Йон Колфер - А вот еще...

— Я вижу героя.

— Очень мне нужно твое сочувствие, Фиб… Библброкс.

Зафод похлопал бога по ляжке.

— Вовсе я никому не сочувствую, балбес ты этакий. Просто ты настоящий герой. Таких во всей Вселенной не больше десятка наберется. Ты, я, ну и еще человека четыре.

Даже обладая таким огромным подбородком, Хеймдалль ухитрился кивнуть так, что этого движения не заметил бы почти никто.

— Ну, может… Сам Один так не считает.

Зафод приподнялся на цыпочки.

— Один меня сейчас способен услышать?

— Пока ты на мосту да в пузыре — может, и нет. Если только не подслушивает специально.

— Тогда, уж прости за откровенность, Один тебя не заслуживает. Я тебе больше скажу: может, это Одину стоило бы посмотреть на себя и задаться вопросом: «Кто должен сейчас пировать со мной? Трусливый словоблуд? Или мой верный страж?» Мне кажется, многим было бы интересно выслушать ответ на этот вопрос.

— Трусливый? Ты правда так думаешь? Многим?

— Мы, люди, возможно, и смертны, но не глупы. Народ тебя любит, Хеймдалль. Черт, да он от тебя просто в восторге.

— Может, и любили… когда-то давно.

— Да нет же — сейчас. Знаешь, например, что на Алголе до сих пор существует культ Хеймдалля? Этим солнечным обезьянам ты еще не надоел.

— Правда? На Алголе, говоришь?

— Да и на Земле… бывшей уже Земле… ты был… ну, настоящим богом. Там повсюду стояли твои изваяния.

— А, Земля? — Хеймдалль довольно усмехнулся. — Им вообще все про мой рог нравилось. — Взгляд его затуманился, на мгновение бог Света погрузился в воспоминания о Скандинавии и только потом сообразил, что Зафод умело играет на его слабостях.

— Нет! — рявкнул бог, шмыгнув носом. — Все, хватит. Хватит! Никаких переговоров со смертными.

— А придется. Я знаю твое тайное прозвище.

— Ну да… вот так сразу. Это низко даже для такого, как ты.

Зафод решительно упер две из трех рук в бедра.

— Тайным именем твоим заклинаю тебя и требую законного права на вход, Хеймдалль, бог Света, известный также как Око Асгарда!

Хеймдалль хмыкнул (не слишком чтобы недовольно), поднял Гьяллархорн и стукнул им по стене. Огромный пласт льда мгновенно откололся от нее и со скрежетом («Свобода! Наконец-то свобода! Хеймдалль, гад!») рассыпался в мелкую пыль, растаявшую в воздухе.

— Придется мне тебя пропустить, — заявил бог Света. — Тор, поди, в «Колодце Урдов» — завивает горе веревочкой. Он туда, можно сказать, почти переселился. Пропустишь с ним кружку-другую, если он позволит, конечно.

— Только одну, — пообещал Зафод. — Глоточек отхлебну, и все.

Если бы Левый Мозг смог перехватить эту мысль, он бы долго смеялся, объясняя всем, что для Зафода Библброкса «один глоточек» означает примерно то же, что для мыши дать прямой ответ на простой вопрос.

8

Борт «Тангриснира»

Форд Префект тоже собирался по пиву. Исследователь с Бетельгейзе исполнился решимости наслаждаться, пока дают, тишиной и покоем путешествия по темному пространству. Он занавесил иллюминаторы одеялами, заказал репликатору кружку пива «Гогглз» и подключился к бортовому компьютеру. Конечно, «Путеводитель» тоже оснащен неплохой суб-эта-связью, но бортовой компьютер «Тангриснира» работал так быстро, что принимал голографическую передачу в реальном времени практически в момент, когда она снималась.

Мегабыстро… круто, подумал Форд, не знавший о голограммах ничего, кроме того, что они мерцают и что их нельзя лизнуть.

Форд зарегистрировался на Ю-торге и поспорил сам с собой на вторую кружку пива, что не профукает все свои настоящие и будущие сбережения прежде, чем успеет моргнуть. Выиграть это пари оказалось проще простого. Вслед за этим он приобрел пару дорогих космических яхт, триста галлонов чесночного желе, небольшой континент на Антаресе для любимого племянника и несколько горшков ядовитых (если их полить) цветов для нелюбимых сослуживцев из ИнфиДим Энтерпрайзис — оплатив все это своей безлимитной ресторанной кредитной картой.

Возможно, мне полагалось бы испытывать некоторую вину перед «Путеводителем», думал Форд, когда бы главный редактор Зарнивуп Ванн Харл не был бесхребетной марионеткой, принимающей взятки от вогонов.

