Владимир Михайлов - Люди Приземелья
– Ответь, – посоветовал Гур. – Во всем, что касается пиратства, каперства, флибустьерства и прочего, Дуглас – непререкаемый авторитет. Его предки…
– Оставь их в покое, – проворчал Дуглас. – Сейчас вернется Велигай, и я хотел бы видеть, какие предки смогут помочь мальчику.
Кедрин молчал.
– Красноречиво, – сказал Гур после паузы. – Но Велигай вряд ли удовлетворится этим. Вот он придет…
Дверь распахнулась, вошел Велигай. Глаза его были непроницаемы. Он уселся, оглядел всех.
– Хорошо, что вы еще здесь. Поговорим о Кедрине, мы не успели сделать это. Я хотел бы знать…
– Мы тут побеседовали, – сказал Холодовский. – Обычное щенячье любопытство, шеф. Неустановившийся характер. Больше он не станет так поступать.
– Да, – сказал Кедрин, проглотив комок.
– Любопытство… – задумчиво проговорил Велигай и вздохнул. – И нетерпение… А ведь торопиться не надо, Кедрин. Даже в таких случаях…
Кедрин поднял голову. Что он имеет в виду? Но Велигай смотрел в сторону, на его неподвижном лице нельзя было прочесть ничего.
– Нельзя торопиться, – повторил Велигай, но уже другим тоном. – Но тем более недопустимо медлить. Поэтому, ребята, отправляйтесь-ка на Планету. Теперь тем более нельзя терять ни минуты.
– А что такое? – поинтересовался Гур. – Новости?
– Я был там, – ответил Велигай. – Слышал этот вой. Парню везет, ничего не скажешь. Это искаженная передача Лобова. Удалось разобрать: они все там целы. А теперь исчезайте, мне надо работать.
Глава десятая
1На орбите Трансцербера капитан Лобов вышел из радиорубки с таким выражением лица, как будто считал свое жизненное предназначение выполненным. Земля их наконец услышала и откликнулась. Собственно, иначе и быть не могло. Но почему же она так долго не откликалась?
Не замешана ли здесь эта неожиданная вспышка? Она, похоже, произошла на невидимом пока Трансцербере. Всплеск света был краток. Его сменила темнота – но не спокойствие.
Спокойствие не возвращалось, хотя корабль – вернее, то что от него оставалось – не получил никаких новых повреждений. Правда, и старых за глаза хватило бы любому. Но кто знает, чего еще можно ожидать от непонятной планеты? Чтобы разобраться в этом, ученые принялись анализировать вероятные причины вспышки. В какой связи с нею находится запах, уже вторично возникший на корабле?
Ученые думали про себя и вслух и спорили яростно, как боксеры. Воздвигали гипотезы – и с размаху разносили их вдребезги, чтобы из получившегося логического щебня тотчас же возвести новую гипотезу, которую через полчаса постигала та же участь. Что это за вспышка? А запах? Случайно ли и то и другое совпало с попыткой провести передачу с помощью общей антенны? Почему Земля не откликнулась на передачу? Не приняла? Потому ли, что оказался слишком слабым сигнал, – как-никак, передача ненаправленная – или по другим причинам? Но пусть Земля даже и не услышала; тем более она должна была обеспокоиться, запросить. А с Земли тоже не доходит ни слова. Кто виноват? Трансцербер? Хорошо, а что он такое? Может быть, вовсе и не планета? Что же в таком случае? Астероид, голова кометы, чепуха, мироздание навыворот?
Чужой корабль, предполагает капитан Лобов. Эта гипотеза вызывает взрыв на сей раз здорового смеха. Капитану разъясняют: можно надеяться на чудо, когда речь идет о так сказать благополучном разрешении сложившейся ситуации. Но говоря о науке, следует исходить из реальных, известных и проверенных фактов. Поскольку гипотеза капитана Лобова никакими фактами похвастаться не может, ученые будут очень благодарны, если вплоть до завершения полета предположения относительно чужих кораблей не будут дискутироваться.
Капитан не обижается, ему, собственно, только это и нужно. Пусть люди смеются, пусть спорят. Это лучше, чем производить локацию Транса и вычислять скорость сближения. Хватит и того, что эту скорость показывают приборы в рубке, куда капитан посторонних не пускает.
