Илья Стальнов - ГИЛЬОТИНА ДЛЯ ГОСПИТАЛЬЕРА
– Плюс год каторжных работ…
– И самое главное: обвиняемый посмел креститься, поминал, как я уже говорил, Бога и… Молился вслух.
Секретарь поставил на бумаге жирный крест и протянул ее председательствующему.
Сомов хотел возмутиться. Молитву ему явно навесили ни за что. Он не припомнил, чтобы произнес хоть слово молитвы на виду у кого-то, но, похоже, спорить здесь было не принято – и не столько из-за правил этикета, сколько из-за того, что возражения не принимались.
– Итак, я выслушал мнение трибунала, – скучающе произнес Председательствующий, разглядывая бумажку, которую пододвинул секретарь. – Несомненно, преступления недогражданина Сомова тяжелы. Но мы, исходя из принципа гуманности, позволяющего нам прощать даже самых отпетых негодяев, убийц, скотокрадов, даруем тебе, недогражданин Сомов, прощение.
Сомов облегченно вздохнул, как будто с его плеч сняли тяжелую ношу.
А Главный районный инквизитор продолжал:
– Трибунал освобождает тебя от наказания за содеянное. Мы уполномочены освободить тебя также и от дурных мыслей. К сожалению, дурные мысли слишком глубоко укоренились в тебе. Удалить их возможно только вместе с их источником.
– Как это? – не понял Сомов. Сердце тревожно кольнуло. Где-то он читал о подобной шутке.
– Источник – твоя голова. Она будет отсечена через два дня.
***– Еретик приговорен к милосердному лечению! – кричал малец, пытавшийся всучить прохожим газету. – Завтра состоится лечение! Покупайте газету с подробностями! Только в «Сен-Марских новостях»! Фотографии с процесса! Главный общественный инквизитор города подтверждает прозвище железного!
– Допрыгался, – вздохнул Филатов, ознакомившись со статьей.
В Сен-Маре совершенно не ощущалось присутствия рядом Парижа. Захолустный городишко со старинными домиками.
За те три часа, которые Филатов здесь находился, он сумел несколько вещей. Он пополнил запасы наличности – ему стоило разок проехаться в конке, туго набитой народом, и несколько Граждан лишились своих кошельков. Разведчик достиг больших высот не только в мордобое и в выживании в сельве и лесу. Он умел выживать и в городах, в том числе оставшись без средств к существованию. Карманы он чистил не хуже, чем самые высококвалифицированные карманники и даже профессиональные фокусники. Он мог бы в принципе с таким же успехом завладеть и карманными часами, и подтяжками, и даже, может быть, бабочками пассажиров, но ему это было не нужно. Ему нужны были деньги. Судя по улову, на первое время их должно было хватить. А нет – пополнит запас снова. Попасться он не боялся – вряд ли кому под силу высмотреть, как его легкие и ловкие пальцы выметают содержимое карманов.
Пообедал он в уличном кафе. Достоинством местных населенных пунктов было огромное количество питейных заведений, таверн, ресторанов, кафе, забегаловок. Пища имела немножко странный вкус и уступала искусственной, приготовленной стандартным пищесинтезатором. Но Филатова это не волновало. По необходимости он мог питаться змеями, улитками, травой, всем, что давало какие-то силы и возможность не помереть с голоду.
На разведчике теперь был длинный черный плащ, который он купил в магазине и который выглядел куда лучше, чем одежда, позаимствованная у «лесоруба». Массивные серебряные карманные часы показывали восемь. Скоро начнет темнеть.
– Пора! – хлопнул ладонью Филатов по столику и встал, бросив на стол монеты, которые тут же сгреб подскочивший официант.
– Спасибо, гражданин.
– Пожалуйста, гражданин. Мы все равны, – Филатов положил руку на плечо официанту.
– Равны, – воодушевленно кивнул официант, при этом не постеснявшись прикарманить всю сдачу.
До места разведчик добрался на извозчике. Поднялся по мраморным ступеням большого жилого дома, прошел на второй этаж, потянул за шнурок звонка.
Из-за дверей послышалось шуршание и женский голос осведомился:
– Кто там?
– Серж Конте, – произнес Филатов.
Дверь открылась. Женщине было лет двадцать пять. Она была не особенно красива, но достаточно симпатична и фигуриста, в ней имелась какая-то изюминка, но несмываемый отпечаток на лице ясно говорил о роде ее занятий.
Жозефина была проституткой. Филатов познакомился с ней на улице. Она тогда сказала:
– Гражданин пусть не думает, что я падшая женщина. У меня есть свой угол, и я принимаю клиентов только там. Ты мне нравишься, и я сделаю тебе скидку.
