, док… я где-то слышал рассуждения о том, что война похожа на оргазм – для кого-то там… но вы…

– Да идите вы, мальчишка!.. Война! Оргазм! Да что вы знаете о войне?.. или, мать моя, об оргазме?..

– Майор!

– Да-да, конечно!.. Сол, ради бога… Сол, поймите же меня: одно дело, когда человек умирает где-то рядом с вами, и за дело, и такова его служба, и все знают, за что им платят бабло… а совсем другое дело, когда человек, живой человек, умирает фактически у вас на руках, и вы ничего, ну ничего не можете сделать… а?! А когда вы давали клятву, которой тысячи и тысячи лет? Был такой типоша, Гиппократ его звали. Был, был, Сол… И нет ничего страшнее, чем эту клятву нарушить! Вы знаете, Сол, я стреляю намного лучше вас. Я даже из пушки этой хреновой стреляю лучше. Мне б дня два – и черта б вы меня перестреляли. Я, Сол, убил очень много людей, очень. Некоторых – мечом. Вы знаете, что такое убивать мечом, а? Это когда вы с ног до головы в чужой крови, Сол…

Сгустившаяся в углах тьма была им судьей.

Светильники горели в пол-накала: мощности генераторов здесь не хватало. В густом, словно патока, воздухе подземелья тускло тлели желтые электрические лампы, и это был предел того, на что были способны они, еще недавно могущественные хозяева целого континента. Еще недавно они владели половиной суши. Еще вчера их власть простиралсь с запада до востока; сейчас все изменилось. Двадцать лет назад они властвовали над спутниками планеты. Они запускали свои корабли к ближайшим мирам, они вели тайные, но величественные исследования. Сегодня они понимали, что всему этому пришел конец.

Нет, внешне все было в порядке. Массивные машины убирали урожай, огромные заводы плавили сталь, миллионы и миллионы людей вставали рано утром, чтобы лечь поздно вечером. Корабли, изящные и одновременно функциональные, поднимали сети с уловом, сети, полные так нужными дарами гигантских морей… жизнь продолжалась.

Над ними возвышался Храм.

Они молчали: долго, долго…

Но говорить было необходимо. И хотя ни один из них не хотел брать на себя ответственность первого слова, сказать его все же пришлось.

– Спасения нет.

Так сказал старший из них, высокий седобородый первосвященник с витой серебряной митрой на голове. В его глазах стоял не ужас, нет, всего только печаль – но ее было достаточно для того, что бы остальные, те, кто сидел вокруг него священным шестиугольником, смогли проникнуться ужасом происходящего.

– Веры нет.

Голос старца возвысился, отозвавшись в темных углах помещения, и им показалось, что в унисон с ним жалобно вздохнули ажурные ритуальные подсвечники на стенах помещения.

– Отцы должны узнать, что мы остаемся верны им, ушедшим, даже в смерти.

Сказав это, первосвященник резко поднялся на ноги, размашисто, словно солдат в строю, прошел через круг своих братьев и исчез в черном провале выхода. Он сказал все, что должен был, теперь говорить будут другие. Первым – Аиф, старший из Сыновей, он сидел во главе святого круга, чуть особняком от остальных. И он заговорил.

– Последняя попытка сорвалась. Как вы знаете, для подготовки этой миссии мы привлекли наших лучших сыновей из числа Светлых: они смогли задействовать немалые ресурсы. Теперь у нас остается только один путь – мы должны выйти к звездам и, если это будет возможным, уведомить забывших о нас Отцов, что мы, умирая, по-прежнему храним свою верность.

Ответом ему было негромкое гудение. Впрочем, ни один из присутствующих не нашел в себе сил возразить. Тогда Аиф продолжил речь.

– Наши шансы, конечно, практически равны нулю. Прошло слишком, слишком много лет. Но мы знаем, теперь уже точно: пророчество сбудется. Значит, у нас нет другого выхода… с завтрашнего дня Светлый бен Харра начнет готовить экипаж.

У них оставался один звездолет. Один-единственный, да и тот был построен проклятыми еретиками, долго правившими на несчастной планете. Когда-то, давно, таких кораблей было довольно много, они бороздили пространства, за долгие годы достигая ближайших звезд, но так и не нашли никаких следов присутствия Отцов. Не нашли – потому что не искали, так считали они, наказывая скверных в дни Великого Солнцеворота. Не нашли – потому что Верность, завещанная тысячелетия назад, была погребена под слоем гордыни и тлена.

После Солнцеворота (да восславится утро его!) строительство дорогих игрушек было прекращено – во-первых, потому, что задачи борьбы со скверной представлялись Сыновьям куда как более важными, а во-вторых потому, что слишком мало осталось людей, помнящих, как сплавить воедино тысячи и тысячи сложнейших механизмов звездолета.