Ученые спорят. Одни считают, что вспышка свидетельствует об интенсивной вулканической деятельности на поверхности Транса. Другие утверждают, что говорить об этом всерьез вообще невозможно, потому что коль скоро сама планета визуально не наблюдается, то нельзя заметить и любое извержение на ее поверхности. Скорее там произошла неуправляемая ядерная реакция, или столкновение с необычайно крупным метеором или астероидом, или…
Капитан Лобов, выслушав все это, сказал, что он не пожалел бы ничуть, если бы в результате извержения, реакции, столкновения или еще чего-нибудь Транс разлетелся на мелкие кусочки, и все эти кусочки полетели бы в другую сторону. На это ученые в один голос возразили, что такие пожелания нельзя высказывать даже в шутку. Экспедиция на Транс – если не их, то другая – обязательно встретится с целым рядом очень интересных явлений. Коли уж на то пошло, ученые согласны скорее разлететься на кусочки сами, чем пожертвовать Трансцербером, даже будь это в их власти. Хотя, разумеется – торопливо заверяют они, – ни у кого из них нет ни малейшего сомнения в том, что «Гончий пес» благополучно завершит свой странный рейс. Но так или иначе, надо поскорее передать на Землю то, что уже известно.
Услышав такие заверения, капитан Лобов всерьез задумался о степени осведомленности ученых об истинном положении вещей. Кажется, все споры не помешали им составить правильное мнение насчет относительной скорости сближения тел на орбите, с одной стороны, и быстроты спасательных работ в Приземелье – с другой.
Тогда капитан поинтересовался: думают ли ученые, что Звездолетный пояс может монтировать корабль быстрее, чем он делает это сейчас? Нет, не думают. Капитан задал следующий вопрос: в таком случае, стоит ли посылать на планету нечто вроде научного завещания и тем самым зря волновать людей? Ведь они могут подумать, что условия жизни на аварийном «Псе» тяжелы. На деле же здесь вовсе не плохо. Воздух есть. Вода есть. Пища есть. Экоцикл действует. Энергия тоже есть, но может иссякнуть, если отправлять на Землю чересчур длинные сообщения.
Ученые возразили, что они вовсе и не собирались волновать планету. Наоборот, следует сообщить, что здесь все в порядке и собран очень интересный материал. Только и всего.
Услышав такое мнение, капитан Лобов дал «Добро!». Текст радиограммы был составлен и предпринята еще одна попытка связаться с Землей. Попытка окончилась неудачей: Земля их не услышала, и сами они тоже не уловили ни одного сигнала со своей планеты.
Так повторилось на другой и на третий день. Это, разумеется, никому не прибавило спокойствия.
Еще менее ободрили людей показания приборов. Оказалось вдруг, что локатор, которым можно было с максимальной точностью измерить расстояние между кораблем и Трансцербером, отказал. То есть не отказал – аппарат был в полном порядке, – но ничего не показывал. Словно Трансцербер исчез, так что волны перестали отражаться от него. В то же время гравитационные и другие приборы свидетельствовали, что небесное тело осталось на своем месте. Не совсем, впрочем, на своем: оно продвинулось вперед, и на расстояние, значительно большее, чем ему полагалось.
Планета, движущаяся с ускорением, – этого еще никогда не было. Новый материал для догадок и предположений. Капитан Лобов сидит с таким видом, будто хочет что-то сказать. Но ученые, с опаской поглядывая на ухмыляющегося корабельщика, быстро находят ответ: орбита Трансцербера вычислена неправильно, возможно, она имеет другой эксцентриситет, и поэтому скорость планеты иная, чем предполагалось.
Было бы очень хорошо, если бы на этой исправленной орбите не нашлось места для «Гончего пса». Но тут ученые не могут сказать ничего утешительного. Поживем – увидим. А увидим – так, может быть, и еще поживем.
Капитан выслушивает заключение и уходит в радиорубку. Он сидит там часами и днями и слушает тишину. И, когда этого никто больше не ждет, внезапно словно распахивается окно и Земля засыпает корабль множеством слов.
2Оказалось, что корабли в определенном отношении счастливее людей.
И в самом деле: памятники людям ставят, в нормальных условиях, лишь тогда, когда человека уже нет с нами и он не может больше участвовать в непрерывной борьбе человечества за счастье. Борются другие – те, кого вдохновили подвиги, или плоды разума, или просто труд, затраченный ушедшим на строительство фундамента. Ведь что бы мы ни строили – это всего лишь фундамент здания, вершина которого уходит в бесконечность.
Не так у кораблей. Вот стоит памятник, к которому давно уже успели привыкнуть; привыкнуть настолько, что никто больше не думает: что же в этом памятнике осталось от настоящего корабля? Какая разница? Ведь памятники ставят идеям, а идея в данном случае остается неизменной.
И вдруг оказывается, что это имеет значение. И что все-таки не макет вздымается над зеленым лугом, над вершинами сосен.