Судя по названной сумме, если скидка и была, то настолько мизерная, что для ее рассмотрения потребовался бы микроскоп.
Филатов взял ее мягко за талию и прошептал:
– Крошка моя, ты живешь одна?
– Да.
– Тогда я плачу тебе впятеро больше, лишь бы провести эти сутки с тобой. Ты будешь принадлежать только мне. Мы упьемся любовью на нашем ложе, и над постелью будут кружить ангелы любви.
– Ангелов нет, охальник! – воскликнула проститутка, холодно отстраняясь, но потом вспомнила о предложенной сумме и переспросила: – Впятеро больше?
Да.
– Я тебя уже люблю! – она впилась губами ему в губы. И вот теперь он стоял на пороге ее дома.
– Заходи, любовь моя, – она кинулась ему на шею и снова профессионально поцеловала в губы.
Филатов читал, что в прошлые века поцелуи в губы между клиентом и дамой казались предосудительными. Но когда это было? На каких планетах? Жозефина целоваться умела. Они стояли на пороге, а ее руки уже искали то, что ей необходимо по профессиональным обязанностям.
Стол уже был накрыт на врученный заранее задаток. Огромная плетеная бутыль вина, дымящееся мясо, фрукты. Филатов подумал, что, может быть, зря заходил в ресторан. С другой стороны, он намеревался провести в этом помещении достаточно продолжительное время.
– За стол, милый! – воскликнула Жозефина.
Красное вино заструилось в высокие хрустальные бокалы. Филатов не забывал подносить к еде индикатор слежки, в который был вделан и анализатор – победа миниатюризации, целая лаборатория умещается в браслете на руке. Отравы в ней не было.
Долго заниматься ненужными предисловиями Жозефина не собиралась. Увидев, что гость отставил наполовину наполненный бокал, она осведомилась:
– Все?
– Пожалуй, – кивнул Филатов.
С гиканьем она кинулась ему на шею, срывая свою кофту и обнажая соблазнительные полные груди. Она прижала голову клиента к своим формам, покрывая поцелуями его затылок. А потом потащила к высоченной, шириной чуть ли не во всю комнату, деревянной кровати с толстой пуховой периной. Разведчик отказываться не собирался.
Кровать скрипела немилосердно – жалобно, будто с обидой. Но Филатов отключился от этого – он умел отключаться от ненужных раздражителей, – и сосредоточился на самом процессе. Похоже, Жозефина была неплохой специалисткой своего дела. Она была жарка, желанна, ее тело было прекрасно само по себе. Она жила в мире, где не было пластохирургических комплексов и мышечной подгонки, где не ведали, что, имея достаточные средства, можно менять черты лица по своему желанию, равно как и фигуру. На Гаскони старость проходила плугом по лицам и делала дряблой и отвратительной некогда прекрасную оливковую кожу. Жозефине было отведено не так много лет, в которые она могла заколачивать деньги своим женским очарованием. И она использовала эти годы вовсю. Она дарила удовольствие, иногда получала его сама и зарабатывала на безбедную жизнь. Она была довольна собой, искренна и развратна.
Впрочем, это ей казалось, что она донельзя развратна. Она выкидывала в постели такие фортели, о которых боялись и помыслить гасконские обыватели. Она ласкала все тело клиента губами, она ласкала себя, извиваясь в порыве страсти и покрикивая – впрочем, умеренно, чтобы не переполошить соседей. Она делала для мужчины все, особенно для такого мужчины, как Филатов – сильного, красивого и богатого. Она бы сделала и больше, но не знала, что.
Она доставляла Филатову удовольствие даже не столько своими ласками, сколько какой-то наивной неискушенностью и искренностью. Ему было с чем сравнить. Например, с сексуальными забавами на той же Аризоне или других мирах первой линии. Там правил культ сексуального кайфа, доведенный до предела. Помимо того, что там жрица любви работает своим телом, она, фактически, является оператором достаточно сложного оборудования – сенсорусилителей, центров удовольствия, магнитных эректоров, умеет докапываться до самых сокровенных глубин психики и извлекать чистые зерна кайфа, погружая сознание человека в пучину, из которой некоторые и не собирались возвращаться. Так что по тем меркам усилия Жозефины можно было расценить просто как пуританские.
– Тебе доставлял кто-нибудь такое удовольствие, милый? – проворковала она ему в ушко, наваливаясь мягкой грудью на его живот.
– Никогда, – неискренне произнес он. Забавы продолжались уже третий час. И Филатов начинал скучать.
