2070 (СИ) - Вель Ольга

Я перевёл взгляд с неё на светофор и плотный поток машин, под которым чуть не оказался.

— Да ты пьян что ли? — продолжила возмущаться женщина, отпуская моё плечо. Несколько прохожих с интересом остановились возле нас.

— Нет, — хрипло выдавил я. — Не пьян.

Женщина растерялась и отстала.

Я не помнил, во сколько и как вернулся домой. Судя по опустевшей площадке дело близилось к одиннадцати вечера, но для меня это уже было не важно. Перед уходом я забыл открыть окна, и в квартире стояла духота. Сил открыть окна уже не было и я, не раздеваясь завалился на кровать, в надежде забыться сном и проснуться в другой реальности.

Глава 2

Проснулся я с пересохшим горлом и адской головной болью. Перевернувшись с живота на спину, я с удивлением заметил, что на улице сумрачно несмотря на то, что часы показывали десять утра. А ещё было тихо. Слишком тихо. Ни гудения машин, ни криков детей на площадке, не лая собак. Я резко поднялся с кровати и покачнулся. Добрёл до окна, отодвинул штору и отшатнулся. Протёр глаза, ущипнул себя за руку и помотал головой. Вновь посмотрел в окно. В небе парили корабли: огромные чёрные диски плотной завесой скрывали город от солнечного света.

Я бросился из квартиры и начал звонить в двери соседей по лестничной площадке. Из квартир выходили испуганные и сонные люди, прижимая к себе детей. Спустившись на первый этаж, мы увидели, что несколько человек пытаются открыть парадную дверь, но та не поддавалась.

— Что происходит? — этот вопрос раздавался то тут, то там.

Никто не знал ответа. Оставалось лишь предполагать, и каждая наша теория не обещала ничего хорошего.

Я наблюдал за происходящим, не в силах что-либо сказать или сделать. Пробежка по лестнице неожиданно вымотала меня, и я, прислонившись к стене, наблюдал за паникующими соседями, прислушивался к их разговорам, полных страха и непонимания. Всем было понятно, что произошло нечто, выходящее за рамки нашего мировоззрения. Мы давно работали над космической программой, возрождая из пепла то, что было потеряно сорок лет назад, но ни у кого и в мыслях не было о контакте с другими расами. Самые оптимистичные планы на ближайшие тридцать лет не уходили дальше Марса. Да, мы хотели выйти за границы нашей системы, но уже в следующем веке. Многие верили в существование других рас и надеялись, что следующие поколения найдут их. Кто же знал, что другие сами придут к нам?

Оставив безуспешные попытки открыть дверь, мы разошлись по квартирам. Дети плакали, ощущая тревогу взрослых, а те, бледные и молчаливые, тщетно пытались их успокоить. Мы, не брав в руки оружие почти три десятка лет, не сможем дать отпор захватчикам. Мысли о том, что инопланетяне прибыли с мирными целями, мы сразу же отбросили.

Медленно потекли дни, полные отчаяния и неизвестности. Парадная дверь так и не открылась, а окна первых этажей на второй день оказались замурованными. Связь не работала, и мы не могли даже представить, что творится в других городах и странах. На третий день на улицах появились наши захватчики. Похожие на нас, они вселяли ужас одним своим видом. Их стройные ряды было единственным свидетельством того, что город не вымер.

Запертый в четырёх стенах в одиночестве, я оказался один на один со своим горем. Большую часть времени я спал, стремясь уйти от реальности, а в недолгие часы бодрствования слонялся по квартире, не находя себе места. Я пытался отвлечься, но чем бы я не занимался, всё напоминало мне о лежащем на асфальте Владиславе Алексеевиче и его семье. Хотелось рыдать, но слёз не было, как не было сил даже закричать, чтобы выплеснуть эти удушающие эмоции.

К концу второй недели захватчики наконец обратили на нас внимание. Нас стали выгонять на улицы, угрожая шокерами и странными небольшими шариками, крепящимися к тонким палкам (потом мы уже узнали, что с помощью них пришельцы могли на небольшие промежутки времени лишать зрения, слуха и голоса). Пришельцы, которых кто-то уже успел назвать Иными и это прозвище быстро разлетелось среди людей, не издавали ни звука, и мы с трудом понимали их жесты. На улицах нам велели построиться в шеренги в три ряда: впереди дети, за ними женщины, а позади мужчины. В тот день ярко светило солнце, чьи лучи пробивались сквозь строй кораблей, а день выдался жарким.

