Космическая одиссея капитана Джонса - Лия Salvatore
Слова Мэри были очень тревожны.
- Что меня ждет? Что я увижу?
Мэри открыла рот, но слова замерли на полпути. Она так и не смогла их произнести.
- Когда я увидела Деметру и Софи, я испугалась. С девочкой было все хорошо, но не с ее мамой. Им пришлось прорываться с боем, и Деметру задело. Она… - Мэри отвела глаза. – Она выглядит не так, как раньше.
- Что с ней? – требовательно спросил я.
Мэри поджала губы, тщательно выбирая слова.
- Не знаю, вправе ли я тебе говорить…
Я вскинул вверх руки, прерывая ее.
- Тогда не говори. Я все увижу сам. Но сначала – Эмма.
- Она здесь. В моей комнате. Я старалась держать ее поближе к себе, чтобы с ней ничего не случилось.
- Я хочу увидеть ее, - эти слова причинили мне почти физическую боль.
Эмма находилась так близко!
Мэри посмотрела на меня долгим испытующим взглядом.
- Иди к ней.
- Спасибо тебе, - я подошел ближе и коснулся рукой ее щеки. – За все.
Дверь в комнату Мэри находилась справа от меня. Я не был там ни разу, но это не имело никакого значения.
Я подошел к двери и повернул ручку. Она поддалась легко, мягко, плавно. Дверь тихо скрипнула, приоткрываясь. В комнате царил полумрак, освещенный слабым светом ночной лампы. После освещенного кабинета я был слеп. Глаза медленно привыкали к темноте. Я различил силуэты большой кровати, круглого столика, шкафа с книгами, двух кресел. В одном из них сидела маленькая тоненькая фигурка. Она что-то держала в руках. Голова ее была опущена. Слабый свет лампы падал на ее волосы и колени, казавшиеся такими худыми, что они могли бы сломаться от дуновения ветра.
- Эмма? – мне не удалось произнести ее имя с первого раза, во рту пересохло, сердце бухало в ушах, как тяжелый молот. – Эмма! – позвал я второй раз, и мой голос отчетливо раздался в темноте и тишине комнаты.
Эмма сидела, не шелохнувшись. Я подошел ближе, едва сдерживаясь, чтобы не стиснуть ее в объятиях. Боялся напугать ее.
Вблизи она оказалась еще более хрупкой, чем мне показалось вначале. В ней было едва ли больше полутора метров росту и меньше сорока килограмм весу. Она больше походила на призрака. Ее волосы, бывшие когда-то светлыми кудряшками, потемнели и распрямились. Длинные пряди скрывали опущенное лицо. В руках Эмма держала игрушку – маленького коричневого медвежонка из плюшевого меха. Пальцы были тоненькие, как соломинки.
Я медленно опустился на колени рядом с ней, протянул вперед руку, осторожно коснувшись ее волос.
- Эмма? Это я. Твой папа.
Она не шелохнулась. Пальцы крепче сжали мишку. Поколебавшись, я заправил ей за ухо прядь волос и мягко надавил на подбородок, поднимая ее лицо.
Острая боль пронзила меня, когда я увидел это призрачное бледное личико, так напоминавшее мое собственное. Она провела в заточении целых девять лет! Что с ней делал все это время Тич, одному богу известно. На худеньком личике жили одни только глаза, но смотрели они сквозь меня, куда-то вдаль.
Я не мог больше сдерживаться и притянул дочь к себе, стараясь заключить ее в нежные объятия. Я так хотел, чтобы она меня узнала! Но Эмма была где-то далеко, внутри себя. Была ли она такой постоянно? Я вдруг почувствовал, как ее тоненькие ручки в бессильном усилии пытаются оттолкнуть меня и вырваться. Из ее груди вырвался беспомощный крик, она начала биться в моих руках, как испуганная птичка.
- Эмма! Эмма, что с тобой?
Эмма кричала, как раненый зверек, вырываясь из моих рук. Волосы ее, прежде аккуратно расчесанные, разметались и спутались. Она не могла причинить мне вреда, слишком слаба была. Но вот себе – да. Даже такое слабое сопротивление полностью лишило ее сил.
Услышав крики, в комнату ворвалась Мэри.
- Эмма! – она кинулась к ней, прижала к себе, начала гладить по голове, тихонько укачивая. – Все хорошо. Не бойся. Все хорошо.
Моя дочь тихо всхлипывала, но больше не вырывалась. Она прижалась к Мэри и затихла. Клянусь, мне никогда еще не было так больно, как в тот момент. Я раскрыл было рот, собираясь спросить… сам не знаю, что именно я хотел спросить. Мой вопрос так и остался невысказанным. Мэри предупредила его, приложив палец к губам и покачав головой.
Когда Эмма совсем успокоилась, она вновь усадила ее в кресло, что-то нежно воркуя ей на ухо и вручая в руки медвежонка. Моя дочь крепко сжала его руками и замерла, сидя в той же позе, что и раньше, когда я только вошел. Мэри поцеловала ее в макушку и взглядом показала на дверь.
Я медленно развернулся и побрел к выходу. Когда мы оба вышли, она тихонечко затворила за собой дверь и сразу же направилась к бару. Достала два стакана и налила в них что-то жгуче-карамельное. Ром, наверное. Или виски. Подумала немного и долила еще в один из стаканов, а затем протянула его мне.
- Пей, - сказала она. – И слушай меня.
Мэри подтолкнула меня к стоящему в углу кожаному дивану.
Я сел. Пальцы стискивали стакан. Недолго думая, я осушил его одним махом. Горло обожгло, жечь начало в глазах, но еще сильнее горело мое сердце.
- У Эммы сильное психическое расстройство. Она девять лет провела под землей, водой и еще невесть чем, в бетонных стенах психиатрической лечебницы. С ней никто не общался, ничему не учил, вряд ли даже разговаривал. Ее держали взаперти. Тич держал.
Тич!!! При звуках этого имени внутри меня разгорелся пожар, я стиснул стакан так, что он лопнул в моих руках. Осколки брызнули во все стороны, часть из них впилась мне в руки. Полилась кровь.
Мэри вздохнула, поставила свой нетронутый стакан на столик и встала. Я понимал, что она что-то говорит мне, но не слышал ее. Ненависть к Тичу разрослась и заполнила собой весь мир, ослепляя меня. Он ответит мне за все, что сделал. Я убью его самой страшной смертью из всех! Он будет мучиться долго, очень долго, будет умолять меня о пощаде и…
- Киллиан! – голос Мэри был сердитым.
Я очнулся и понял, что