Впрочем, и среди Сыновей нашлись прозорливые. Три корабля удалось спасти и спрятать от ретивых глаз далеко в горах Трандара. Там же оказались и те немногие, кто был причастен к сложной индустрии звездоплавания – те, разумеется, кто сумел выжить после Солнцеворота. Два корабля ушли к звездам; их цели были туманны, и они не вернулись. Для последнего корабля умирающие старики подготовили полный экипаж – четырнадцать человек, они готовили его не из страха, так как бояться им уже просто не хотелось, а из надежды. Да, они надеялись, что экспериментальный, сверхдальний «Кронг», рассчитывавшийся когда-то для очень долгого путешествия, сможет донести свою команду до обитаемых миров – а они, эти старики, знали, что где-то там, за границами ненавистного им водородного облака, в глубине которого плыло их желтое солнце, находятся обитаемые миры. Иногда они принимали непонятные далекие передачи, иногда им удавалось наблюдать странные далекие вспышки, непохожие на активность молодых звезд. Они верили, что кто-нибудь придет и к ним, но годы текли, и надежды обращались в прах… и они молчали, молчали перед лицом безмозглых фанатиков, уверенных, будто их мифическая Верность еще имеет какую-то ценность в этом, таком старом Мироздании.

– «Кронг» уйдет в то утро, когда бен Харра доложит нам о готовности. А мы, – голос Аифа стал твердым, как желтый драконий клык, украшавший верхушку его митры, – а мы встретим пророчество во всей силе своей Верности!

Сыновья молча склонили головы. И ни в одном из них не проснулись страх или жалость к самому себе.

Глава 2.

Мокрая метель, наотмашь бьющая по лицу, едва не валила его с ног. Близились сумерки, и он знал, что должен дойти до лесного массива, синевшего на юге – впрочем, через проклятые стрелы влажного снега юноша плохо различал его контуры, и уж тем более он не был уверен, что лес находится именно к югу. Временами ему начинало казаться, что он вообще бредет по кругу, и дьявольское плоскогорье так никогда и не закончится.

Он не ел уже двое суток. Пару ночей тому он израсходовал последний патрон на то, чтобы пристрелить небольшого серого в белых пятнах зверька; мясо было жестким, противно отдавало чем-то нехорошим, но, тем не менее, он съел его сырым, съел быстрее, чем успел пожалеть об этом. С тех пор он не встретил ни единого живого существа. Его некогда крепкий костюм превратился в мокрые кожаные лохмотья, сапоги были полны влаги, и он давно уже не чувствовал своих ног. Впрочем, ему было все равно. Днем он кое-как ориентировался по солнцу и шел, шел, шел… впереди были еще тысячи лонов.

Надежда на спасение, согревшая его в тот миг, когда он вырвался из белой хватки ледяных полей и вошел в тот первый, редкий еще лес, давно уже угасла, уступив место тупому, полубессознательному упрямству. Он брел, спотыкаясь и падая, практически не осознавая того, что где-то здесь, среди невысоких холмов заснеженной зимней степи, уже лежат дороги-зимники тех, кто предпочитает жить подальше от Сыновей, Свободных Солдат и всех прочих, претендующих на власть над телами и душами. Он не знал, что самым лучшим выбором был бы поиск такой дороги – а потом ожидание спасения. Ему было все равно.

Ветер вдруг усилился – резко, словно бы ударом. Сделав несколько шагов – каждый шаг он сопровождал долгим, протяжным стоном, – путник повалился на снег.

Он не открывал глаз. Липкие, отвратительно холодные струи хлестали его по лицу, крупные снежинки быстро таяли, но на место им немедленно приходили новые. Несколько минут спустя он почуствовал, что лицо покрылось слоем снега. Тогда юноша зашевелился, машинально провел по нему рукой и попытался сесть.

В это мгновение небольшой холмик, на который он упал, начал шевелиться.

Сперва юноша не осознавал происходящего под ним. Он забеспокоился лишь тогда, когда ощутил, что скатывается куда-то вниз… он открыл глаза и поднялся на четвереньки. То, что он увидел, показалось ему кошмаром, на какое-то мгновение в разом прояснившемся мозгу возникла уверенность, что он уже умер, и теперь, на пороге вечности, его встречает один из демонов Бесконечных Путей.

Но это было не так. Он понял, а поняв, с воплем подпрыгнул и выхватил из-за пазухи нож.

Кошмарная змеиная голова, слабо светившаяся двумя парами узких жемчужных глаз, резко качнулась вслед за ним. Юноша ударил ее ножом – раз, другой, потом замолотил, как пулемет, яростно, плохо разбирая, куда и как он попадает. Метельное плоскогорье разорвал тонкий, полный боли и ужаса, визг. Тело юноши взлетело в воздух, теперь снежный червь целиком выпростался из своей засады, его кольца принялись мять и ломать тело непокрной добычи. В унисон с червем закричал и юноша…