Олег Таругин - Холодный бриз

Сталин забывчиво потянулся к потухшей трубке, раздраженно выругался по-грузински, и вытащил из лежащей на столе пачки папиросу. Смял мундштук, закурил, сделал несколько затяжек, однако табачный дым, против ожидания, не принёс привычного успокоения.

Что же его, всё-таки тревожит, что? Может быть, дело вовсе не в информации как таковой, а в том, что завтра, едва увидев в своем кабинете Крамарчука, он будет вынужден поверить в реальность всего происходящего, в череду грядущих грозных событий, уже окончательно, уже навсегда? (Размышляя подобным образом, Сталин вовсе не перечил ни самому себе, ни своим недавним мыслям. Да, он, безусловно, верил и наркому, и собственным глазам, но крохотная, совершенно иррациональная надежда, что происходящее всё-таки может оказаться некой нелепой ошибкой, еще жила где-то в самом дальнем уголке его души).

И всё же, понять истинную причину своего состояния он, как ни старался, всё одно не мог. И это раздражало всё больше и больше…

Москва, площадь Дзержинского, 19–25 июля 1940 года

Последующие за перелетом в Москву события подполковнику запомнились плохо, уж больно он морально устал за два предшествующих памятному полету дня. Прямо на аэродроме их рассадили по автомашинам и повезли в город. Юрий ехал, разумеется, с Лаврентием Павловичем, еще на летном поле ставшим каким-то сосредоточенно-серьезным и явно не расположенным к шуткам, в чем он имел неосторожность убедиться по дороге. Куда именно их везут, Крамарчук не видел — все окна пассажирского салона были надежно зашторены, и даже водителя от них отделяла специальная занавеска, однако что-то подсказывало ему, что везут их в самый центр столицы, на небезызвестную площадь имени первого советского чекиста, поскольку вряд ли душка-нарком собирался надолго оставлять своих гостей без внимания. Впрочем, сказать, что подполковника так уж сильно занимал этот вопрос, было нельзя. Посмотреть на Москву сорокового года, конечно, хотелось ужасно, но еще больше ему хотелось принять горячий душ, бахнуть граммов двести чего-то высокоградусного и завалиться спать, невзирая на время дня или ночи. Желательно, в нормальной постели и сбросив с себя надоевший камуфляж. А потом — можно хоть к Сталину. Или, скорее, так: а вот потом — и к Сталину можно…

Всю дорогу Берия до города не проронил ни слова, Крамарчук, уже более-менее притершийся к своему нынешнему патрону, тоже. Да, и хотелось, если честно, помолчать: если б еще неделю назад ему кто-то сказал, сколько придется трепать языком за эти два сумасшедших дня, он бы просто не поверил, а то и счел говорившего не слишком здоровым на голову. Машина у наркома оказалась американской, и потому просторной, не чета давешней 'эмке', с мягкой подвеской, и подполковник даже не заметил, как задремал под мерное покачивание. Разбудил его голос Лаврентия Павловича:

— Здоров ты спать, подполковник, ни самолет тебе нипочем, ни авто. Ладно, пошли поселяться. Не 'Англетер', конечно, уж не обессудь, но всяко лучше, чем в бетонном кубрике на батарее.

Усмехнувшись про себя по поводу в очередной раз резко изменившегося настроения наркома, Крамарчук вылез из автомобиля и огляделся, благо ему в этом никто не препятствовал. Черный 'паккард' стоял во внутреннем дворе мрачноватого многоэтажного здания, возле невысокого крыльца с гранитными ступенями. Насколько Юрий понимал, это был двор одного из зданий, принадлежащих наркомату внутренних дел. Ведущие внутрь двери были раскрыты, по обе стороны от них застыли по стойке смирно два сержанта госбезопасности. Небольшой двор был пуст, но, прежде, чем подполковник успел удивиться, он понял в чем дело: Берия, наверняка, распорядился удалить на время их приезда всех лишних.

— Пошли, — нетерпеливо шикнул нарком, подтолкнув его в спину, — не стоит тут… задерживаться.

Последним, что успел заметить Крамарчук, проходя внутрь страшного здания, была вереница из нескольких въезжавших через арку машин — прибыли остальные 'фигуранты'. Стоящий возле распахнутой передней дверцы бериевского авто майор-ординарец неожиданно вполне по-дружески улыбнулся ему, сделав незаметный жест рукой: иди, мол.

Разместили его — учитывая, где именно он сейчас находился и какое стояло на дворе время — прямо-таки по-королевски. Или, если оперировать более поздними понятиями, 'по классу люкс' — две смежные комнаты и совмещенный санузел с массивной чугунной ванной. Интерьер оказался достаточно прост, под стать времени, надо полагать. Широкая кровать с тумбочкой и платяной шкаф в дальней комнате; стол с настольной лампой под, ясное дело, зеленым абажуром, небольшой диван, пара стульев и устрашающего вида радиоприемник — во второй. Телефона, правда, не полагалось, только сиротливая эбонитовая коробочка внутренней разводки возле стола. Тоже верно, а то вдруг он самому товарищу Сталину надумает ночью позвонить?!

— Заходи, подполковник, — Берия придирчиво осмотрел 'апартаменты'. — А что, вроде нормально, правда? Доволен?

— Вполне, товарищ Берия, — поддержал шутку Крамарчук. — Знаете, в моем времени было такое расхожее выражение 'подвалы Лубянки'. Так вот это совсем на них не похоже…

— Ты вот что, Юрий Анатольевич, — неожиданно посерьезнел нарком, — не трепись тут особенно, ладно? — Берия неожиданно придвинулся ближе.

— Не то, чтобы я чего-то боялся, но так, на всякий случай. И для твоего же блага. А то, мало ли, времена сейчас сложные, шпионы кругом, сам должен понимать.

— Простите, товарищ народный комиссар, я…

— Прощаю, — усмехнулся Лаврентий Павлович. — На первый раз. И вот еще что: о том, кто ты на самом деле такой, знаю только я, майор и еще буквально пару человек в этом здании, поэтому никаких лишних вопросов и… ответов, ясно? Из комнаты — никуда ни ногой, даже просто в коридор.

— Так точно.

— Вот и договорились. Значит, так, сегодня отдыхай и отсыпайся, а завтра с утра тебе принесут бумагу и писчие принадлежности — постарайся вспомнить еще что-нибудь важное, меня интересуют любые технические или исторические подробности, конкретные личности и их роль в будущих событиях, твои собственные размышления, в конце концов. Документы будешь сдавать только лично моему Мише, и никому другому, понятно? Чего-то хочешь?

— В смысле? — искренне не понял сбитый с толку Крамарчук, которого отчего-то особенно поразило, что наркомовский майор-ординарец теперь для него просто 'Миша'.

— Ну, еду-то тебе принесут, это само собой, а еще что-нибудь нужно?

— Честно, товарищ Берия?

— А ты попробуй, соври, — ухмыльнулся наркомвнудел.

— Мне б помыться, водочки выпить да поспать, остальное, откровенно говоря, не важно. Ну, разве что газет каких почитать или журналов.

— Скромный, — хмыкнул Берия, протягивая ладонь. — Скромность, это хорошо, это правильно. Ну, до встречи, товарищ скромный украинский подполковник! Все, что нужно, тебе принесут. У двери будет дежурить постоянный пост, так что, вдруг что срочное — не стесняйся. Только имей в виду: дежурный тоже не в курсе, так что смотри мне, без подробностей.

Круто развернувшись, народный комиссар НКВД быстро вышел в коридор. Дубовая дверь бесшумно провернулась на петлях, закрываясь, лишь негромко щелкнул запираемый замок. Ни ключа, ни какой-либо защелки с внутренней стороны двери не имелось.

Вздохнув, подполковник, на ходу расстегивая куртку, не спеша направился знакомиться со своим узилищем, на сей раз, впрочем, вполне комфортабельным — в кране была горячая вода, на настенном крючке в ванной висел — ничего себе! — махровый халат, а на полочке у зеркала нашелся помазок в алюминиевом стаканчике, опасная 'золингеновская' бритва и расческа. И даже вожделенная кровать, покрытая темно-синим покрывалом, оказалась уже застеленной белоснежным бельем.

Неизвестно чему усмехнувшись — усмешка вышла довольно-таки грустной — Юрий разделся, сбросив камуфляж на пол комнаты, наполнил ванну и, прихватив с собой папиросы, заперся в санузле, благо защелка на двери все-таки имелась. Закуривая, поймал себя на дурацкой мысли: а вот интересно, привычка курить, сидя на толчке — исключительно отечественное изобретение, или нет?

Когда он, чувствуя себя совершенно расслабленным и просто до отвращения чистым, покинул, наконец, ванную комнату, его ждали целых два сюрприза. Во-первых, на аккуратно накрытом скатертью столе стояли тарелки с обедом (или, скорее, ужином), бутылка коньяка и антикварного вида сифон с газированной водой. На краю стола стояла пепельница — подполковник был готов поклясться, что раньше ее не было. Во-вторых, его камуфляж куда-то исчез, зато на спинке дивана лежала отглаженная офицерская форма без знаков различия и фуражка с малиновым околышем, рядом с ней — стопка знакомого по срочной службе нижнего белья, а на полу стояли хромовые сапоги. Однако! Это что ж, он теперь уже тоже сотрудник всемогущего наркомата? Правда, пока без звания, но сам факт… Кстати, интересно, это лично Лаврентий Павлович придумал, или, так сказать, местная инициатива? Хотя, это вряд ли, Берия ведь недаром запретил ему общаться с посторонними. Да и какая ему разница-то? Его дело — исполнить наркомовское указание, то есть, отдохнуть и отоспаться, а уж там посмотрим. Как говорится, утро вечера мудренее…