Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж
— Оно меня напугало! — воскликнул Жек.
— Всего выходит одиннадцать, — продолжал Шари, не обращая внимания на то, что его перебили, — но почему анналы не показали двенадцатого?
Он сумрачно уставился на раскаленный конец кочерги.
— Кто двенадцатый?
Глава 6
ЭЛЬ ГУАЗЕР (также известный как Аль-Гуазер, Эль-Гуазейр или Эльгвазер): легендарный персонаж земной доисторической эпохи (приблизительно за 11000 стандартных лет до начала первого периода постанговской империи), предположительно был одним из первого набора учеников великого провидца Сатьяна Мах Урата, основателя Индды (или индисской науки). Будто бы входил в легион фанатиков, называемых Уратами Абсолюта. Считается, что он яростно выступал против массового истребления людей, пострадавших от ядерной чумы. Ему приписывается изобретение двигательной установки, которая позволяла бы двигаться почти в сто раз быстрее скорости света (некоторые историки утверждают, что единственная заслуга Антона Шлаара, изобретателя одноименного прыжка, состоит в том, что он обнаружил разработанные Эль Гуазером формулы) и спасла бы тысячи жертв чумы, отправив их в космос на земной период в десять тысяч лет, что маловероятно, потому что археологи не нашли никаких следов этого так называемого каравана из кораблей (поистине… каравана-призрака!) Затем он якобы удалился в великую пустыню Гоб, чтобы посвятить жизнь созерцанию. Ни книгофильмы, ни голографические записи не упоминают о его существовании. Он кажется чистым продуктом коллективного бессознательного или даже мифом, созданным на пустом месте сторонниками Ананды Гайи. Однако следует отметить, что во время Войны Мыслей, опустошившей изначальную Землю, многие документы были утеряны. Что касается имени Эль-Гуазер, то, по всей вероятности, происходит от диалекта, исчезнувшего почти за сотню веков до этого, спаньольского (или спанского).
«Сказки и легенды нашей Матери-Земли», Академия современных языковВо внутреннюю тишину мыслей Гэ просочился телепатический шепот:
«Собрание в связи с возвращением на Землю. Собрание в связи с возвращением на Землю.»
Внутри нее бурно всколыхнулся эмоциональный прилив, словно поднялась из глубин времен могучая река, века за веками набухавшая ностальгией изгнания. Она забыла свои заботы, инстинктивно обратилась полностью в слух и ощущала повсюду вокруг себя ментальные вибрации своих братьев и сестер, в которых слышалась та же радость, та же эйфория.
Наконец-то Земля.
«Публичное обращение через один час С.С.В.» — телепатически продолжал упреждающий.
Хотя времени на подготовку было предостаточно, Гэ не откладывая встала с койки в каюте и сдвинула металлическую дверцу своего шкафчика, чтобы подобрать подходящую случаю одежду. Резкое движение сразу же вызвало у нее приступ мышечных судорог. Ей пришлось постоять несколько минут, чтобы мускулы ног расслабились. Не прошло и нескольких месяцев С.С.В. с тех пор, как она покинула семейный отсек и стала осваиваться с самостоятельной жизнью, которая доставляла ей одни разочарования; и, лишившись ласкового (и неотступного) присмотра матери, она порой поступала непростительно беспечно для совершеннолетней.
Она сообразила, что так глупо волнуется, и попыталась взять под контроль дыхание, чтобы успокоиться. Тридцать столетий С.С.В. тому назад[7] пять из семи кислородных генераторов в ракетном поезде вышли из строя, и каста техников не смогла их отремонтировать. Тогда каста управляющих приняла сами собой напрашивающиеся драконовские меры: сначала выбросила в космос нежелательные элементы — бесполезные рты, заключенных общего режима, политических оппонентов, стариков и больных, — а затем запретила резкие движения, бег, беспричинное возбуждение, нервозность и любые действия, которые так или иначе приводили к чрезмерному потреблению кислорода и избыточной выработке углекислого газа. Этот запрет распространялся на общественные места, проходы, коридоры, общие комнаты, а также на личные каюты и апартаменты.
Если бы кто-нибудь из упреждающих уловил ментальную возбужденность Гэ и известил касту смотрителей, излишняя восторженность могла стоить ей долгого заключения в криокамере или даже, если бы не нашлось ни одного свободного кессона заморозки, попросту вышвыривания в космос. Внезапно накатил удушливый жар, и медленным, аккуратным движением она растерла бисеринки пота, скатывающиеся по ее лицу и заползающие между грудей. Она терпеливо выжидала, пока не прекратится эта отвратительная потливость — это неоспоримое доказательство того, что она нарушает правила. Вспотевшие тела часто выдавали безрассудных любовников, преступавших закон об ежемесячных соитиях — закон, ограничивающий частоту половых актов между супругами одним разом в месяц С.С.В. (максимально разрешенная продолжительность акта: десять минут). Подозрения у смотрителей могли вызвать и другие симптомы — зарумянивание, блестящие глаза, лихорадочное возбуждение, опухшие губы, следы укусов или царапин.
Этот указ не касался Гэ, как и других обоеполых холостяков, которые занимали суда в задней части поезда. Им вообще не разрешалось ни заниматься сексом, ни даже предаваться самоудовлетворению. Им разрешалось покидать каютки лишь для того, чтобы предельно неторопливо отправляться к своим рабочим местам, или на крипто-церемонии, или собрания пассажиров. Все остальное время они оставались распростертыми каждый на своей койке — обнаженные, неподвижные, погрузившиеся в окружающий океан ментальных вибраций, словно в целительную, благодатную воду.
На Земле они наконец смогли бы дышать без ограничений, любить друг друга без регламента, потеть, суетиться, бегать, плакать. Они топали бы по этим гнущимся зеленым прутикам, горстку которых каста хранителей памяти в музее родины оберегала как драгоценность и называла травой, и отдавались бы ласкам ветра и лучей Солнца, желтой звезды системы. Слова гимна возвращения домой, те слова, которые Гэ так часто привычно-машинально напевала, замерли у нее на губах.
«Мы уходим на десять тысяч лет, о наша Земля, но мы не забудем тебя… — не размыкая рта, тихонько мурлыкала она. — Мы не забудем нежного шелеста ветра в листьях деревьев, сладости и свежести травы под нашими босыми ногами, красоты рассветов и сумерек, журчания родников и водопадов, рева штормов и волн, летней жары и зимнего холода… Мы уходим, о наша Земля, потому что нас избрала болезнь и мы не хотим, чтобы она избрала прочих твоих детей… Сто веков космос будет нашей родиной, “Эль-Гуазер”— нашим городом, скитания — нашей жизнью… Сто веков мы будем искать свой путь исцеления и надежды… Мы вернемся к тебе свободными и здоровыми, как дети возвращаются к своей матери… Двенадцать любящих сыновей, двенадцать избранников твоего сердца избавят
