Ольга Онойко - Сфера 17
Зондер ухмыльнулся и положил ногу на ногу.
— Во дела! — вскричал он и состроил клоунскую рожу. — Интервент есть, а интервенции нет! — потом смягчился и сказал: — Не дёргайся. Если я этого не заметил, ты тем более заметить не мог. Кроме того… а, вот ты сам уже догадался, по глазам вижу. Ну, говори.
— Он не работает, — сказал Николас тихо. — Интервент. И не выходит на связь. Манта ждала… ждала… а теперь пытается выяснить, в чём дело. Видимо, какое-то время молчать для агента нормально. Но не пять лет… десять… чёрт, сколько он у нас сидит!? Да может, его убили уже. Случайная пуля во время Гражданской.
— Случайной пулей мантийца не убьёшь, — сказал Доктор, — даже в сердце. К тому же это профессионал, он не метнётся под пулю. Так что сидит. Но не работает. И молчит. Мы думаем эту мысль, Ник. Ты подумай о том, что нужно от нас Неккену. Ты там ближе, тебе видней. Заметь, Йеллен принимает тебя как дорогого гостя, не заставляет ждать. А ты понимаешь, что такое исполнительный директор Неккена. На переговорах он может нести тебе любую пакость, но значимо то, что ради этой пакости он отменил кучу других переговоров.
— Да, — отстранённо кивнул Николас, — да…
Он сидел, прижав ладонь к лицу. Виски ныли.
— Что? — сказал Доктор. — Не молчи, говори сразу. Мне нравится следить за полётом твоей мысли.
— Макс, чёрт вас побери… — процедил Николас сквозь зубы, — я со всем моим Управлением пять лет смотрел мимо. Чёртов мантиец этого и добивался. Стерлядь — фигура прикрытия… Макс, уберите его. Его и Дину Келли, она предала. Досье на остальных у товарища Киа.
— Ник, я всё это знаю. Никого из них мы пока трогать не будем. Решим этот вопрос, когда найдём настоящего интервента. Не о том думаешь.
— Интервент… — пробормотал Николас и оскалился. — Верите, Макс, нашёл бы эту тварь — лично бы привёл приговор в исполнение…
— Ник, к делу.
— Макс, если Манта начнёт операцию по спасению своего агента — что с нами будет?
— Опа, — только и сказал Доктор.
Он встал и начал расхаживать туда-сюда — там, в безмерной дали, в семнадцатой сфере мира. На миг он исчез из поля съемки и ругнулся, когда камера сообщила ему об этом. Камера замолчала, а он всё продолжал ругаться, тихо и зло. Коротко, словно судорожно он размахивал руками, лицо его искажалось… Николас подумал, что такой вариант Доктору в голову не приходил, а ведь это очевидно: если агент не работает, значит, с ним что-то случилось. Что происходило на тех планетах, где интервенцию прерывали силовыми методами? Он не помнил и поставил мысленную галочку: узнать.
Время шло, утекал в никуда драгоценный мерцательный трафик.
— Что думает товарищ Легерт? — спросил, наконец, Николас.
— Товарищ Легерт, — повторил Доктор и в последний раз махнул рукой. — Товарищ Легерт полон оптимизма. Страшно рад, что станция осталась цела. Он её любит как родную. Он в этом гробу железном восемь лет безвылазно просидел.
Начупр внешней безопасности Арни Легерт до Революции служил в войсках связи и был, собственно, начальником той станции. По слухам, именно там он приобрёл своё неистощимое добродушие. Человека, восемь лет просидевшего на орбите газового гиганта в рассыпающемся железном гробу, трудно чем-либо удручить.
— Арни, — продолжал бормотать Доктор, — Арни полковник. Конечно, он хороший полковник, но он считает, что пока нам на голову не падают астероиды, ничего страшного не происходит. Я бы на его месте тоже так считал.
И он обернулся к Николасу.
Тон его голоса переменился внезапно и резко: перед начупром Реннардом стоял прежний Макс Зондер, образец уверенности и самообладания.
— Действия Манты, — сказал он, — будут напрямую зависеть от действий Неккена. Если Неккен всерьёз заявит на нас свои права, Манта не решится применять силу. Войска Союза будут у Циа меньше, чем через неделю. Но мне такой вариант не нравится, потому что войска Союза — это, чёрт их побери, войска. Так что в наших интересах найти интервента, и как можно раньше. Поднимем статистику по иммигрантам…
— Не стоит. У него наверняка легенда местного. Только запутаетесь.
— Да, точно, — сказал Доктор. — Умный ты человек, Ник, душа радуется.
— Кстати, имеет смысл всё же взять Стерлядь. Конечно, фигура прикрытия знает очень мало, его и вербовали для того, чтобы сдать. Но кое-что знать он может. А по поводу целей Неккена…
Доктор насторожился.