Минуты тянулись медленно, словно тягучий мёд с ложки, и казалось, что мы стоим уже целую вечность. Дети плакали и просили воды, женщины тщетно пытались их успокоить, а Иные не реагировали на просьбы напоить хотя бы детей. Одетые в тёмно-серые комбинезоны и тяжёлые ботинки, они ходили вдоль рядов людей. Иногда кто-то из Иных останавливался и жестом приказывал стоящему перед ним человеку покрутиться вокруг своей оси, поднять руки, присесть или наклониться.

К вечеру погода ухудшилась. Солнце скрылось, поднялся сильный ветер. Иные заметно оживились, их движения стали более дёрганными, а выражения лиц озлобленными. Тогда же мы узнали, что общаются они с помощью свиста и цоканья, дополняя эти звуки движениями пальцев.

Я не ощущал ничего. Апатия была лучше боли, но где-то на краю сознания я понимал, что надо что-то предпринять. Нельзя просто так стоять и позволять эти существам хозяйничать в нашем доме, на нашей планете! Я пытался вызвать в себе волнение за соседей и знакомых, за детей, которые были ближе всех к Иным, к Вадиму, который украдкой вытирал слёзы и держал за руку младшую сестрёнку, которой недавно исполнилось пять. Но внутри было пусто, будто кто-то пылесосом высосал из меня способность испытывать эмоции. Мерзкая мысль в какой-то момент появилась в моей голове и, как не пытался, я не мог от неё избавиться. Если бы Владислав Алексеевич и его семья не погибли, сейчас бы я волновался за них, сходя с ума от тревоги и невозможности их увидеть. Это было эгоистично, ужасно, омерзительно, но мысль вцепилась в меня, будто клещ. Я пытался отвлечься на Иных, на боль в спине и затёкших ногах, на духоту и окружающих меня людей, чтобы зацепиться за реальность, но происходящее вокруг вскоре начало напоминать долгий и утомительный сон, после которого я проснусь непременно с головной болью, но вокруг будет привычная мне жизнь.

Когда начали опускаться сумерки, Иные стали загонять нас обратно в дома. Люди, обессиленные долгим стоянием на одном месте и отсутствием еды и воды, даже не сопротивлялись и не кричали, только крепче сбивались в кучки. На первых этажах парадных уже дежурили Иные.

В моём доме были просторные парадные, но сейчас они были забиты до отказа. Когда я зашёл одним из последних в свой подъезд, то увидел, что люди выстроились в очередь, а возле лестницы за небольшим столиком сидит девушка. Совсем юная, лет двадцати, с рыжими волосами, которые крупными локонами спадали до лопаток, зелёными глазами, бледной кожей и плотно сжатыми губами. Но что-то в её внешности казалось непривлекательным несмотря на правильные черты лица. Неожиданно в голову пришло самое подходящее слово: блёклая. Она хмуро смотрела на столпившихся людей, переговаривающихся друг с другом. Неожиданно девушка громко стукнула ладонью по поверхности стола, и тотчас же наступила тишина.

— Подходите семьями и говорите, в какой квартире живёте, — раздался равнодушный голос.

Мне показалось, что она одна из нас, но потом я заметил на левом виске девушки маленькую, в сантиметр диаметром, колонку, прикреплённую к коже. Прорываясь сквозь толщу апатии, у меня появилось желание узнать, как данное устройство работает. Но что-то подсказывало, что мне не суждено узнать подробнее о технологиях захватчиков.

Очередь пришла в движение. Первым к столу, с опаской глядя на девушку, подошёл старик, Александр Петрович, живший на втором этаже.

— Квартира 4, — сказал он и начал кашлять.

Девушка кивнула, что-то отметила в планшете, а затем достала откуда-то из-под стола толстый металлический браслет. С того места, где я стоял, трудно было его разглядеть. Я смог увидеть лишь то, как девушка обернула браслет вокруг запястья Александра Петровича, а затем услышал громкий крик боли. Александр Петрович покачнулся и упал на колени. Его тело свело судорогой, а по руке пробежали искры. Девушка злобно посмотрела на него, а из колонки раздался окрик: