Злая, злая планета - Николай Алексеевич Гусев
Сектор Оукогоном, занимавший почти целиком галактику Млечный Путь, был крупный, густонаселенный и очень богатый район Империи, со множеством красивых, древних миров. Здесь был самый высокий в Империи уровень преступности, был чрезвычайно развит незаконный бизнес. Почти каждый день совершались крупные облавы на дома преступных дельцов, иногда перераставшие в масштабные боевые действия.
Тогда в дело вступала наша дивизия, нас поднимали по тревоге с базы, и через час мы были на месте происшествия, сыплясь дождем на головы бандитов прямо с облаков.
Первые несколько недель нас, новобранцев, вообще не брали в боевые вылеты. Мы ходили на занятия для младших офицеров, всячески выслуживались перед начальством, или ходили на боевую подготовку. Жизнь на базе одной из пограничных дивизий была далеко не такая интересная и насыщенная, как в лагере Аризона. Здесь было раз в пятьдесят больше народу, территория базы была громадной, включала в себя множество сложнейших инженерных сооружений, всевозможных коммуникационных систем, станций и технических зон. За всем этим хозяйством требовалось постоянно следить, оборудование нуждалась в ремонте и обслуживании. Занимался всем этим личный состав. Распорядок дня был очень строг, без разрешения сержанта не позволялось сделать ни шагу. Омаук был бедный мир, по большей части покрытый водой, и питание здесь было, скажем так, сносное, состоявшее, в основном, из морепродуктов. Только в день прихода продовольственного танкера был праздник.
Однажды на одном таком корабле мы видели Володю. Он помогал с разгрузкой, тащил по трапу ящики. Мы стояли в толпе и он нас не заметил. Наши дороги тогда разошлись окончательно и это был последний раз, когда мы видели его, но я вспоминал о нем всю оставшуюся жизнь, гадал, как сложилась его судьба, и, хотя мне всегда было искренне жаль его, и я, наверное, мог бы его простить, я так и не смог понять, зачем он тогда так поступил с нами, с Китом, продав нас за кучу долларов.
На Омауке постоянно шли дожди. Иногда, бегая вокруг базы по горам, во время занятий физическими тренировками, я останавливался, заворожённый картиной огромного, темного океана под низким серым небом, и шумом его волн, неистово бьющихся о скалы где-то далеко под моими ногами. Ничего более могущественного я не видел в жизни, мощь океана, древняя, как мир, слепая, безмолвная, поразила меня. С тех пор я часто уходил, в свободные часы, на тот утёс, нависающий над темной пучиной, и мог бы часами сидеть так, созерцая эту картину, если бы у меня были часы, а не жалкие минуты. Я приходил туда даже в грозу и дождь, когда бушевал шторм, океан ревел, огромные волны вздымались горами до низких, чёрных, рваных облаков, а налетающий шквалами ветер, несущий водяную пыль, яростно пытался сбросить меня со скалы. Но иногда бывали ясные ночи, и если мне удавалось уходить к берегу, тогда я засыпал под куполом звёздного неба, и мне часто снилась Земля, которая отсюда была так далеко, что не видно было ни её самой, ни даже самых далеких от Земли звёзд. Ночной небосклон открывал картину другой стороны галактики Млечный Путь, и ни одной звезды, ни одного созвездия здесь я не узнавал.
Оставаясь один, я стал много думать о себе, о своей жизни, о тех людях, которые были рядом со мной и пытался заглянуть в будущее, пытался увидеть и понять, что нас ждёт, и что мне нужно делать. Про себя я знал, что уже не могу удовлетвориться простой армейской службой, даже если стану офицером высшего звена. Я понял, что мне нужно что-то большее, я чувствовал это, но пока не мог понять, что именно. Мне нужно было время все обдумать и взвесить. Мене, текел, фарес.
Одно я мог сказать точно – я не буду служить сиксфингам, я всегда буду на стороне Земли и людей. Потому что это мой дом, моя родина. Раньше, ещё тогда, четыре года назад, когда я был наивен и глуп, когда мы помогли Юле сбежать от преследующих её злых людей, я даже не задумывался, почему мы это делаем, для чего. Теперь, здесь, на Омауке, сознавая свою беспомощность, я начал понимать, что двигало Кирсановым, когда он согласился на предложение Эмото Кариму. Я тоже ощутил на себе алкающее дыхание сребролюбия. Но не тем притягательны для меня были деньги, чтобы приобрести блага себе. Мне казалось, что если бы я располагал хотя бы той долей, что каждому из нас обещала Юля, то мог бы столько сделать для того, чтобы жизнь людей на Земле стала лучше. Несколько миллионов долларов были баснословным богатством, их хватило бы сегодня, чтобы отстроить несколько городов. Я никогда не думал, что могу чем-то быть полезным людям, пока жил там, дома, не понимал, что эта помощь нужна, и как сильно она нужна огромному числу людей, не имеющих крова, не имеющих чего есть и чего пить и не ведающих, что с ними будет завтра.
Наши отношения с Юлей вошли в какое-то ровное, стабильное русло и иногда бывало так, что я не видел её по целым дням. Мы командовали разными ротами и ночевали отдельно. Бывало я жалел, что мы так отдалились друг от друга и даже начинал тосковать по тем временам, когда мы были в Большом Харбине или в Аризоне, потому что там Юля всегда была рядом со мной, я постоянно её видел, её улыбку, слышал её голос, шутки, смех, мы все время что-то делали бок о бок. Я так привык к ней, что перестал замечать, насколько она вросла в мою жизнь, и как теперь эта жизнь, без её присутствия, опустела. Но я почему-то никогда не пытался сблизиться с ней, сократить ту дистанцию, которая как-то сама собой образовалась между нами. Мне это даже в голову не приходило. И мы продолжали дружески, но несколько натянуто друг другу улыбаться, сталкиваясь в коридорах или в столовой, и я уж не знаю, как эту ситуацию воспринимала она, во всяком случае, тогда я этого не знал, но лично у меня как будто что-то рвалось внутри. И я бы, верно, прождал до второго пришествия, но так и не подошёл бы к ней первый, если бы сама судьба, должно быть, безмерно устав от моего скудоумия, сама не вмешалась в эту тривиальную коллизию.
Почти все на базе были полукровки, исключая офицерский состав, и было очень мало