Вообще-то как полевой исследователь Форд не имел ничего против взяток, но всему есть свои рамки, а для Форда Префекта в эти рамки никак не вписывались те, кто пытался лишить его жизни тем или иным болезненным способом. Убийство с помощью алкогольного отравления он, пожалуй, простил бы, но против уничтожения посредством термоядерных боеголовок решительно возражал.

Восстановив силы и душевное равновесие, Форд поморгал немного и откинулся на спинку кресла.

Спасибо, Докси Рибоню-Клегг, подумал он. Спасибо, что изобрел суб-эту.

Необходимое пояснение. С формальной точки зрения, Докси Рибоню-Клегг не столько изобрел суб-эту, сколько обнаружил ее существование. Суб-эта-волны существовали вокруг нас примерно столько же, сколько существовали боги, если не раньше — просто они ждали, пока кто-нибудь начнет закачивать в них информацию. Предание гласит, что Рибоню-Клегг валялся как-то раз на травке своей родной планеты, лениво глядя в небо. Именно тогда уважаемого профессора посетила мысль о том, что весь окружающий космос буквально нашпигован информацией, и что он и сам, возможно, мог бы переслать толику своей, если только обработать ее предварительно надлежащим образом. С этой мыслью Рибоню-Клегг поспешил в свою маленькую лабораторию и сконструировал самый первый известный истории суб-эта-передатчик. При создании его было использовано несколько мельниц для специй, несколько живых новорожденных крысят, разнообразные собранные с миру по нитке приборы, а также профессиональные парикмахерские ножницы. Собрав все это в единую конструкцию, Рибоню-Клегг сунул в нее пару фотографий из своего свадебного альбома, нажал на кнопку и принялся молиться о том, чтобы они появились в расположенном в противоположном углу комнаты приемнике. Фотографии не появились, зато вместо них на табло высветился выигрышный номер предстоящего тиража национальной лотереи, и это настолько ободрило профессора, что он поспешил запатентовать свое изобретение. Лотерейный выигрыш Рибоню-Клегг почти полностью потратил на стаю акул-юристов, выигравших процессы против восьмидесяти девяти компаний, которые изобрели реально функционирующие суб-эта-передатчики. В результате этого профессор сделался самым богатым человеком планеты — ненадолго, поскольку свалился ненароком в бассейн к своим юристам, и те, подчиняясь инстинктам, его съели.

Форд как раз принялся за четвертую кружку, когда дверь его каюты скользнула вбок и на стену-дисплей упал прямоугольник зеленого света.

— А, заходи. Я тут, понимаешь, пытаюсь расслабиться, продувая денежки родной компании. Только свет свой зеленый выключи.

— Очень смешно, — отозвался голос, такой саркастический, что даже глухие как пробка ореховые полевки с Огларуны ощутили бы это усиками.

Форд развернулся в кресле и понял, что свечение исходит от стоявшей в дверях фигуры.

— Что-то вид у тебя зеленоватый, — заметил он.

Рэндом насупилась.

— Ты бы тоже позеленел, посидев взаперти в прозрачной трубе, заполненной газом для счастливого настроения.

— Счастливого? Но на тебя он не подействовал, нет?

— Еще бы ему подействовать, когда родная мать занимается зарк знает чем с этим гнусным инопланетянином — прямо у тебя под носом. Гадость какая.

Форд понимающе кивнул.

— Ах да, принцип Де Бьёфа. Читал, читал — в такой штуке с настоящими бумажными страницами. Ну, которые еще самому переворачивать надо.

— В книге, — кивнула Рэндом. Форд даже не мог сказать, злится она или нет.

— Ну да, точно. Так я понял, тебе не слишком нравится романтический поворот событий?

Рэндом вошла в каюту; с каждым шагом над ее плечами поднималось маленькое облачко зеленой пыли.

— Нет. Не нравится. Он такой самодовольный. Настоящий…

— П&&добол? — с готовностью подсказал Форд.

— Да. Именно так.

Пальцы Форда нетерпеливо барабанили по воздуху в ожидании возможности взяться за кружку.

— Ну почему бы тебе не поговорить об этом с Артуром? В конце концов, он твой биологический отец.

Рэндом горько улыбнулась.

— Артур? Я пыталась, но у него тоже роман. С его чертовым компьютером.

Эта новость удивила даже Форда. Не то чтобы люди не могли влюбляться в машины — один его кузен как-то провел два года наедине с тостером, — но Артур все-таки оставался для этого слишком уж старомодным, стопроцентным землянином.

— Любовь — штука сложная, — философски заметил он, пытаясь припомнить содержание брошюры, которую ему всучили как-то на курортах Гавалиуса. — Не суди других, пока сама не захочешь жить с кем-нибудь другим, возможно, даже зеленым, вот тогда жизнь вас рассудит и вы пойдете дальше вместе, вот тогда и сможешь судить, потому что судить можно, только испытав то, что хочешь судить… ну и так далее. — Форд перевел дыхание. — Ну, ты понимаешь, я пропустил уже пару пива, так что цитирую приблизительно.