— Если это связано с интервенцией… — медленно сказал Николас. — Неккену нужен либо весь Циа… возможно, нам предложат место в составе Союза Двенадцати Тысяч… мы не проходим ценз по валовому продукту, но масса миров-должников Неккена его фактически не проходит… с другой стороны, я не понимаю, зачем Неккену Циа… таких как мы — тысячи… либо Неккену нужен тот мантиец, который сидит у нас и не выходит на связь.
Зондер задумался.
— Любопытный вариант, — сказал он, — неожиданный. Беспокойство Манты интересно укладывается в эту схему. Мы подумаем над этим и будем предпринимать шаги. Займись теперь Йелленом, Ник. Я думаю, ты его сделаешь.
И Доктор, лихо подмигнув, отключился.
Николас улёгся на стол и сплёл пальцы сзади на шее. Известия привели его в состояние злой тоски. Пятилетняя работа его Управления, огромная работа оказалась сметена в мусорную корзину… Манта, проклятая Манта! Человек не способен переиграть мантийца, целые исследовательские институты на это не способны, чего же было ожидать от каких-то провинциалов… А впрочем, — Николас словно очнулся, — возможно, именно из-за плотной работы контрразведки по мантийскому вопросу интервент за все эти годы не предпринял никаких шагов. Да он головы не мог поднять, как под шквальным огнём. Всё в порядке. Всё так, как надо.
Но тогда почему он не выходит на связь?
…Эрвин открыл двери спальни. Пока Николас разговаривал с Доктором, он сидел тихо, опасаясь попасть в поле зрения камеры. Николас обернулся. Фрайманн смотрел мрачно. Закрыв двери, он прислонился к ним спиной и скрестил руки на груди.
— Я всё слышал, — сказал он. — По крайней мере, ждать не придётся.
— Да, — сказал Николас, сутулясь. — Эрвин…
— Что?
— Кэ-систему создали, чтобы сражаться с мантийцами?
Фрайманн поразмыслил.
— Система не предназначена для боя, — сказал он. — Человек схватку с мантийцем проиграет в любом случае. Физические данные несопоставимы. Кэ повышает эмпатию, остроту чувств, скорость реакции. В целом контакт с собственным телом становится лучше, как и самоконтроль. Возможно достигнуть паритета на уровне подразделений. Почему ты спрашиваешь об этом сейчас?
— Бойцы Отдельного батальона сумеют взять интервента?
Фрайманн помолчал. В задумчивости склонил голову к плечу, покусал губу. И ответил:
— Нет.
Николас закрыл глаза и посидел так. Потом поднялся, подошёл к низкому стеклянному шкафу в углу комнаты и взял с его крышки сувенир, который когда-то студентом привёз с Сердца Тысяч, — плотно прилегающие тёмные очки. Среди звёзд обитаемых систем солнце столицы считалось наиярчайшей. Было ли так в действительности, не проверяли, довольствуясь мифом. Хватало того, что гости на Сердце, непривычные к местному свету, болели и слепли. В погожий день без очков нельзя было находиться не только на улице, но даже в помещениях со стеклянными стенами. Жители столицы отлично адаптировались и никаких трудностей не испытывали… Человек способен на многое, подумал Николас, даже мантийцы рождаются людьми. Остаётся проверить, способен ли товарищ начупр Реннард «сделать» господина исполнительного директора, всемогущего Алана Йеллена…
Он надел очки и совершенно ослеп — освещение в номере было мягкое.
— Товарищи, — сказал он торжественно и мрачно, — наш корабль приближается к Сердцу Тысяч. Сердце Тысяч — столица обитаемого мира, единственная планета, которая считается принадлежащей к нулевой сфере. С точки зрения социологии это настоящая чёрная дыра. К ней притягиваются все разумные существа, а угодивший в неё вырваться практически не способен. Приготовьтесь к ожогам сетчатки, отравлению местной водой и безднам унижения.
На плечи ему легли руки Эрвина, тёплые и тяжёлые. Фрайманн передвигался совершенно бесшумно даже по скрипучему паркету, не то что по коврам люксового номера, Николас знал за ним эту особенность и сейчас даже не вздрогнул от неожиданности. Кроме того, ему хотелось, чтобы Эрвин его обнял, а Эрвин умел угадывать желания.
Эрвин прижал его к себе и уткнулся носом ему в шею. От него веяло привычным спокойствием, но теперь в том чувствовался тонкий и горький привкус печали.
— Я люблю тебя, — сказал Эрвин.
Они не говорили этого вслух, разве что в постели, в самые безумные минуты, и Николас смутно удивился, но потом отогнал ненужные мысли, поцеловал Эрвина и на ухо ему прошептал ответное признание.
